5

Сталинграду надлежало определить философию истории, социальные системы будущего. Тень мировой судьбы закрыла от человеческих глаз город, в котором шла когда-то обычная жизнь. Сталинград стал сигналом будущего.

... - и в том их вечная горькая людская победа над всем величественным и нечеловеческим, что было и будет в мире, что приходит и уходит.

Прошло уже больше месяца, с тех пор как я поставила этой книге пометку «прочитано», наряду с «любимой». Больше месяца, а слов до сих пор нет! Одни эмоции, какие-то недомыслии и ассоциации.
Какие могут быть ассоциации, если мы живем в более-менее мирное время? Да ведь книга не только и не столько о войне. О людях она, о характерах, о жизнях, о судьбах. Она о тех, кто воевал, изобретал, строил, мечтал, кто жил в то страшное время.

И далее...

Пусть прошло больше 60 лет со дня окончания этого ада на земле, но книга злободневна - недаром долгое время она была под запретом. Дело, видимо, в потенциале самой книги, в том, что она может дать многое (а может и гораздо больше) после первого прочтения, когда в голове все разложится по полочкам – сюжетные линии, герои и их взаимосвязь.
Для меня лично особо ценным в этой книги стало личное, сокровенное людей и наций – быт во время войны, любовные многоугольники, фразы. По этой книге надо учить в школе историю Сталинградской битвы – сколько ценного материала можно почерпнуть из нее. В достоверности сомневаться не приходится – Гроссман был военкором и в прямом смысле на своей шкуре испытал Сталинград. Представьте себе – достоверный учебник истории.
Если смотреть все-таки с точки зрения литературы, то и тут любой читатель найдет для себя что-то по душе, ибо огромное количество сюжетных линий Гроссман мастерски переплетает! Я порой не вообще не замечала смены темы в романе – настолько было необходимо мне знать, чем все закончится. Чтобы не быть голословной, перечислю основные перипетии сюжета: линия Новикова о стратегии войны, военном гении и не-гении Сталина, фронтах, полках, частях и армейском быте; линия профессора Штрума – гениального ученого-физика, как понятно из фамилии – еврея, с его мечтами и планами, борьбой с бюрократией и самим собой; «лубянковская» линия Крымова – партийного работника, глубокого идеолога, преданного партией, но не любимой женщиной; немецкие и – о, ужас!!! – сибирские лагеря с их безжалостной системой, архитектурой и «внутренностями»; трагедия еврейства, евреев как нации, культурного самосознания, простых людей.
Гроссман пишет непросто, в военной книге он, кажется мне, и фразы строит как-то по-военному. Или я настолько прониклась духом Сталинграда? Я уважаю тех людей, что ценой неимоверных усилий подарили нашему народу свободу, но! Меня оторопь берет, когда я понимаю, что они – те, кто воевал, жил, рожал или просто рос в то время – сжились с войной, с тем режимом, что диктовало государство, с холодом, голодом, страхом смерти. И жили! И выжили! Они свыклись с тем адом, что был тогда – в перерывах между боями чинили часы, думали о том, где достать макарон или талон на еду, как получить прописку. Гроссман для нас воссоздает не только картину военную, но и тыловую – ту, что придает роман больший размах, эпичность и, конечно, достоверность.

Читать? Нет! Читать и жить такой книгой.