Добро пожаловать в антиутопию Филипа К. Дика

Где нет ни частной жизни, ни свободы

По роману Филипа К. Дика   «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» был снят фильм «Бегущий по лезвию», но он так и не успел насладиться своим голливудским успехом. Он умер 2 марта 1982 года, за три месяца до выхода фильма в прокат.

Прошли года, и писатель, которого когда-то считали бездарным чудиком с жалкой низкопробной научной фантастикой, приобрёл посмертную репутацию одного из лучших в литературе. Что касается гениальности Дика, то она никогда не основывалась на антиутопичном видении технологического будущего, которое разделяли также и другие мастера этого дела, такие как: Г. Дж. Уэллс и Станислав Лем , и сотни других писателей-фантастов. Хорошая научная фантастика (в противовес фантастике просто о других планетах) определяется квазифилософским осмыслением взаимодействия человека и машины или иных творений современной науки. Частично — это роман, частично — мысленный эксперимент, основанный на том, что мы понимает под человеком.

Литературным гением же Дик стал не благодаря наличию некого особого таланта в предсказании портативных устройств или атомных бомб размером с ботинок, из-за которого он мог бы устроиться на работу в Apple. Талант его — в том, что можно назвать предсказательной психологией: о том, как менялись бы выдуманные им миры, будь то футуристическое или лишь слегка искаженное представление об исторической эволюции, и о том, как воспринимали бы эти изменения населяющие их люди. И частым ответом Дика было: «Не очень».

Благодаря своему антиутопично-психологическому подходу, Дик был кем-то совсем непохожим на обычных писателей-фантастов, таких как представители Калифорнийской антиутопической школы 60-х, наиболее известны среди которых Роберт Стоун , Томас Пинчон , Кен Кизи , Джоан Дидион и Хантер Томпсон . С этой точки зрения, вероятно, у Дика была самая явная и головокружительная паранойя из них всех, чьей разменной монетой были теории заговоров и паранойя, общество, главная особенность которого (тогда и сейчас) — жестокость на улицах, наркотические психозы и ставшие кошмаром мечты о будущем. Среди своих товарищей по антиутопии только у Дика, благодаря глубине его фантастики, было хоть какое-то реальное видение будущего, в котором технологии от человека неотделимы и, в конечном итоге, влияют на представление о нем.

Технологии были и остаются, пожалуй, наиболее калифорнийской особенностью американской мифологии. Идея того, что универсальные константы человеческой природы противостоят извращённым требованиям системы, управляемой технологиями, — типичная мысль Калифорнии 60-х, которой придерживались товарищи-антиутописты Дика, каждый по-своему: противостояние человека и обессиленного опекунского государства у Кизи; акцент, который ставила Дидион на стремящемся к нулю благу автономии; разлагающееся пуританство Лиги плюща у Пинчона; примитивизм наркотического угара Томпсона; и каталитическая идея преданности Богу у Стоуна, которая неким образом может успокоить боль выживших, когда великое американское путешествие сойдёт на нет.

Но то, что заметил Дик, в отличии от товарищей-антиутопистов, это то, что человеческая психология и технологии не живут раздельно, и что бы не оказалось там, далеко в будущем, это уже не будет тем человеком, который движется к нему.

* * *

Чтобы предвидеть и описать то, как массы людей ощутят реальность, необходимо вообразить такое состояние сознания, которое в данный момент кажется крайне странным. И это не случайность, что самые великие работы в области теории психологии написаны революционерами, чей взгляд часто настолько тяжелый, что погружает в отчаяние. Из-за столь мрачной атмосферы последующие поколения часто описывали авторов этих трудов как консерваторов, хотя, говоря художественным и психологическим языком, они радикалы. Или точнее, в своём сопротивлении сложившемуся порядку, они одновременно и радикалы, и ретрограды.

