Цена истинного правосудия
«Я был злым. Я грешил. Я лгал. О-о-о! Я нарушал слово. В сердце моем гнездился порок. Я был заодно с теми, кто творил дурные дела. О-о-о! Я лицемерил. Я был жесток. Я замышлял убийство. О-о-о! А ради чего? Ради пустой, несбыточной мечты. О-о-о! О-о-о!»
Я бы назвала Драйзера русским Толстым. По крайней мере их работы максимально широки, даже монументальны. Они документируют эпоху с той щепетильностью, с которой редкий историк обращается к объекту своего научного изыскания. Широкими мазками Драйзер наносит краску за краской, создавая величайшее полотно эпохи.
Параллельно процессу чтения я искала критические статьи о творчестве и биографии Драйзера. И было немного обидно поймать спойлер сюжета по первому запросу «Американская трагедия» в гугле. Хотя раскрытие интриги относительно тех же Раскольникова или Карениной меня особо не смущало в своё время. В университете Драйзер был в нашем списке литературы, но на практике мы до него не дошли, а может даже и специально исключили (из-за объёма?). Не помню, чтобы крупные романы по зарубежке вообще попадали в наш список, разве что «Сто лет одиночества». Но это я как обычно отвлеклась. Так вот, перед нами приличный кирпич (в моем издании текст романа занимает 888 стр). И, в принципе, вряд ли я после такого захочу прочитать «Трилогию желаний» или даже самый маленький по объему роман Драйзера – «Сестра Кэрри». Мне этот мир абсолютно понятен, как говорится.
Меня преследовала стойкая ассоциация с Джеком Лондоном. Деньги, любовь, страсть. А мы одно видели – как бы Клайду Гриффитсу не пропасть. «Свойственные ему эгоизм, тщеславие и стремление поставить на своем определяли все его поступки и побуждения». Весь его путь полон сомнительных решений. Отдать матери пятьдесят долларов или пойти кутить с Гортензией? Конечно Клайд подросток, это его деньги. Но он заработает ещё, а беременная сестра – дело, не требующее отлагательств. И знаете, передо мной тут нет никакой дилеммы. Правильный вариант только один. Но Клайд решает в свою пользу.
Драйзер изображает действительность, в которой маленький человек раз за разом принимает неправильные решения. Пока не познаешь на своем опыте всю тяжесть последствий, вряд ли задумаешься о своём поведении. Проблема героя в том, что он поддается искушениям: женское внимание, «высшее общество», снова деньги, и конечно же власть. В каком-то смысле Драйзер исследует природу снобизма: как среда, воспитание и воображение работают над становлением личности.
Отношения Клайда с Робертой развивались стремительно, был достигнут момент, когда девушке стоило принять правильное решение (На отказ Роберты продолжить встречу у неё дома, Клайд просто развернулся и ушел. Самая настоящая манипуляция). Но влюблённому человеку так сложно рационально мыслить! Интересно, что пару должны составить два вроде бы одинаковые по уровню влияния среды героя, но девушка размышляет о важности образования: «...она мечтала скопить немного денег, чтобы затем пройти курс в коммерческой школе где-нибудь в Ликурге или Гомере, изучить счетоводство или стенографию, словом — занятие, которое откроет перед нею какое-то лучшее будущее», а парень считает, что всё что ему нужно – практика и правильное мнение общества. И страшно, как меняется Роберта в этих отношениях: «в душу ей проник тот же яд беспокойного тщеславия, который отравлял и Клайда». Пищевая цепочка: Роберта – Клайд – Сондра. На вершине – деньги и власть. Имя Сондры даже не упоминалось в печати, она растворилась как некая мисс X. И Драйзер раз за разом будет разжевывать мысль о том, что смысл истории не в факте убийства, а в том, какие процессы в обществе привели к такому финалу. У. Аллен, исследуя текст Драйзера, обращает внимание на «контраст между «американской мечтой» о достатке и даже роскоши, доступной немногим, и той нищетой, в которой живут миллионы американцев. Причем под «нищетой» подразумевается не просто безденежье, но и нищета духа».
