Рецензии на книги издательства «Московская школа политических исследований»

Мои высокие ожидания не оправдались, ибо я слишком хорошо поняла, о чем говорит автор. Поняла с точки зрения психологии мышления вообще и философии целостного мышления (хотя если быть предельно точной, то обращаться тут нужно к нейропсихологии), поэтому начиная с конца "Первой беседы" логика автора, не совместившись с логикой, которую диктует "перевод" поставленной Мамардашвили проблемы на язык психологии целостного мышления, стала уходить всё дальше и дальше по пути личных ассоциаций автора, превращая книгу в занимательную публицистику.

Поэтому - внимание! - в моём отзыве нет цитирования, а только более конкретное выражение профилирующей в "Первой беседе" абстрактной мысли автора. И, разумеется, её развитие с точки зрения психологии целостного мышления. 

Целостность мышления, целостность восприятия. Почти каждый мой отзыв на философское произведение касается этой темы. Как оно связано с "радостью мысли", о которой говорит автор? Радостью понимания истины априори до её вербального выражения и сложностью выражения вербально так, чтобы донести до другого без искажений? Ведь единомышленники - это люди, которые едины уже на уровне восприятия, а мысли, как выражения одной и той же сути, могут и отличаться. Не слова нужно понимать, а стоящую за ними суть, иногда довольно абстрактную и лишь ощущаемую. Часто выраженную метафорически. Метафорические значения есть практически у каждого существительного, каждого названного предмета, и даже каждого явления, сцены, последние, в свою очереди, могут быть выражены любым количеством слов. (Кстати, ключевой термин генетики "генетический код" изначально является метафорой и далеко не только этот термин, но об этом стоит говорить отдельно).

Целостный образ восприятия - это продукт восприятия, который поступает в кору головного мозга, готовый при нашем сознательном умственном усилии воплотиться на двух языках: либо опять-таки образном (художественном, вторичный образ, образ представления), как это делали философы-постмодернисты, либо на языке научных понятий. Второе - проблематично для выражения абстрактных понятий и малоизученных явлений.

Естественно, что Мамардашвили делает акцент на художественном выражении образа как наиболее метком, когда речь идёт об абстрактных понятиях. Отсюда название - "Эстетика мышления".

Что такого радостного в целостном образе? Целостное восприятие даёт способность схватывать самую суть всего, это даёт человеку радостное ощущение. Которым, порой, приходится довольствоваться самому из-за трудности передачи её смысла другому (особенно, Другому). Всё просто: люди не рождаются с целостным восприятием, оно развивается в творчестве, в понимании языка музыки и символов, в тренировке активного воображения, в раскачке эмоций, а точнее испытании сильных чувств и, обязательно, высоких чувств. Это тренирует сенсорную систему, расширяет диапазон восприятия. У кого сложилось так, что перечисленное полностью или частично было в развитии его восприятия и мышления, тот может похвастать способностью мгновенного схватывания глубинной сути вещей. Такое умение даёт ни с чем несравнимое ощущение радости, поднимает на высоту, которой иначе бы не испытал. Эту высоту можно сравнить с вдохновением, стойким вдохновением, которое включается практически каждый раз, когда ты осмысливаешь что-то. Обычно такие люди, передавая свои ощущения друг другу, понимают с полуслова, о чем речь, независимо в каких субъективных образах передаётся одна и та же воспринимаемая ими суть. Людям с другим восприятием делается неуютно, когда нужно воспринимать образно выраженную информацию. Тут может не хватить никаких слов, но если подбирать-таки слова, то лучше если это будет существующие научные понятия. Если такие существуют, конечно.

Однако, дальше постановки правильной проблемы у автора не пошло. Во всяком случае с моей точки зрения, логика здесь должна была быть иная. Книга объёмная, и, возможно, другой читатель найдёт намного больше интересного в этих беседах для себя, чем я.

Одно из замечаний: исходя из сказанного выше, нет никакой разницы между истиной эстетической и истиной научной. Ибо истины, или, в данном случае, одна и та же истина, всего лишь навсего выражена на разных языках.

*В "радости мысли", о которой говорит автор, он видит "тайну мироздания". 

PS.: В тексте отзыва была ошибка, когда, говоря о целостном образе, я приравняла к нему и ризому, и симулякр. Теперь я устранила эту ошибку. На самом деле ризома в её верном понимании равна целостному образу со всеми своими прямыми и, обязательно, переносными значениями. Симулякр же как раз противоположен целостному образу. Неполное и жалкое подражание. Одним словом - симулякр. 

PPS.: По зрелому размышлению я подумала, что, возможно, когда-то я всё же сумею одолеть эту объёмную книгу всю и дать ей более высокую оценку.