Антиутопическая традиция в литературе зародилась в России XIX века. Русские пионеры данного жанра превосходили своих соратников из Англии и других стран, так как взгляд их определился устоявшимся обществом, существование которого некоторые не могут отрицать, а также потому что мысли о революции и жесткости всегда были прочно связаны в сознании русских.  «Записки из подполья» Фёдора Михайловича Достоевского поначалу отвратили читателей как некая безвкусная психическая отрыжка, а потом стали «Розеттой Стоун» (персонаж фильма «Техносекс» с Тильдой Суинтон в главной роли — прим. пер.) во времена Адольфа Гитлера и Ли Харви Освальда.  «Мы» Евгения Замятина , вероятно, величайший среди минимум десятка удивительно пророческих романов, написанных в первые несколько лет после Октябрьской революции. В «Мы» Замятин с такой отвратительной точностью предсказал, каково это, жить в надзирающем обществе под управлением инженеров, что это стало очевидным лишь с порождением современной технологической системы надзора.

Роман Дика, в котором напрямую описывается наше зависимое от информации, сетевое общество XXI века, «Помутнение» , был одновременно и пророчеством будущего психологического состояния и почти завуалированным жизненным опытом самого Дика в среде калифорнийской наркокультуры. Книга вышла в печать в 1977 году. Это нуарный детектив, события которого разворачиваются в будущем мире наркотической зависимости, где большинство населения проводит свою жизнь, строя козни и ябедничая друг на друга, только чтобы питать свою зависимость от наркотика, называемого «Вещество "D"» («D», конечно же, означает «Death» — «смерть»).

«Помутнение» — это аллюзия на «Первое послание к Коринфянам», в котором люди сначала видят Бога «как стекло, мутно»; а ещё это самая небрежная работа Дика, но и самая наименее фантастическая. Главный герой книги — одновременно и специалист по борьбе с наркотиками, которого коллеги называют Фредом, и торчок на Веществе «D» по имени Боб Арктор. Фред/Арктор живет в доме (бывшем своём семейном гнездышке) с двумя другими наркошами. Он влюблен в наркоманку Донну, которая навещает его. Донна помогает Арктору достать необходимое Вещество «D», в то время как Фред использует Донну, чтобы продвинуться по цепочке нарко-траффика. В конце романа становится известно, что Донна — специалист по борьбе с наркотиками, следящий за Бобом Арктором.

Поражает в книге не то, насколько проникновенно, пусть и по-футуристически, Дик изображает пороки наркотической культуры 60-х. С этой точки зрения почитайте Стоуна — мастера слияния физического, психического и морального разложения из-за нарко-траффика и зависимости, когда иллюзии ведут к ещё большему распаду человеческой природы.

Дику же, как никому другому, удалось уловить нечто иное: дегенеративные последствия полиэкранного существования человеческого мозга, беспрестанно следящего и сомневающегося, и запутывающего себя, пока в то же время подвергающегося слежке; и при этом все заключены внутри машинных систем, которые всё записывают с целью, которую человеку не понять. Пока Фред/Арктор проходит через присущие человеку внутреннее противоречие и самоуничтожение, вызываемые воздействием технологий и препаратов и опознаваемые им лишь время от времени, мы читаем его мысли и ощущения, сжатые и урезанные до бреда.

Помимо наркотической паранойи, психология наркош и иных зависимых у Дика описана так же, как и всеохватывающая бессвязность современной информационной экосистемы, которую никто из нас не может в полной мере увидеть или понять. Как и в случае с мысленным экспериментом, факт того, что вместо историй о себе и окружающем мире, Дик выбрал наркотики, не имеет значения. Дело в технологиях; дело в психологии. То, что заметил Дик — это процесс разделения самих себя надвое (субъекта и торчка), ставший серьёзной угрозой самому понятию человека и сводящий на нет мышление и общение.

Арктор, изучив устройство по надзору, установленное (с его согласия) в его собственном доме, спрашивает: «Что видит камера — проникает взглядом в голову? В сердце? Заурядная инфракрасная камера или голографический сканер, последняя новинка техники, как он видит меня — нас, — ясно или замутнено?» И потом Арктор говорит: «Надеюсь, что ясно, потому что сам я больше не могу в себя заглянуть. Я вижу одну муть. Муть снаружи, муть внутри. Ради нас всех - пусть у камер получится лучше» ( здесь и далее перевод отрывков В. Баканов, А. Круглов /  «Человек в высоком замке. Игроки с Титана. Помутнение (сборник)» - прим. пер.) У них не выходит.

