5 Письмо ангелу (рецензия allegro)

Вы когда-нибудь писали странные письма?
Нет, не любимым своим, нежно-сумасбродные письма, похожие на зацветшую веточку сирени в лунную ночь, ибо сама ласковая белизна таких писем — как сирень, на карей веточке всего одной-двух строчек.
И не те инфернальные письма в гневе, письма, похожие на полёт метлы в ночи, когда крестятся астрономы и дают слово больше не пить никогда: такие письма могут разбить окно, сердце, и даже убить.
Я говорю о настоящих странных письмах, чуточку не от мира сего, письмах-лунатиках, которые пишутся раз в жизни, или два.
Что это за письма? Письма воскресшей любви по весне, когда вместе с лиловой белизной сакур, на руке и груди распускаются вишнёвый цвет писем, и самая почта словно бы нежно цветёт?
Быть может…

Но я всё же говорю о самых странных письмах: не людям.
А кому? Богу? Ангелам? Звёздам? Снегу или вон тому загрустившему клёну?
Я в детстве был странным и романтическим мальчиком и писал письма одиноким деревьям, особенно — пострадавшим и раненым деревьям. И звёздам писал письма (настоящим, а не киношным), писал письма Марине Цветаевой, Пушкину, Наталье Гончаровой..
Просто у меня не было друзей и у меня друзья были — умершие поэты, клён в парке, травка апрельская..
Письма я относил в парк, если это был клён, и закапывал под ним.
Если я писал Цветаевой, или звёздам, то просто дожидался трамвая, и оставлял письмо на заднем сиденье возле окошка.
Выходил и письмо ехало вместо меня — «зайцем».

Но однажды, я написал письмо — ангелу.
Это было в апреле 2020 года. Я тогда сильно болел и сумерки в жизни сгустились так.. словно я переселился на планету Плутон, где солнце всходит раз в 200 лет.
Я тогда хотел покончить с собой. Написал не прощальную записку, а письмо — ангелу.
Точнее.. наоборот: от лица ангела, я написал письмо — себе. Это было странное письмо. Письмо одиночество, надежды, любви.
Я.. медлил, с самоубийством. Письмо от ангела лежало на столике.
Так порой на столике лежит револьвер в лунном свете и манит. Страшно спать в комнате, с револьвером, или.. с письмом от ангела.
На следующий день.. ко мне пришло письмо. Настоящее. От настоящего ангела.
Это было чудо. Так мой смуглый ангел вошёл в мою жизнь, так солнце взошло в моей судьбе.. на Плутоне. Мою жизнь осветила самая сильная любовь в моей жизни: единственная и последняя любовь. Да, так бывает, очень редко.. почти как солнце, всходящее на Плутоне.
Я ещё не знал, что через год, в тот день, когда я написал письмо ангелу.. у моего ангела родятся ангелочки.

К чему я всё это вспомнил? К тому, что между настоящим искусством и жизнью, порой границы столь же прозрачны, как и между телом и душой — когда мы любим.
Рассказ Дадзая — поразил меня и всколыхнул в моем сердце — целую метель.. вишнёвых лепестков.
Ах, мой смуглый ангел.. и твои неземные глаза, — карие вишни…
Не знаю, прочтёшь ли ты эту рецензию. Которая и не рецензия вовсе, как и многие мои рецензии, а скорее… цветение вишни у твоего окошка, или таинственные и нежные постукивания влюблённого барабашки на спиритическом сеансе: он влюбился в самую прекрасную женщину в Москве.. и московской области.
А может это просто весенний дождь барабанит в твоё милое, вечернее окно.

Я не знаю, почему этот пронзительнейший рассказ, многие считают излишне японским и сентиментальным.
Почему он многим не нравится? У меня иногда чувство, что если Бог снова придёт на землю, то люди будут его так же свысока разглядывать: ну разве бог в такой одежде ходит? Ты не бог..
Разве у него такой цвет глаз? Ну кто так ходит по воздуху! Ну разве это чудо? У Спилберга интересней..
Рассказ чем-то неуловимо напоминает самый пронзительный рассказ О Генри — Осенний лист, и чуточку — Дары Волхвов.
Рассказ о двух нежных сёстрах, одна из которых — смертельно больна, но не знает об этом.
Так.. догадывается. Как мы порой догадываемся.. что сердце наше — любит. Но порой, мы догадываемся об этом слишком поздно.

Рассказ — воспоминания старшей сестры, уже прожившей жизнь и состарившейся. А значит, это чуточку — исповедь и разговор с ангелом, с той, кого уже нет на земле, той, чья душа быть может вновь стала — ветром, и цветением вишни по весне.
Страшно это, страшнее чем смерть — умереть, так и не узнав, что такое любовь, не ощутить поцелуя, который нежнее и слаще цветения вишни и плодов вишни, ибо в поцелуе, словно в раю — цветение и плоды — одно целое.
Это больше и сильнее чем смерть — умереть, и так и не ощутить, как кто-то, нежный и долгожданный, прижался к тебе всем своим существом, и телом и душой и судьбой, не побрезговав тем, что ты — умираешь и болеешь, и этой любовью, не жалящей жалостью, а именно — любовью, словно бы заслонил тебя на миг от смерти и согрел твою озябшую судьбу.
Это и есть — рай. Быть может единственно возможный рай и есть — в любви, а всё иное — так, листва.. на вишнёвом деревце.