Сегодня мой текст будет максимально краток, не судите меня очень строго… Ведь иногда так случается, что в погоне за расширением своего кругозора выбираешь книгу не по зубам и встречаешь слишком умную книгу. Трудно написать хорошую рецензию на сборник статей и эссе, у которых нет общей темы, некоторые из которых являются произведениями, написанными для конкретных случаев (например: речь при получении премии Лессинга).
Чтение этой книги погрузило меня в мой самый страшный кошмар, ведь читая ее, я бормотала себе под нос непонятные для себя слова. С каждым абзацам я убеждала себя, что с помощью этих увлекательнейших лекций стану умнее, мудрее. Но нет, умнее я точно не стала.
Если кто-то не знает, то Ханна Арендт — всемирно известный социальный мыслитель, философ и политолог. В данной книге собраны очерки о людях XX века, философах, писателях, политиках, многих из которых автор хорошо знала лично. В книге так же можно найти статьи о Розе Люксембург, Германе Брохе, Вальтере Беньямине и Бертольте Брехте.
Для меня главным критерием для такого рода эссе о деятелях, о которых я знаю мало или вообще ничего, является то, побуждают ли они меня узнать больше о них или их работе. В данном случае книга, безусловно, заставила меня сделать мысленные пометки, чтобы найти и прочитать пару авторов. Однако у меня нет планов перечитывать "Людей в темные времена" в будущем.

Чтение книги навевало на меня тоску и мне иногда хотелось страдать не в гордом одиночестве. Но меня не особо кто поддерживал, пришлось страдать одной и думать о прекрасном. Например о еде. И главное о такой, что бы можно было стойко перенести свои страдания. Решила я остановиться на этом:

Zwiebelkuchen and federweisser
В большинстве городов и поселков вдоль реки Мозель в начале октября люди стекаются на торговые площадки и в винные сады, чтобы выпить бокал федервайсера и насладиться хрустящими свежеприготовленными луковыми пирогами, называемыми zwiebelkuchen. Благодаря своему легкому и сладкому вкусу, он хорошо сочетается с пикантным, теплым луковым пирогом.

Ариадна Тыркова-Вильямс (1869 - 1962) родилась в новгородской помещичьей семье либеральных взглядов. Занималась журналистикой, была членом ЦК партии кадетов, после Гражданской войны эмигрировала. Данная книга - ее воспоминания о периоде с начала XX века до Третьей Думы. По предисловию это должны были быть воспоминания о ее политической деятельности, но тут очень много и частной жизни тоже.

Например, книга начинается с того, что Ариадна разводится с первым мужем и остается одна с двумя детьми. И значительная часть текста посвящена тому, как вести приемлемый для интеллигентной дамы образ жизни в Петербурге на гонорары провинциальных газет, не просить денег у родителей и еще находить время заниматься детьми.

Самым интересным, пожалуй, было увидеть портреты из учебника истории как живых людей. Какими они были со своей семьей или с друзьями. Или как люди, которые в недалеком будущем разойдутся по разные стороны баррикад и станут непримиримыми врагами, обсуждают за чаем литературные журналы.

До этой книги я читала из того же временного периода только мемуары эсеров, и честно говоря, после них Ариадна Тыркова-Вильямс и ее сопартийцы меня немного шокировали. Очень уж наивными людьми они выглядят в этой книге. Идут на демонстрацию и удивляются, что казаки побили нагайками. Едут через границу с запрещенным журналом в кармане и уверены, что их не арестуют. А по приведенным в книге случаям арестов, складывается впечатление, что даже жандармы их всерьез не воспринимали.

По этой книге не понятно, что Тыркову-Вильямс в устройстве Российской империи не устраивало, чего она хотела и почему присоединилась именно к партии кадетов. Политическую программу кадетов легко найти, но вот из каких соображений ее поддерживала сама Ариадна, хотелось узнать в ее мемуарах. По тому, как изложены события, складывается впечатление, что это вообще произошло случайно и само собой. Она стала заниматься журналистикой, чтобы содержать себя и детей после развода, ее новые коллеги оказались оппозиционерами-либералами, она по дружбе и из любопытства поучаствовала в некоторых их предприятиях и потихоньку втянулась. Вряд ли так было на самом деле, но она говорит очень много о своих друзьях, а о политических убеждениях - мало и только общие слова. И такими же общими словами кается, что в начале века казалось, что они борются за народное счастье, но вот теперь после Октябрьской революции они осознали, что народное счастье как раз в самодержавии и было, а их борьба только дала дорогу "большевистскому террору".

"Благими намерениями вымощена дорога в ад"

Этот монах… как будто бы достаточно далек от наших современных забот. Но на самом деле, если мы присмотримся к его биографии чуть пристальнее, то обнаружим, что его мысли, чувства и желания существенно повлияли на состояние мира, в котором мы живем сегодня.

Книга написана в 1941 году. И это, несомненно, повлияло на мировосприятие писателя. Вторая мировая вплотную приблизилась к Великобритании, мир катится в бездну из которой не видно выхода, человечество вполне успешно пытается уничтожить само себя. А Олдос Хаксли пытается найти причины, приведшие к таким катастрофическим последствиям. И ищет их в христианстве как в господствующей религии. Не случайно главным героем этой документальной биографии является католический монах-францисканец отец Жозеф Парижский. Он же маркиз Франсуа Леклер дю Трамбле, и он же Серое Преосвященство, Серый Кардинал (именно благодаря этому человеку появилось это понятие), правая рука кардинала Ришелье, негласный и неофициальный министр иностранных дел Франции начала 17 века.