* * *

Когда английский философ-моралист Иеремия Бентам в 1786-1788 гг. посетил Могилёвскую Губернию Российской Империи, то в своих письмах он описал паноптикум — архитектурную систему контроля, в которой все заключенные находятся в поле зрения одного стражника. Эта утопично полезная идея широко применялась в Викторианской Англии в общественных и частных организациях, таких как тюрьмы, сумасшедшие дома, больницы, фабрики и даже школы. Чудовищность уникального изобретения Бентама заключалась не в неравном распределении власти в таких местах как тюрьмы и фабрики, где это в равной степени признаётся как стражниками, так и заключенными. Она заключалась в попытке уничтожить частную жизнь, что является необходимой составляющей сущности человека.

В последние десятилетия архитектуру несвободы Бентама сменила архитектура машин. Так возникла новая общественная реальность, в которой каждый одновременно и стражник, и заключенный; это паноптикум, в котором нет ни частной жизни, ни свободы. Устройства и программы, используемые нами ежедневно для покупки книг, еды и общения, сопряженные друг с другом и с крупными государственными компаниями, работают незаметно, в одной сети, и наблюдают за нами, и это развивает у большинства думающих людей своего рода беспричинную паранойю, такую же, которая уничтожила персонажей «Помутнения». С одной стороны, все знают, что за ними наблюдают. С другой, приходится отрицать это, дабы создать иллюзию нормальной жизни.

Одной из самых неприятных особенностей полиэкранного менталитета нашего времени является то, как людям приходится противиться себе — отрицать то, что видят, слышат, чувствуют и во что верят, только чтобы поддерживать облик здравомыслия. Теперь, например, это обыденность, слышать, как левые и правые американские политики высмеивают своих оппонентов за веру в выдуманные теории заговоров... а потом рассказывают о своих.

Без сомнений, хотя бы наполовину, но обе стороны правы. В период локдауна стало нормой, что должностные лица западных стран выносили суровые постановления во имя «науки» и так называемого блага большинства людей, а потом сами же их нарушали. Оказалось, что «наука» не имеет ничего общего с «общественным благом» или с демонстрацией работы теории на практике; она лишь значит: «для меня один закон, для вас — другой».

Чудовищное извращение фактов, лелеемое надзирающим Западом и незаметно окружившее нас, — это черта тоталитарного общества и сумасшедших домов. Разница лишь в том, что при тоталитаризме и в психиатрических больницах существуют безопасные зоны, где гарантируется приватность, облегчающая жизнь стражникам. Мы же сейчас живём в других условиях, среди зеркал, в которые смотрим только ради того, чтобы искривиться в отражении, и вновь посмотреть на себя. Как выразился Боб Арктор словами Коринфян: «не сквозь стекло, а отраженное, перевернутое изображение <...> Твоё лицо, но в то же время - не твоё».

В последнее время, люди, имеющие власть в западных обществах, поверили, что могут совершить великие дела и перестроить общественные и моральные устои, если будут контролировать эти зеркала, управлять нашими отражениями и обратно продавать их нам, лишая нас возможности ясно мыслить. Задача зеркал не в том, чтобы помогать думать, они — система контроля. Это устройства для получения выгоды, взращивающее зависимость. Они привыкли отмерять наше наказание и следить за нами.

Настораживает, что люди, наслаждающиеся властью над этими устройствами, кажется, не задумываются об уроне, что они наносят неустойчивым людям: тем, которые устраивают стрельбу в школах и торговых центрах. Кажется, никто из них и не озадачился тем, как создание тлетворных безумных теорий заговора повлияет на психику их собственных детей, которые унаследуют эту «муть». Кажется, они думают, что люди, чьи умы безвозвратно сломлены их бредовыми машинами, станут прекрасными работниками на их фермах. Посмотрим же, чем для них это обернётся.

Дэвид Сэмюэлс (David Samuels)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