Старшая сестра сходила с ума от боли за сестрёнку, которая умирала в постели: ей оставалось очень мало..
Дадзай пронзительно, словно ангел, понял суть любви: она сильнее смерти.
Сестрёнка так самозабвенно отдалась мыслям об умирающей… что её душа словно на миг покинуло тело, и она не замечала даже начала войны и выстрелов (русско-японская война).
Тончайший момент, на самом деле: корабли стреляют из пушек… и словно расстреливают её жизнь, огонь пушек сливается с самой землёй и жизнью, переходя в шум земли и сердцебиение земли, жизни: так кровь стучит в висках… словно все мотыльки в животе и груди, заблудившись в теле, поднялись к плечу и выше, по горлышку — к виску, словно к засиневшему маленькому окошку на чердаке.

Разбирая шкаф.. (ах, почти — Нарниев! Мой смуглый ангел, помнишь ли ты тот шкаф, в котором мы познакомились, словно два ребёнка не от мира сего?), старшая сестра увидела спрятанные там письма младшей сестры, перевязанные красной тесёмкой, словно.. ариадновой ниточкой сердца.
Она не смогла удержаться, — ах, женское сердце.. ты ведь это делаешь порой не из корысти, как думают многие, а потому… что в тебе ещё жива память — ангела, ты помнишь, что было когда то ангелом, а ангелы читают людские сны, души, заветные желания и.. письма) — и прочитала эти письма.
Это были любовные письма.

Неужели в конце жизни, умирающая сестрёнка познала чудо любви?
Но последнее письмо.. словно оперение от стрелы, затрепетало в груди старшей сестры: возлюбленный сестрёнки, узнав, что она смертельно больна… покинул её. Это было его прощальное письмо.
Что бы вы сделали на месте старшей сестры? С этой стрелой — в груди?
Обняли бы сестрёнку? Порой для умирающих, такие объятия жалости — больнее чем огненная стрела  — вонзившаяся в грудь.

Старшая сестра… написала ответное письмо, спустя полгода, от лица этого возлюбленного, который покинул её сестрёнку, в той же мере.. как душа её, скоро покинет её тело.
Она умело подделала почерк. Это было очень нежное письмо, с извинениями, с робостью и чуткостью… как дрожь веточки вишни на апрельском ветру.
Возлюбленный — призрак возлюбленного? — писал о том, что пока не смеет.. не может появиться у неё, но будет ей писать стихи.
Это было письмо — ангела. Это было письмо.. старшей сестры.
Она передала его младшей сестрёнке, лежащей в постели.. и та посмотрела на неё как на призрака, побледнев.
Всё дело в том… что все эти письма любви, младшая, умирающая сестрёнка.. писала сама себе.
Но всё ли так просто? Или всё же любовь — настоящая мистика этого мира и в рассказе скрыто что-то ещё, за этим сюжетом?

В этом смысле хочется вспомнить одну реальную историю.
Нет, на этот раз не со мной: с писателем — Евгением Петровым, тем самым, кто писал вместе с Ильфом.
У Евгения было странное хобби: он писал письма. Но не обычные, а вымышленным людям. Спрашивал у них, называя по имени, как они поживают и т.д. спрашивал так, словно они знакомы с детства, рассказывая о себе и высвечивая какие то общие для «них» воспоминания.
Эти письма, словно бесприютные мотыльки, летали по миру, на них проставлялись пёстрые, как бабочки в раю, штампы из Испании, Бразилии, Америки.. и возвращались обратно к Петрову. Он их коллекционировал, как Набоков — бабочек.
Но вот однажды, Петров написал письмо в Новую Зеландию, с выражением соболезнования некоему Виккельсу, другу его детства, по поводу кончины его дяди.
Спрашивал про дочку его и т.д.

Петров ждал заветного конверта: штампов красочных из Новой Зеландии, у него ещё не было: он словно бы сам облетел весь мир!
И вот.. пришло письмо из Новой Зеландии. Со штампами… но почерк был — не Петрова, на конверте.
Удивлённый, он раскрыл конверт: там было письмо.. от Виккельса.
Тот благодарил за слова соболезнования, писал, что дочка его передаёт привет Евгению, она помнит его и спит с его плюшевым мишкой, привезённым из далёкой России.
В конверте была ещё фотография… поразившая Петрова: там был тот самый таинственный Виккельс, вместе с Евгением Петровым, на фоне новозеландских гор.
Фото было с датой. Именно в это время, ровно год назад, Петров лежал в больнице при смерти.

Вскоре, началась война. Петров работал корреспондентом, и его самолёт сбили немцы: самолёт рухнул в море и Петров погиб.
В этот же день..  на почту Петрова, снова пришло письмо из Новой Зеландии.
Виккельс вспоминал приезд к нему Петрова, и.. как бы между прочим, написал о том, чтобы он берёг себя… он вспоминал, что Петров, в когда приезжал к нему и дочке, говорил ему, что боится разбиться в самолёте, и потому новозеландский друг его, просил Петрова быть осторожней и не летать на самолёте, беречь себя. Мол, ему приснился странный сон, жуткий сон, и потому он написал своему русскому другу.

Такая вот история о письмах, веточке вишни и об ангелах в нашей жизни.
Берегите своих родных и любовь. Любовь — бесприютный ангел, в этом грустном мире.
И как писал Александр Грин в "Алых парусах":

Если душа человека жаждет чуда — сделай для него это чудо. Новая душа будет у него и новая — у тебя

Кадр из короткометражки - Конверт (2012 г), с Кевином Спейси, как раз про историю с Петровым.