Он был одним из тех, кто ковал одно из самых важных звеньев в цепи нашей злополучной судьбы; одновременно он был одним из тех, кому дано было знать, как можно избежать изготовления таких звеньев. Вдвойне поучительная с точки зрения и политической, и религиозной, его жизнь интересна еще и как удивительная психологическая загадка — загадка человека, страстно желавшего познать Бога, приобщенного к высшим формам христианского гнозиса, пережившего, как минимум, предварительные стадии мистического единения — и в то же время вовлеченного в придворные интриги и международную дипломатию, занятого политической пропагандой и всецело посвятившего себя политике, чьи непосредственные результаты — смерть, нищета, нравственная деградация — отчетливо проявились в каждом уголке Европы семнадцатого века и от чьих отдаленных последствий мир страдает по сей день.

Олдос Хаксли обозначил свою книгу как этюд. Слишком скромное название для достаточно панорамного произведения. Здесь у нас и довольно подробная картина политической жизни Франции примерно первых сорока лет 17 века, и довольно точные исторические портреты значимых акторов того времени: Мария Медичи, Людовик ХІІІ, кардинал Ришелье, генерал Валленштейн и т.д. И здесь же подробно описан религиозный фон происходящего. Кстати, эта часть книги мне далась наиболее тяжело. С мистицизмом у Хаксли всё-таки перебор. В 1938 году Автор познакомился с Джидду Кришнамурти. Под влиянием последнего он обращается к различным учениям мудрости и занимается мистикой. И именно в мистике, в большей степени всё-таки буддисткой, Хаксли видится панацея от многих бед общества.

В учениях первоначального, южного буддизма католицизм нашел бы весьма полезные коррективы для своей на удивление произвольной теологии с элементами первобытной жестокости, унаследованными от наиболее суровых частей Ветхого Завета, с его постоянной и опасной поглощенностью мучениями и смертью, с его тщательно обоснованной верой в магическую действенность обрядов и таинств. Но увы, для Запада Просветленному суждено было оставаться до самого последнего времени всего лишь героем поучительной сказки.

А что же главный герой книги? Личность несомненно очень яркая, наделенная многими талантами и несказанно противоречивая. Ревностный монах-францисканец, искренне верующий, неукоснительно исполняющий суровый устав своего ордена. Правда, и этого ему было мало, а потому дополнительная власяница под рясой, неснимаемая даже на ночь, регулярные самобичевания, строгие посты, каждодневные многочасовые молитвы. А помимо этого еще и молитвенные медитации, вплоть до видений и экстазов. Религиозный мистик? А может яркий проповедник, увлекающий своими речами и простонародную толпу, и благородных господ, и набожных монашек, поднимающий дух в моменты уныния самому Ришелье? А кроме прочего еще и поэт, и автор нравоучительных книг, и сооснователь ордена кальварианок. А также негласный министр иностранных дел, искусный дипломат, умеющий говорить на равных с королями и генералами, и, что важнее, убеждать их. А также мастер интриг и подкупа, организатор разветленной сети шпионов и соглядатаев. Как такое могло уместится в одном человеке? Олдос Хаксли периодически искренне недоумевает и ищет объяснения. Одно из них в бытовавшем убеждении, что человек, научившийся любить Бога пламенно и непрерывно, может безопасно делать все, что пожелает, потому что он никогда не пожелает ничего дурного. И вот, «несмотря на свое теоретическое и экспериментальное знание того, что массовое производство добра в духовно не преображенном обществе невозможно, отец Жозеф занялся международной политикой в убеждении, что не только выполняет волю Божию, но и что война, которую он всеми силами пытался продлить и расширить, принесет большие и длительные материальные и духовные блага…». Когда же из уст современников, он услышал горькую правду о себе, что он – «капуцин, который должен всеми силами способствовать миру среди христиан. А между тем именно вы затеваете кровопролитную войну между католическими суверенами — между императором, королем Испании и королем Франции. Вам должно быть стыдно». Но человека, убежденного в своей правоте, тяжело сбить с кажущегося ему истинным пути. Гораздо легче сказать себе, что это клевета, а слуги Христовы были научены ожидать клеветы, и даже радоваться ей, ибо, если следуешь путем совершенства, испытание клеветой есть знак того, что ты созрел для самых трудных уроков. А Тридцатилетняя война меж тем продолжается, во многом благодаря усилиям благочестивого отца, множатся ужасы и лишения ею вызванные, счет погибших идет на миллионы, людоедство в разоренных провинциях давно уже в порядке вещей. Но отец Жозеф имел все основания считать, что Тридцатилетняя война — дело хорошее, что политика, благодаря которой распространилось людоедство и всеобщей стала практика пыток и смертоубийства, вполне согласна с Божьей волей, если только она выгодна Франции. Впрочем, он такой - ревностный патриот своей страны и глубоко верующий человек, не первый в истории, и что самое грустное – далеко не последний.

Постоянные размышления о страданиях Спасителя и мучеников могут породить в эмоциональном христианине вполне замечательное безразличие к собственным мучениям; но если он не будет старательнейшим образом развивать в себе способность к состраданию, соизмеримую с его мужеством, он может стать равнодушным к чужим мучениям. Ребенок, безутешно плакавший от того, что мучили и убили бедного Иисуса, был отцом взрослого, который пятьюдесятью годами позже сделал все, что в его силах, дабы продлить войну, унесшую уже сотни тысяч его сородичей, а живых довела до людоедства.

