5 Игра, диалектика и гегельянство

Игра в бисер - роман, который превратил диалектику Гегеля - единства и борьбы противоположностей - в свой художественный прием, в метод и главную идею романа, в котором раскрываются разные темы: молодость и старость, ученик и учитель, общественное и частное, коллектив и индивидуум, свобода и призвание, вера и сомнение. И все повествование, неспешное и прекрасно стилизованное, находится в поисках баланса между этими противоположностями, пытается свести все к синтезу, через призму биографии-легенды об одном человеке.

Этот человек - Йозеф Кнехт. Жил-был он в неком государстве в провинции Касталия - средоточии интеллектуально-эстетической духовности. Действие разворачивается в далеком будущем, когда касталийское общество организовано вокруг элитной интеллектуальной игры - Игры в бисер. Но о самом Йозефе, талантливом игроке и незаурядной личности, нет точных биографических сведений, так как в Касталии какой-либо культ личности, индивидуализм, не приветствуется.

Мироустройство в романе Гессе один из самых интересных аспектов. Он создает общество одновременно знакомое и чужое, со своими ритуалами, иерархией и кодексами поведения. Здесь игра - синтез всех человеческих знаний и творческих способностей, служит метафорой человеческого стремления к просвещению и знаниям. И через жизнь Кнехта роман исследует напряжение между индивидуальностью и конформизмом, а также борьбу за то, чтобы совместить стремление к свободе с требованиями общества.

Детали

Автор в целом очень аккуратно и тактично оставляет в тексте намеки, подсказки, крючки, на которые можно обратить внимание.

Так например, вся книга представлена так, будто она написана касталийским историком из далекого будущего и только "издана Германом Гессе". Используя известный литературный прием "отстранения", когда автор прикрывается маской издателя, Гессе создает иллюзию документальности и даже научной точности в описании персонажей, событий, стран и эпох, порожденных его воображением. Однако сам этот касталийский историк не скрывает некоей "ненадежности" своего текста, несколько раз упоминая об отсутствии точных сведений и о личности Йозефа как легенде.

...писание истории при всей трезвости и при всем желании быть объективным все-таки остается сочинительством и ее третье измерение - вымысел.

Становится ясно, что биография если и не полностью выдумка, то несколько приукрашена это точно, и конечно же легендаризирована. И соответственно личность Йозефа подчиняется канону легенды: момент прозрения, избранности, призвания, судьбы и сомнений, поиска своего пути.

Так же несколько раз в тексте намекается на возможную синестезию главного героя и важное место музыкально-цветовых теорий в Касталии:

...эти аккорды пахли в точности так же, как та молодая бузина, так же горьковато-сладко так же сильно и густо, так же были полны ранней весны!

...уча китайский язык, штудируя систему хладниевых фигур и фойстелевскую теорию соответствия между гаммой цветов и музыкальными тональностями.

Подобную гипотезу о соответствии определенных музыкальных тональностей определенным цветам, предложенную Эльз Фьюстел, женой друга Гессе, художника Макса Бухерера, упоминает в связи с общей концепцией "Игры в бисер" биограф Гессе Дж. Милек.

Йозеф отмечал изменения своего социального статуса по тому, как менялось к нему отношение окружающих. Возможно, тут таким причудливым образом сыграл роль его музыкальный слух и способность тонко чувствовать малейшие изменения тональностей и настроения.

Что призвание в Мариафельс означает особое отличие и важный первый шаг по ступеням иерархии, (...) он ясно видел это по поведению и отношению к себе своих сокурсников.

Да и в том, что к его новой миссии относятся здесь, в монастыре, серьезно и что он сам повышен в ранге, убедил его несколько изменившийся тон монастырских высокопоставленных лиц.