Драйзер пишет следующее:
«У людей с болезненной чувствительностью и обостренным воображением, если их интеллект — притом не наделенный особой силой — сталкивается с трудной и сложной задачей, бывают такие минуты, когда рассудок, еще не сброшенный со своего трона, все же выходит из равновесия и корчится, словно в пламени; когда человек потрясен и сознание до того одурманено, что, — по крайней мере, на время — безрассудство или смятение, заблуждение или ошибка могут одержать верх над всем остальным. В таких случаях воля и мужество, встретив серьезные трудности, которых они не могут ни перенести, ни победить, как бы отступают, обращаются в поспешное бегство, оставляя место панике и временному безумию.»
Как же хочется сказать: «Ну и говно же вы, мистер Гриффитс».
Из-за идеи преступления, которой автор, как и Ф.М. Достоевский, вдохновился в криминальных хрониках новостных сводок газет, я постоянно думала о параллелях с «Преступлением и наказанием». Однако во второй части поймала ассоциацию с «Ревизором»: мошенник втирается в доверие общества. Как бедную Роберту угораздило оказаться у него на пути?
Драйзер отмечает заурядные способности Клайда: гордый и глупый юнец, на пути к мечте. Вот только это не мечта «я сделал себя сам», которая обычно сопровождает «американскую мечту», а низкая мечта обогащения за чужой счёт. При этом Клайд – личность с самыми сомнительными нравственными ориентирами. Имеет ли он право на свой собственный кусочек Рая на земле? Как по мне – нет, он не заслуживает радости, которую получал от общения с Робертой. А вот наказание, которое его ждёт в финале – да. Заслуженно им сполна. Каждый шаг вперёд, на самом деле было очередной ступенью в Ад, вымощенными собственными руками. Как же прекрасно сюда вписывается эпиграф из «Капитанской дочки»: «Береги честь с молоду»!
«Под конец, из-за присущей ему духовной и физической склонности к наслаждениям и мечтам, которую он не в силах был преодолеть, он внутренне до того запутался, что такой выход стал казаться ему возможным».
Клайд меня ужасно раздражал, но я понимала что кульминация наступит только со смертью Роберты. И в ужасе ждала поездки на озеро. Впервые красноречие покинуло Драйзера, относительно остального повествования, сцена на озере завершилась в каких-то несколько страниц. И вот мы уже следим за расследованием прокурора. Эти главы обещали быть самыми увлекательными. Как же я расстроилась, что Клайд был моментально вычислен: столько глупых ошибок новичка. Задумалась, что именно хотел показать Драйзер своим романом: как несостоятельна «американская мечта», или именно путь, выбранный Клайдом для её достижения? То равнодушие, с которым убийца выслушивал обвинение, его отношение к содеянному. Его не пугало убийство, его пугало что подумают о нём люди. Нарушение общественных норм морали, а не само преступление. Он боялся ОСУЖДЕНИЯ. Единственное раскаяние, которое он испытывает – ругает себя за непродуманность деталей преступления. Письма. Инициалы. Не совершившийся побег. Костюм. «Может быть, я не слишком задумывался над теми вещами, о которых вы тут говорили, но это потому, что я за собой не чувствую той вины, какую мне приписывают. Но я очень жалею о многом. И, конечно, всякий, кто сюда попадает, платится очень горько».
С.С. Батурин в своих исследованиях биографии Драйзера отмечает, что главное не виновность в убийстве (вопрос: убил или не убил), а те душевные муки героя, которые привели к этому убийству: «Если личность в трагических обстоятельствах своей жизни остается лишь наедине с собой, если общество не желает понять, что привело человека к преступлению, не стремится вскрыть социальный, общественный смысл преступления, то трагедия личности перерастает в трагедию общества, достигает той неизлечимой стадии, когда даже хирургическое вмешательство оказывается бессильным». Проблема в том, что Клайд не видел иного выхода. Хотя лично для меня всё очевидно: убийство – это преступление. У него был другой выход. Бросил же актер сестру Клада, Эсту. Это низко и подло, но поправимо.