В итоге перед нами сложная книга про сложную личность, отягощенная размышлениями Автора о значении мистицизма в европейской истории. Но интересно…

«Теперь я знаю, что мир был бы несравненно счастливее,
если бы хорошие русские люди меньше поддавались заморским ученым
и больше приглядывались бы в прошлое и настоящее своего народа»
А.В. Тыркова-Вильямс

Имя Ариадны Владимировны Тырковой-Вильямс мне было совершенно не знакомо ещё пару месяцев назад. А ведь, к собственному стыду, я не знал имени одной из самых ярких женщин России!
Она была человеком удивительной, даже невероятной судьбы. Благодаря своей смелости, цельности, творческой заряженности, независимости и в то же время сдержанности и вежливости эта женщина со страниц воспоминаний представляется действительно яркой и привлекательной.
Ее девизом была смелое: «Если страшно – иди прямо на то, что пугает». С двумя маленькими детьми она ушла от очень состоятельного, но нелюбимого мужа. Это в конце 19-го века, когда женщина в России формально была бесправна! Стала зарабатывать журналистским трудом, хотя никогда раньше этим не занималась.
Оказалась талантливым журналистом. Своими статьями, очерками, обзорами покорила читающую Россию. Очень достойно обеспечила себя и детей.
Позже вошла в Центральный комитет партии кадетов, стала первой женщиной общественно-политической деятельницей всероссийского масштаба.

Что до недостатков образования. Можно лишь улыбнуться и утешиться в этом смысле словами из предисловия к книге А. Тырковой-Вильямс, написанного В. Шейнисом, что в конце XX века «… российские демократы – «наследники по прямой» освободительного движения начала века оказались феноменально исторически необразованными и очень плохо понимали смысл событий». О себе, между прочим, пишет гражданин-либерал.
Для человека советского образования нет ничего удивительного в том, что я не знал этой исторической фигуры. А.В. Тыркова-Вильямс была непримиримым врагом большевиков, потому имя ее замалчивалось, книги ее были под строжайшим запретом.

Ариадна Владимировна эмигрировала из России в марте 1918 года. Человек фантастической пассионарности («начальник штаба» русской эмиграции в Лондоне), она обладала уникальной способностью всегда начинать и доводить до конца свои дела. Она сумела со временем вытащить из страны, охваченной кровавой Гражданской войной, не только свою дочь и мать, но даже сына-офицера Белой Армии. Уже в 1918 году издала первую в мире книгу об истории русской революции «От свободы до Брест-Литовска», которая до сих пор не опубликована в России.
У нее, как считают многие ученые, лучшая биография А.С. Пушкина.
У нее точно великолепные воспоминания. Безусловно жаль, что до сих пор не прочел первой книги воспоминаний о ее детстве и юности, но второй том А. Тырковой «На путях к свободе» просто захватывающий, читаемый на одном дыхании учебник истории русского парламентаризма и русской революции. Пожалуй, это лучшая книга на эту тему из разряда воспоминаний, которые я читал.
Сотни деталей политической, общественной жизни, портреты большинства исторических деятелей того времени: Шаховской, Родичев, Набоков, Петрункевич, Милюков, Трубецкой… Яркие описания самых значимых заседаний Государственной Думы трех созывов. Дружба с первыми марксистами, встреча с Шаховским, и деятельность в первой легальной партии. Первые политические послабления, с которых в русском интеллектуальном обществе началось дробление и размежевание. Русская действительность в провинции. Русский либерализм и революционные партии. Аресты, тюрьма, эмиграция, встреча с В.И. Лениным. Работа русских и иностранных журналистов в дореволюционной России. Кстати, за одного из английских репортеров Ариадна выходит замуж. Это Гарольд Вильямс, полиглот и начальник иностранного отдела газеты «Таймс». Современная историография считает его очевидным сотрудником английской разведки. По определенным намекам в книге, как мне кажется, Ариадна Владимировна понимала это…
В целом эта книга просто дает очевидное понимание причин русской действительности и революции.

«Среди русских дворян…не было цепкого классового сознания, как например, у прусских юнкеров. Из дворянских гнезд, продолжая традицию декабристов вышло немало либералов и революционеров…
К началу XX в. самодержавие опиралось не столько на дворян, сколько на крестьян. Мало сказать, что они были покорны царской власти. Они просто были с ней органически связаны. В этой связи с мужицкой стихией, в том, что крестьянство срослось с нею, была сила и цельность самодержавия, может быть, и России. Крестьян сближало с царем православие и интуитивное государственное чутье. Весной 1917 г. курский мужик, с которым я случайно разговорилась в поезде, строго сказал мне:
— Какая была держава, а вы что с ней сделали?
Мужик понимал, какая Россия была великая держава, а мы, интеллигенты, плохо понимали».

