4

«Зато это наша родина, сынок» (с)

После того, как я прочла «Метро 2033» и выложила рецензию, в комментах к ней развернулась лёгенькая такая дискуссия. RosetteBending , в частности, высказала впечатление, что Глуховского я читала с предубеждением, а также нелестное мнение о «Путевых знаках», которые я наметила к прочтению. На деле же всё было наоборот: за Глуховского взялась с чистосердечным любопытством неофита (и не моя вина, что разочарование было сокрушительным), зато Березину как уже знакомому мне автору были выданы некие авансы ;)
Первый десяток-другой страниц читала с некоторой опаской, после чего вздохнула с облегчением: это вам не Глуховский (извините, поклонники, это только моё мнение).

Дальше...

Разумеется, это квест. Но у квеста имеется цель — и неважно, что она помаленьку забывается читателем: она есть.
В отличие от Глуховского, Березин не отказывает герою в психологии. Причём он выбрал более сложный путь: повествование от первого лица, где всё это должно быть передано опосредованно — не текстом от автора, который, как резонёр, может всё растолковать, а исключительно через речь своего героя.

Утром заявился Семецкий. Как я и думал, предчувствуя стрельбу, он спрыгнул на жестяную крышу и, обежав вокруг дома, нашёл себе индивидуальную нору. А теперь снова поднялся по лестнице, идя на звук наших голосов и запах разогретых консервов. Вот начисто не было у этого человека чувства самосохранения, вот что я скажу.

— и от этого спокойного «не было», сказанного о ещё живом человеке, морозец вдоль хребта.
Периодически возникающие повторы слов, искажения устойчивых понятий сначала вызывают недоумение, а потом улыбку понимания: да, таков ГГ. Его бедноватый, но свободный, естественный для этой жизни язык создаёт эффект присутствия вернее, чем описания постапокалиптических пейзажей:

Мысли спутались, как провода под лотками со свиным кормом.

— и понимаешь, что для него такое сравнение естественно — не то что для нас…
К моему глубокому сожалению, автор во второй половине повествования оставляет тщательность стилизации в стороне (примерно как Б. Акунин в «достоевских» фрагментах своего «Ф.М.» — читатель уже «въехал в систему», и нечего его баловать, дальше пусть его воображение само справляется), поэтому возникают такие вот огорчительные промахи:

«Технологический институт» гудел как разворошённый улей.

Ясно же, что ГГ может знать это сравнение только из книг, а значит, для него оно естественным не является. Ну да ладно, вот за этот абзац Владимиру Сергеевичу ещё и не то простить можно:

Никого не было видно — палисадник зарос странными кустами, которые резко пахли. Что это за запах, я совершенно не понимал, и спросить не у кого. Я подумал, что в нашей новой жизни после Катаклизма мы потеряли не только людей, близких и не близких. Мы потеряли очень много названий. Вот слово «резеда», это было явно растение, о котором я читал в книгах, но как выглядит резеда, я понятия не имел и, может, никогда не узнаю. Вот если останусь жить в таком домике, то уж точно никогда не узнаю. Придумаю травам и цветам какие-то свои имена, и наверняка они умрут вместе со мной.

Что ещё мне понравилось в книге? Моя большая слабость — речевые характеристики, которых в таком простецком жанре ожидать, в общем-то, было наивно, но автор и тут порадовал. Вот, например, как выражается вполне эпизодический персонаж:

— И вот, дорогие мои, прекрасные мои обретённые друзья, не познавшие вкуса нового времени люди, — трещал Одноглазый. — Вы спросите, начав со мной разговор о тайне мироздания, спросите, правда, в иной плоскости: откуда сие великолепие? Начнёте возмущаться, разве можно, дескать, так мешать несовместное? Капусту, корицу, баклажаны? И откуда только силы берутся у меня всё это вырастить и собрать? Нет ли тут опасного яда в этой мясистой овощной плоти? На помощь мне приходит поэтика, ведь меня спрашивают о сокровенных силах! Спрашивается, откуда я силы для капусты и баклажанов беру? Это хороший вопрос, правильный. Своевременный, можно сказать, вопрос…

— и так в лёгкую пару страниц… :)
Эпиграфы хороши. Подзабытое уже искусство подобрать к каждой главе хороший эпиграф, дающий читателю не только вектор дальнейшего сюжета или настроение эпизода, но и радость узнавания. В этом плане (отвлекусь на минуточку) лучшей книгой считаю «Экипаж «Меконга» Войскунского и Лукодьянова.
Очень сильный эпизод — случайная, нелепая, ничего не значащая и никуда не ведущая смерть одного из героев ближе к концу книги. Ошеломляет — как в жизни.
А огорчило, пожалуй, только одно: большое количество свободно свисающих концов сюжетных нитей. Возможно, Владимир Березин надеялся, что их подберут-продолжат последователи, другие участники проекта «Вселенная Метро 2033»? Вряд ли это произойдёт: у меня такое впечатление, что каждый из них в запале пишет собственный роман, никак не перекликающийся с другими, — надтекст не возникает… Рада буду ошибиться.
Так что недорассказанную историю о Царице Ночи я автору никак простить не могу! Поэтому — четыре звезды.
Спасибо за внимание.