Диалектика и Гегельянство

( Источник: Krapp, John (2002) "Hermann Hesse's Hegelianism: The Progress of Consciousness Towards Freedom in The Glass Bead Game ,"Studies in 20th Century Literature: Vol. 26: Iss. 2, Article 5)

В Касталии всё организовано в соответствии с духовной иерархией, главным символом которой является Игра в бисер. Сама провинция претендует на статус утопии, где игра частично является результатом всеохватывающего касталианского стремления к синтезу. Во введении, где упоминаются Гегель, Абеляр и Лейбниц как интеллектуальные предшественники Игры, описывается диалектическая природа игровой методики.

особое внимание уделялось тому, чтобы обе эти темы или оба тезиса развивались на абсолютно равных правах, беспристрастно, и из тезиса и антитезиса в наивозможно чистом виде был бы выведен синтез.

Второе письмо Мастеру музыки, написанное Кнехтом через несколько лет после первого, развивает понимание тонкостей Игры: «Игра, как я ее понимаю... охватывает игрока после завершения медитации как поверхность сферы охватывает ее центр и оставляет у него ощущение, что он извлек из вселенной случайностей и путаницы совершенно симметричный и гармоничный космос и впитал его в себя». Мастер музыки, который в конце своей жизни достигает нуминозного состояния за пределами множественности, навсегда олицетворяет для Кнехта совершенный Дух. Роль Мастера музыки в романе состоит в том, чтобы увести своего юного друга и протеже от конфликта к единству:

наш долг -- правильно распознавать противоречия, во-первых, как противоречия, а во-вторых, как полюсы некоего единства

Но в самой провинции нет бушующей диалектики страстей и восприятий; оппозиция и полярность очищаются посредством медитации и дисциплинированного служения Духу или отфильтровываются из Ордена.

Для Кнехта возвышение к званию Магистра Игры должно символизировать примирение элементов его личности. Мастер игры должен быть образцом возвышенной духовной целостности среди всех членов Ордена. Однако Кнехт сомневается в идеале безоговорочного преданного служения Игре. Его противоположные наклонности проявляются, когда ему в молодости поручают "защитить" Касталию от словесных нападок со стороны Плинио Дезиньори, молодого студента высокого происхождения. Их взаимоотношения описываются как "диалектическое взаимодействие двух умов".

Многочасовые исследования истории и заповедей Ордена и Игры, кажется, превратили Кнехта в идеального касталийца. Но тот мир, примером которого является Плинио, заражает природу Кнехта и переопределяет его приверженность Духу: он задается вопросом, почему два мира не могут быть объединены внутри него самого. Чем внимательнее он смотрит на Касталию, тем отчетливее он воспринимает предупреждающие символы застоя; Тегуляриус, близкий друг Кнехта и блестящий игрок в бисер, является ярким представителем безнадежно бесплодной элиты, чьи духовные недостатки замаскированы покровом тщеславного, потакающего своим желаниям эстетизма. Тегуляриус является прототипом и предвестником духовного и, как следствие, культурного упадка. Кнехт, стремящийся к "интеграции, синтезу и универсальности", осознает свою неудовлетворенность; он остро осознает и критикует ограниченность своего духовного роста. Его Дух осознает свое несовершенство.

В образе отца Якоба, известного ученого из монастыря Мариафельс, Кнехт видит реализацию объединения двух миров. Здесь он получает опыт, необходимый для достижения целостности прежде ограниченного Духа.

Критики обвиняли Гегеля и его философию истории в том, что он манипулирует историческими фактами, чтобы приспособить их к своим философским утверждениям. И Гессе был одним из таких критиков. Согласно Якобу Буркхардту, историку, чья методология привлекла внимание Гессе в годы жизни писателя в Базеле и которому отдал дань в персонаже отца Якоба, изучение истории должно быть координацией фактов, а не подчинением свидетельств ранее структурированной системе.