Либералы (в партии кадетов это крыло, возглавляемое партийным лидером П. Н. Милюковым) добивались полной и скорой победы, капитуляции власти, «слабовольного царя», солидаризуясь с революционными партиями. В результате кадеты, в числе прочих, были сметены радикалами-большевиками. Среди либералов того времени была малая часть (условно возглавляемая В.А. Маклаковым), которая стояла за предотвращение революции, сотрудничество с властью в деле преобразований страны. А. В. Тыркова была на стороне В.А. Маклакова.
Поэтому, когда в предисловии к книге «В поисках свободы» В. Шейнис называет А. Тыркову-Вильямс «либеральной интеллигенткой», пожимаю плечами. Так-то да, но ее воспоминания во многом посвящены тому, как либерализм погубил Россию. Они написаны, на мой взгляд, с искренним сожалением о страшных ошибках русского либерализма, с личным чувством раскаяния во многих идеалах и (или) методах их достижения.
Во введении Ариадна Владимировна пишет, что когда-то в юности прочла «Историю жирондистов» Ламартина и заразилась «человеколюбивым безумием». В тексте воспоминаний действительно много либеральной риторики. Тут вам и «просвещённый гуманизм», и «потребность в протесте, перемене в общественной жизни, политической свободе», тут и «освободительное движение», «оппозиционное кипение», «идеалы права, свободы, гуманности, уважения к личности», «свободный демократический строй», «борьба за новую жизнь», «подземное революционное горение», «социальная жалость» и даже «блаженство каждого и всех».
Однако здесь и другое, о либералах «…не потому, что хотели гибели России, а по ребяческой невдумчивой уверенности в ее незыблемости», «в русской оппозиции было много незрелого, наивного, …государственного простодушия». Она пишет, что «человеколюбивое безумие» (ЧБ) стало общемировым безумием, пишет в годы Второй мировой войны, как раз в тот момент, когда ее родной дом в Вергеже на Волхове оказался на линии огня сражающихся частей Красной Армии с немцами.
Такое ощущение, что сегодня началось очередное ЧБ. Только на этот раз исходит оно с Запада. Теперь, после всех революций, думаю, нам хватит иммунитета устоять …

На обложке издания фотография, сделанная летом 1914 г. Толпа собралась на Дворцовой площади в Петербурге. Дамы и господа в патриотическом порыве вскинули кулаки и шляпы-канотье, кто-то сзади поднял хоругви, кто-то размахивает флагом, на переднем плане готовятся поднять транспарант «Да здра…». Они ждут оглашения манифеста о вступлении Российской империи в Мировую войну.
Мне эта картина тоже представляется безумием. Только вряд ли человеколюбивым…

Свобода - это давание самому себе закона действия.

К тому, что определяешь, как "свое", время от времени нужно возвращаться. Каждый идет собственной дорогой, но с навигатором сверяться нелишне. Или с компасом. Или корректировать путь по звездам. Он переплавил кантов моральный закон и звездное небо в единое целое, ну, для меня, за других не скажу: Мамардашвили Звезда и он объяснил, что когда совершаю подлость - это всегда мой выбор (не обстоятельства так сложились, не среда заела, не детские психотравмы). В момент выбора ты и только ты стоишь перед вечностью. Твоя жизнь представляет собой цепь более или менее осознанных выборов, и если не подходить к ним серьезно, за тебя выберет кто-то другой. И отъест кусок твоей жизни, оставив тебя болтаться в безвременьи.

После "Психологической топологии пути" были "Канитанские вариации", теперь очередь "Эстетики мышления" Хотя, если кто впервые наберется смелости свести знакомство с трудами Мераба Константиновича, лучше начинать с этой книги. Потому что из трех, прочитанных у него, здесь наиболее высокий уровень доступности. Уникальность фигуры Мамардашвили в том, что он философ, практически не оставивший за собой письменных трудов. При том, что его влияние на умы было и сейчас, через тридцать лет после смерти, остается значительным. Но львиная доля наследия дошла до нас в виде магнитофонных записей его лекций, расшифровать которые и подготовить к печати отдельный огромный труд.

"Беседы", так сам МК это называл. "Эстетика мышления" - курс из двадцати двух лекций в Тбилисском Государственном Университете. Великолепный уровень редактирования выгодно отличает книгу от прочитанных прежде. Кроме того, этот цикл, не предполагает у слушателей наличия серьезной философской базы - адресовывалось людям молодым, возможно как начальный курс (с точностью утверждать не возьмусь, не нашла этих сведений). Еще здесь огромное количество отсылок к литературе, искушение для того, кто любит читать. Совокупность факторов делает "Эстетику..." наиболее привлекательной для того, кто желает составить представление, не имея возможности продираться через слишком сложные тексты.

О чем пойдет речь? Одновременно предельно просто и невероятно трудно сформулировать. О радости осознанного мышления. О наиболее доступном из возможных источников наслаждения, который остается наименее востребованным - о радости светлой мысли, когда в человеке загорается искра Божья. Часто вопреки обстоятельствам или внешне неблагоприятным условиям. О возможности осознанно помыслить что-то, дав себе труд до-думать ситуацию до честного завершения, меняя точку зрения, точку сборки. Меняя саму конфигурацию пространства вокруг себя получая возможность более комфортного размещения во вселенной и доступ к магическому влиянию на каузальный план. Н-ну, про магию это уже мое, МК такими терминами не оперирует.

