5

Лестница Якова (Иакова, Израиля) - известный библейский эпизод. Эпизод странный и многозначительный. В нем рассказывается, как изрядно наподличавший Иаков вдруг удостаивается чудесного видения и благословения Господа. С чего вдруг? Надо сказать, что Господь в те времена вовсе не был расположен к подобной филантропии. Странно, что этот эпизод был вынесен автором в название. Тем более, что в отношении заглавного героя романа Бог вовсе не был настроен столь благодушно. Было бы уместней назвать роман "Повестью о настоящем человеке", о которой, кстати, Яков Осецкий отзывается весьма неодобрительно. А если уж эксплуатировать "образ" лестницы, то уместнее вспомнить "Лествицу" Иоанна Лествичника. Она то как раз о поэтапном духовном восхождении. Правда это не еврейская тема, а Людмилу Евгеньевну как раз чрезвычайно заботит именно еврейская тема. Так образы Якова и Маруси я склонен считать несколько схематизированными образами двух типов еврейской интеллигенции. Яков - подлинный рыцарь науки, искусства, истины. Мощный интеллект подкреплен исключительными волевыми качествами. вынужденная ассимиляция воспринимается им совершенно спокойно ( следствие интеллигентской терпимости ), но и не имеет ничего общего с трусливым конформизмом. Маруся же - почти полная его противоположность. Истинное дитя Серебряного века, хорошенькая головка доверху наполненная восторженными благоглупостями и трескучими фразами о "духовном". Все это, в отсутствие нравственного стержня, склонно оборачиваться нешуточными подлостями. Не эта ли склонность еврейской интеллигенции вдохновляться и руководствоваться "идеями" привела к столь непропорциональному количеству евреев в русской революции?
"Лестницей Якова" Людмила Евгеньевна Улицкая еще раз подтвердила свой генеральский статус в современной русской литературе. В том, что касается русского романа, уместны, наверное, будут даже параллели с Толстым. Но, если, скажем, "Анна Каренина"по преимуществу роман идей, то "Лестница Якова" - роман характеров. Характеры действительно выпуклы убедительны и узнаваемы. Идеи же порой грешат некоторой завиральностью. Чего стоит хотя бы утверждение, что после Холокоста юмор и жизнерадостность являются чуть ли не подлостью. Как тут не вспомнить другого гениального еврея:

В тот год я жил дурными новостями,
Бедой своей, и болью, и виною.
Сухими, воспаленными глазами
Смотрел на мир, мерцавший предо мною.

И мальчик не заслуживал вниманья,
И дачный пес, позевывавший нервно.
Трагическое миросозерцанье
Тем плохо, что оно высокомерно...

Но вернемся к характерам. Нора. Весьма знакомый образ художника. Помните у Пушкина:

Поэт! не дорожи любовию народной.
..................
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.

Надо сказать, что никакого подвига, и, тем более, благородства в этом угрюмом одиночестве я не вижу. Странные игры, которые внятны лишь хозяину игротеки и ее немногочисленным посетителям, снобам и невротикам.

Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит.

И здесь Пушкин даже несколько "польстил" Норе и Тенгизу. "Толпа" не "бранит" и не "плюет". Толпе - НАПЛЕВАТЬ. Это диагноз. И приговор.
Любимейший же мой герой романа - Юрик. Творец от Бога. И именно в Боге видящий смысл творения и творчества. Он умеет слушать и иногда слышать Бога. Ну, пророк типа, только без обычных пророческих прибамбасов. Хотя... "как труп в пустыне я лежал..." - это ведь про него.
Я, грешным делом, люблю хэппи энды. И хоть финал романа далек от голивудских канонов, но все-таки... Малыш родился

Сокол летит, а баба родит;
Значит, все, как всегда, и все по местам (с)