Вторая причина нашего нерасположения к всемирной истории кроется в нашем традиционном и по большей части, как я полагаю, обоснованном недоверии к определенному методу рассмотрения и интерпретации исторических фактов в эпоху упадка, еще до основания нашего Ордена, — методу, к которому мы с самого начала не питали ни малейшего доверия: это так называемая философия истории, наивысший расцвет ее и одновременно наиопаснейшее влияние мы находим у Гегеля, причем в следующем столетии эта философия привела к самой недопустимойфальсификации и пренебрежению духом истины. Пристрастие к так называемой философии истории мы считаем одной из главных примет эпохи падения духа и крупнейших политических схваток и борьбы за власть, той эпохи, что мы иногда называем "воинственным веком", чаще всего "фельетонистической эпохой"

Отец Якоб настаивает на том, что несмотря на сомнительность гегелевской концепции истории, Касталия не может игнорировать важность исторических исследований в целом. В ходе их бесед проявляется общая симпатия к швабскому богослову Иоганну Альбрехту Бенгелю, чья философия истории произвела сильное впечатление на Гегеля. Кнехт утверждает перед отцом Якобом, что Бенгеля можно считать предшественником Игры, тем самым устанавливая связь между ним и Гегелем. Это свидетельствует о том, что мнение Гессе о философии духа Гегеля никак не соотносится с его мнением о философии истории Гегеля.

В то же время Кнехт призывает Совет внимательнее относиться истории: "Мы сами являемся историей и несем ответственность за мировую историю и наше положение в ней. Но нам катастрофически не хватает осознания этой ответственности". Ответ Совета полностью игнорирует суть аргументов Кнехта и обвиняет его в глупости, отстаивая именно ту гегельянскую позицию, которую Кнехт и Якоб безоговорочно отвергают.

По иронии судьбы, Касталия сама виновна в исторических манипуляциях, в которых обвиняет своего Магистра Игры. Избегая включения истории в учебную программу элитных школ и создавая образ утопического духовного царства, реализованного до совершенства, Касталия превращает прошлое в удобно упорядоченную последовательность событий, приукрашенную так, чтобы подчеркнуть возникновение её Педагогической Провинции как вершины цивилизации. Будто бы история выполнила свою задачу и больше не имеет значения.

Хотя этот антигегелевский уклон способствует запрету на изучение истории, "Провинция", тем не менее, стремится к исторической цели, почти идентичной той, которую Гегель ставил перед своей философией. Насколько свободна Касталия? Безусловно, она рационально упорядочена. Медитация и строгая служба разбавляют любые страсти, которые могут подорвать тщательно выверенный механизм элитной школьной системы. А вот вопрос самообеспечения - это уже совсем другое дело. Касталия действительно выбирает своих директоров и магистров из лучших представителей элиты, и управляет всеми своими делами изнутри. Однако Орден всё же зависит от истории, даже если он не хочет признавать эту зависимость. Буржуазный мир, чью историю Касталия презирает, является единственным источником финансовой подпитки иерархии. Каждый касталиец - раб щедрости чужого правительства. Орден якобы понимает это: он использует Кнехта для сближения с Римской церковью и развлекает политических сановников страны на периодических политических форумах. Но все это - лишь демонстрация формы. Касталия никогда не сможет производить продовольствие, необходимое ей для выживания. Призыв Крихта к Совету расширить историческое сознание - это попытка не дать касталийцам однажды узнать, насколько они на самом деле исторически уязвимы. Касталийская цензура не ограничивается историей. Индивидуальное творчество в любом виде также запрещено в провинции. Но то, что касталийские власти разрешили биографу Кнехта рассказать историю этого отступника, создать историческую хронику, свидетельствует о более сбалансированном синтезе жизни и духа в Провинции в будущем. Возможно, в ней также можно увидеть признаки более глубокой приверженности историческому мышлению в целом.

Подводя итоги, эта книга, этот роман - это та самая игра в бисер, где диалектически согласовываются и спорят разные темы и группы тем, на которых строится история, композиция и последовательность. Это не всегда легко понять, уловить и проследить. Но это очень интересно. Превосходный, глубокий и сложный роман. 10/10