Однако приняв как данность, что нет для тебя на свете более важного, чем ты сам, а также, что человек приходит в мир, чтобы быть счастливым, не делая несчастными окружающих - регулярно практиковаться в такого рода обыденной магии весьма нелишне. Мамардашвили из тех немногих, кто дает ключи от комнаты медитаций. Решишь воспользоваться или нет, зависит только от тебя.

Хороший, умный разбор,

Потому что:
- чуть не единственная доступная на русском биография отца Жозефа.
- картина французского христианского мистицизма той поры, что важно, потому что наш герой - как политик, так и мистик.
- этическая оценка поступков и мыслей героя. Спорно, но отчего бы и не так?
- поставленный вопрос драмы жизни ("Можно ли служить двум господам?), хотя это тоже - лишь видение автора.

Однако:
- Хаксли не любит Ришелье. Не любит настолько, что преуменьшает его вес и влияние до почти смехотворных пределов. Порой не гнушается и ложью, увы. К сожалению, обвинить в бесталанности нельзя, а вот сделать почти дьяволом - предтечей и причиной тоталитарных режимов 20-го века - вполне! Причины - спорны и притянуты за длинные уши. Раздражает.
- Сделав отца Жозефа соратником Ришелье, драма первого представляется как борьба Бога с дьяволом.
- Очень странная оценка Тридцатилетней войны. С точки зрения автора - провал, потому что она полностью истощила Германию. Что курил автор?
- Книга очень манипулятивна. Рассуждать о мыслях и чувствах исторических персонажей - дело неблагодарное. Но брать одну предпосылку, и делать совершенно противоположные выводы по отношению к Ришелье и отцу Жозефу... Все уже поняли, кого ты любишь, а кого терпеть не можешь, не надо то же самое 25-й раз.
- И до кучи. Спорные выводы, связанные с развитием мистицизма и его "угасанием". Очень спорные.

Вывод: интересно, но стоит сильно делить на субъективность и заинтересованность автора. Первое - круто, второе - бесит!

Жан-Леон Жером. "Серый Кардинал."

Красота мышления (у кого получается)вызывает, по меньшей мере, удовлетворение. ММ говорит, что «искусство, прежде всего, радость и речь пойдет о радости мышления». Цитирует Пруста:-критерием истины и таланта в литературе является состояние радости у творца. Понятно. Но ММ не был бы тем, кто есть, если бы задался вопросом:- Зачем состояние радости у творца, если он уже мыслит? Что испытывает человек, когда в нем загорается ИСКРА БОЖЬЯ?
Затем ММ намекает: «то, что я называю МЫСЛЬЮ и чего пока мы не знаем». Мысль по ММ, есть в состоянии неразделенной любви, драке родственников (в том смысле, что мы знаем, что они-родные братья, а они-не знают). Трагически сцепились какие-то обстоятельства, а мы видим –ДРУГОЙ СМЫСЛ. Братьям уже не помочь, но есть нота радости: братство. Это –МЫСЛЬ ИСТИННАЯ.
- Радость- чувство необратимой исполненности смысла.
В этом и есть эстетика. Но если не удалась мысль -не удалось ничего. А радость, ее можно испытать, например, если украсить стих БЕЗ МЫСЛИ какой-то аллитерацией. Подтаскиваем Е.Баратынского:

Резец ,орган, кисть! счастлив, кто влеком
К ним чувственным, за грань их не ступая!
Есть хмель ему на празднике мирском!
Но пред тобой, как пред нагим мечом,
МЫСЛЬ, острый луч, бледнеет жизнь земная!

