4

Удивительно, как быстро в семьях приживается притворство.

Жила была семья. Обычная странная семья итальянских евреев. Папа - умница, красавец, довольный жизнью добряк, ведущий специалист в детской онкологии (баловень судьбы, тряпка, размазня, вертопрах и верхогляд), мама - почти ортодоксальная иудейка, нежная мать и любящая супруга (немного шовинистка, немного иезуитка, немного лицемерка, но прямая и честная, реально идеально цельный человек, в отличие от мужа) и два сына (один из которых засыпая бьётся головой о подушку. Я попробовала. Совершая это действо, не то что заснуть, расслабиться невозможно). В общем, обычная счастливая семья, несчастная по-своему.

Римские евреи стали отчаянно петушиться и задирать нос. В какой-то момент они узнали о существовании в дальних странах евреев, которые были куда более евреями, чем они сами. Суровые и колоритные, трагичные и искромётные, эти ашкенази - с их хрупким, магическим, эзотерическим существованием всегда на грани катастрофы - казались в тысячу раз более подходящими, чем римские евреи, на героическую роль искупительной жертвы, которую история определила этому народу.

И вот однажды вечером, когда вся семья собралась за столом, вещающий новости телевизор сообщил о возбуждении уголовного дела против главы семьи, Лео Понтекорво, по обвинению в изнасиловании подружки сына, тринадцатилетней подружки сына.

Думаете, книга о педофиле? О том как конкретно он дошёл до жизни такой? Какие жуткие тайны и детские травмы побудили его совершить этот богомерзкий поступок? О том, какие грязные желания обуревают его душу? Думаете, перепевки набоковской "Лолиты"? Даже не рядом. Начать с того, что доктор Понтекорво невинен, как агнец. В прямом смысле. Он вообще не имеет второго дна, он весь на поверхности, не играет и не прикидывается тем, кем не является.

О чём же книга? Как ни странно, о стыде и раскаянии. Об экзистенциальном стыде. Страшная вещь, доложу вам, когда человек стыдится собственного существования, причин нет, причина - он сам. Ещё о том, с какой лёгкостью семья отворачивается от одного из своих членов потому лишь, что он не соответствует её "высоким стандартам". В прямом смысле отворачивается. Отвергает. Игнорирует. Позволяет существовать, но не интересуется существованием. И автор хорош, прям и конкретен, отличный рассказчик, заманивает в историю, раскрывая подробности в процессе, ничего не скрывает, не интригует, но и не вываливает всю информацию сразу. Жду не дождусь, когда переведут продолжение.

Писать - удел несчастных. Пишут, чтобы привести дела в порядок. Пишут, чтобы оставить след. Чтобы вся эта пустота обрела форму и цель. Теперь, когда его процесс потерял остроту, когда о нём начинают забывать, он больше не нуждается в адвокате, который восстановил бы его репутацию. Ему больше не требуется оправдание в глазах общества. Учитывая поведение его семьи, он не может рассчитывать даже на прощение близких, а значит, стоит попробовать писать. Возможно, это последний способ установить истину. Но Лео больше не интересует истина. Вот почему вместо того, чтобы сесть за письменный стол и сочинять мемуары, полные ненависти и возмущения, вместо того, чтобы расставить все точки над i; вместо того, чтобы использовать ручку как палицу, на что он имел бы полное право; вместо того, чтобы использовать свой ораторский талант в борьбе против лжи; вместо того, чтобы описывать, как стая бюрократов из больницы вовлекла его в подозрительные махинации; вместо того, чтобы писать, как один из его ассистентов, которому он помог, сначала его обманул, выманив деньги, а затем обвинил в ростовщичестве; вместо того, чтобы описать, как одна шлюшка заманила его в ловушку и как отец этой шлюшки дьявольски использовал письма с целью представить его извращенцем; вместо того, чтобы описать, как целая судебная система исказила его историю, чтобы превратить его в символ коррумпированности всей страны; вместо того, чтобы написать, как его жена, которую он так любил, уважал, которой никогда не изменял, которой дал все блага, которые только мечтает получить женщина от своего супруга, без предупреждения осудила его на жизнь отшельника; вместо того, чтобы написать, как его сыновья стёрли его с лица земли... Да, в общем, вместо того, чтобы написать то, что он имел право и должен был написать, Леон принялся размышлять о Лейбнице.