Насколько быстро расследовал дело прокурор Мейсон, настолько же долго длился суд и прочие тяжбы. Моё самое нелюбимое место во всём романе, да и вообще в криминальных драмах. Бесконечные речи адвокатов и многочисленные сцены в суде. Какая скука! Сто с лишним страниц посвящены перекрестному допросу Клайда в суде, а ещё ведь описаны показания ста двадцати семи свидетелей... И целая глава – разбор и подсчет денег, имевшихся у Клайда. Во время чтения этой сцены у меня, во-первых, произошло понимание, что только такой писатель, как Драйзер мог написать «Финансиста», а во-вторых, я вспомнила Жана Вальжана и его кражу булки хлеба. Насколько разные преступления. И одинаково жестокий приговор (с учётом тех лет, которые дополнительно получил герой «Отверженных» – девятнадцать лет каторги). В какой-то момент даже меня посетила страшная мысль: неужели Клайду удастся выпутаться!? Присяжные единогласно осудили Гриффитса, но мне не полегчало. Хотя суд был справедлив по всем статьям, мне тяжело осознавать, что за смерть его ждёт смерть. Да, мы на все 100% уверены в виновности подсудимого, но для меня убийство человека, принцип «кровь за кровь», был и остаётся настоящей дикостью. Потому что осуждая человека на смерть, мы тоже становимся убийцами. В этом смысле мне близка позиция преподобного Данкена Мак-Миллана: «С другой стороны, без сомнения, послать его на электрический стул сейчас, когда он впервые, но так явно обнаружил признаки раскаяния, когда он только-только начал понимать весь ужас содеянного, не значит ли это помножить преступление на преступление, причем преступником в данном случае явилось бы государство? Подобно начальнику тюрьмы и многим другим, Мак-Миллан был противником смертной казни, считая, что разумнее заставлять правонарушителя в той или иной форме служить государству. Но тем не менее он должен был признать, что Клайд — далеко не безвинно осужденный. Сколько он ни думал и как бы ни хотел найти оправдание в своей душе, но разве не был Клайд на самом деле виновен?»
Клайда переводят в одну из старейших тюрем Америки – исправительное учреждение Оберна, – известной в первую очередь своим ужасающим режимом. Для заключённых были предусмотрены отдельные камеры, а так же это первая в мире тюрьма, в которой заключённого казнили на электрическом стуле. Интересно, что данная тюрьма функционирует и в наше время.
Постоянные размышления о смерти, беседы с матерью и проповедником, наблюдения как один за одним казнят заключенных... Последние дни Клайда насквозь пропитаны страхом: «Но жизнь… жизнь… как же не будет жизни — красоты дней, солнца и дождя, работы, любви, энергии, желаний? Нет, нет, он не хочет умирать. Не хочет». А Роберта разве хотела!?
Чего я не ожидала, так это проповеди во славу Христа в финале. Единственное, что может воспитать в человеке человека – религия? Нет уж, спасибо. Сложно верить в искренность Клайда, потому что это его последняя возможность спастись от греха убийства. Пусть не физически, но духовно. За всё время, что автор пытается внушить читателю будто бы Клайд сможет измениться и заслужить милость Божью.
«И если только в душе своей вы подлинно раскаиваетесь в содеянном зле, воистину, воистину вы услышите его и восчувствуете — это так же верно, как то, что я сейчас стою перед вами».
В общем и целом, «Американская трагедия» – это причина перечитать Достоевского, задуматься о корне проблемы: что же толкает человека на преступление? Это сильный роман, насыщенный подробнейшими описаниями действительности и имеющий сильнейшую социально-нравственную значимость не только для Америки, но и для всего мира.