-…в любой момент наша мысль существует в виде своих собственных СИМУЛЯКРОВ, что по латыни- «призрак, привидение», то есть нечто подобное действительной вещи, являющейся ее мертвой ИМИТАЦИЕЙ. Но мертвая имитация разыгрывается живым человеком, те мы чаще всего видим лишь ТЕНИ ВЕЩЕЙ. Еще до того, как мы испытали что-то и выразили, оно уже существует в виде СИМУЛЯКРА,
Данте в аду оказался пред «чудовищем обмана»:он видит его ясно, а описать не может. Невозможно другому передать увиденное, поскольку для другого(глаза,уха)сказанные слова окажутся привычными. И проскочить мимо этих слов не получится, какие уж есть. И Данте чувствует: если он скажет их, обычные слова, это будет не то, что он видит. И пишет:
- Мы истину, похожую на ложь,
Должны хранить сомкнутыми устами.
Вы готовы высказать истину, но она УЖЕ похожа на существующую ложь и если выскажете,ваша «истина» совпадет с ложью. Приходится молчать.
Получается: хотим мыслить-чувственные(радость) успехи нас не выручают. Второе: в мысли мы вынуждены к молчанию. Но человек обычно не выдерживает и…льется песня, говорится рэп. Третье: мы получаем ЗНАНИЕ- я испытываю живое состояние, а на стуле уже сидит симулякр, мне некуда деться с МЫСЛЬЮ. Налаженный механизм мира давит, вытесняет мое «Я»- ему нет места в реальности. Вот ПРОБЛЕМА САМОВЫРАЖЕНИЯ: человек страдает от непонимания другими.
А Луну я могу приблизить движением руки? Нет. Значит, мысль не властна над реальностью.
Но и КАК я мыслью могу привести в движение РУКУ? А ведь могу! МИСТИКА! Не говоря о том, что когда я мыслю и говорю, мысль ОДНОВРЕМЕННО существует и в ваших головах. Как это происходит-никто не знает… Есть ТАЙНА СОЕДИНЕНИЯ ДУШИ и Тела. Так, Декарт говорил о 3-ей субстанции, а именно СОЮЗЕ ТЕЛА и ДУШИ.
Мысль-непроизвольна, мы не можем иметь ее по своему желанию. Нельзя захотеть- и помыслить. Мы можем иметь мысль лишь как СОБЫТИЕ, когда в ДВИЖЕНИИ завязываются нити того, что случается ВНЕЗАПНО, Так нити не завязываются, если вас не понимают. Говорят? НЕ СУДЬБА! Так МЫСЛЬ имеет отношение к СУДЬБЕ, что философия называет БЫТИЕМ,Существованием. И часто оказываемся в странном положении, когда твердим:- Нет, это не жизнь!(Так и белка в колесе могла бы сказать про свою жизнь). Слово «существовать» появляется там, где возникает ЖИВАЯ ОЧЕВИДНОСТЬ чего-либо. МЫСЛЬ. Она может случиться - и НЕ СЛУЧИТЬСЯ,
А мы часто ошибаемся, когда претендуя на взаимность, справедливость исходим из своих психологических состояний. Но намерение справедливости-одно, а справедливость-другое! Для торжества справедливости нам придется ПОТРУДИТЬСЯ, по-МЫСЛИТЬ. Отличить эмпирически переживаемое состояние от действительности. Понимать то, что просто желания добра, чтобы оно не обернулось злом,- недостаточно. Для этого нужен талант, умение. Добро есть искусство.
Момент начала мысли вот:данное добро-всего лишь вид желания,намерения, а реальное добро-что-то другое. Недостаточно психологически испытывать доброе намерение, ест еще «ЧТО-ТО» и наш шаг к нему можно назвать мыслью. «Добро само по себе» возникает, когда мы с недоверием относимся к факту переживания добра. Другими словами, понимаем: человек-существо, для которого нет раз и навсегда естественного добра, естественной справедливости, честности, истины. Так, у Достоевского показано в какое зло могут превратиться «Добрые намерения», если остаются ЕСТЕСТВЕННЫМИ, порождаемые нашим психическим механизмом.
------------------------------------------
И все это-всего лишь «Беседа первая». В книжке их-24.

Книга, написанная более двадцати лет назад, по-проежнему остается интересной. Поздно я до нее добрался (русс перевод – 2000 год – еще относительно свободное время).
Международные отношения рассматриваются через призму философии, идей, воображения. Это не голый «реализм» или, прости господи, «геополитика». Но ведь идеи действительно правят миром, а воображаемые цели движут людьми. При всей некомплиментарности автора к России привлекает его интеллектуальная культура и суверенитет суждений. Есть и предрассудки, но иногда он весьма проницателен. Как и многие – границы между СССР и Россией не проводит, увы!
Довольно любопытна его интерпретация идей Ницше. «Переоценка всех ценностей» означает отказ от идей и институтов, которые перестали выполнять свое предназначение. Нельзя застревать в прошлом, нужно отталкиваться от него. (Собственная история – это не вязкое болото, а трамплин, - так можно сказать).
На фоне превосходящего интеллектуализма профессора Лондонской школы экономики особенно явно проступает немощность отечественных «обществоведов» (за 20 лет положение лишь ухудшилось). Наше отставание имеет интеллектуальные, шире – культурные корни. В частности, нет иммунитета к модным «забугорным» идеям. К примеру, непрекращающаяся отечественная увлеченность Гегелем и т.п. – это и смех, и грех.
Атлантизм основан на союзе и родстве Англии и Америки, но он, в чем-то случаен. В начале века американцев немецкого происхождения было больше, чем «англичан», а ведь ирландцы тоже бежали в Новый свет и воспринимали Англию, как врага.
Описания автора делают более понятным противоречия между общинами в США.
Интересны главы о Франции и осознании общности европейской судьбы. Некоторые попутные пассажи были бы полезны для наших замороченных мозгов, если бы они были ими восприняты.
Вызов ЮВА и изменение этно-расового состава США описываются, но не вполне внятно. Опасности «исторического ископаемого» (в связи с исламским радикализмом) явно недооцениваются.
Прогноз на 20 лет не может быть точным. Противоречия между атлантизмом и европеизмом также актуальны, но на практике Америке удается продавливать свои интересы и ряд прогнозов автора не слишком подтверждаются. Впрочем, для нас это уже становится все менее актуальным, как бывшего субъекта мировой политики, все более превращающегося в объект чужих действий.
Книга актуальна еще и потому, что за последние пару десятилетий был во многом регресс, в силу бессмысленных политических судорог. (Политика, в общем, такая и есть, но ситуацию усугубили попытки воплощения в жизнь странных идей). Видно и некоторое прекраснодушие автора, но в целом, текст насыщен смыслами.

Я закончил читать книгу Олдоса Хаксли "Серое Преосвященство" сегодня (4 ноября), в день рождения главного героя этого этюда о религии и политике - отца Жозефа. Не готов сделать глубокий разбор произведения - надо, чтобы материал сначала осел в сознании. Скажу несколько слов об основном «нерве» книге - сочетании в деятельности одного человека мистической религии и реальной политики.
Отец Жозеф упорно и самоотверженно шел по пути святости. Он владел методами мистической религии, умел в умной молитве взойти к мучениям Спасителя, тайне воплощения. Но светские таланты - интеллект, дар убеждения, воля к действию - привели его в большую политику. По сути, он стал министром иностранных дел в "кабинете" кардинала Ришелье. Проводя международную политику, приводящую к войнам, массовому голоду, другим бедствиям, он продолжал вести жизнь аскета и праведника. Более того он всегда верил в то, что вся его политическая деятельность продиктована «подлинной волей Бога». Несмотря на это он получил славу человека, неразборчивого в средствах достижения своих целей, способного на предательства и преступления.
Вердикт Хаксли: "Отказавшись от провиденчества ради правления, он постепенно, вопреки своим усилиям, утратил мистическое видение, которое придавало ему духовный авторитет". Смешение ролей провидца и политика не приводит к их симбиозу. Что-то одно начинает преобладать, "снимать" другие роли. Вероятно, это так.
И все же, на сколько была оправданной его ставка на реальную политику, заманчивую тем, что она позволяет осуществлять масштабное социальное воздействие? Хаксли делает вывод, что эта ставка была проигрышной, т.к. имеющиеся тогда (да и сейчас) инструменты политической деятельности всегда имеют отрицательный эффект для высоких духовных целей. Заряд духовности растворяется при масштабировании. И, вероятно, у отца Жозефа не было оснований (не исторических, не теоретических) быть уверенным в успешной реализации своих высоких намерений. Но он рискнул и … проиграл. Понял ли он это, повторяя многократно на смертном одре одну и ту же фразу: "Дать отчет, дать отчет, …"?
Остается мучиться и нам в сомнениях. Лелеять в себе и в ближайшем окружении духовность (что сложно, но возможно) или перейти в область политики, обладающей масштабом социального воздействия, но не имеющей до сих пор прецедентов духовных свершений? Хочется надеяться, что когда-то второе тоже станет возможным.

Тыркова как мемуаристка мне очень понравилась своей первой книгой "То, чего больше не будет". (Про помещичье детство в пореформенной России и учебу в гимназии с Наденькой Крупской.)

"На путях к свободе" - воспоминания не о личном, а об общественном. В основном, о партии кадетов и государственной думе. Тыркова в 40-х годах мучительно пытается понять, что же они в начале века сделали не так, где совершили роковую ошибку. Она охотно кается и принимает на себя всякие интеллигентские "вины": не хотели сотрудничать с правительством, воспринимая в штыки любые его инициативы, опьянялись народными волнениями, не ценили российскую государственность и не опирались на ее историю, плохо знали народ, не были готовы к управлению страной и т.д. В общем, весь традиционный набор. Она почти не оправдывается и честно пытается понять "как надо было". Если бы правительство было чуть умнее, оппозиция чуть спокойнее, народ чуть грамотнее... И к этому еще 10-20 лет мирной жизни... Тыркова считает, что, несмотря ни на что, был в России более менее нормальный парламентаризм, пусть и недолго. Ей кажется, что если бы он еще сколько-то лет развивался естественным путем, то из этого могло получиться что-то путное.
Ужас в том, что читатель как раз понимает, что не было ошибок, которые можно было бы предотвратить. Что все сложилось единственно возможным образом. Более того, складывается так снова и снова...

Она рисует множество портретов. В основном, соратников по партии, но встречаются и противники, и государственные деятели. Они ужасно интересны не столько сами по себе, сколько в сравнении с впечатлениями других мемуаристов. Вообще, хорошо было бы собрать такие "параллельные" воспоминания о людях и событиях. А то часть очень интересных сопоставлений просто теряется из-за разбросанности по разным мемуарам. К примеру, истории с прохождением бюджета в думе или со "столыпинским галстуком" у меня получилось как следует оценить только сравнивая воспоминания Коковцева, Милюкова и Тырковой. Конечно, хотелось бы почитать еще кого-нибудь из социалистов или правых. Но крайних (что правых, что левых) подозреваю очень тяжело читать.

Я не знаю, как в точности сложилась судьба Тырковой после эмиграции. Подозреваю, что ей повезло больше многих, так как к тому времени она уже была замужем за англичанином. Из личных моментов в мемуарах меня заинтересовал ее первый брак и развод. Она много пишет о том, как осталась с двумя детьми практически без средств к существованию. Зарабатывала только литературным трудом, родные помогали, чем могли. Несколько раз была в критической ситуации. И ни слова об отце детей, какой-то их связи с ним и материальной поддержке. Еще интересно пишет о женском равноправии. Кадеты во главе с Милюковым при всех своих прогрессивных взглядах чуть было не исключили из программы женский вопрос. При том, что женщины очень много работали в партии. Хотя членом ЦК была одна Тыркова. Между прочим, положение женщин в Англии на тот момент ее неприятно удивило. При всей внешней учтивости женщина воспринималась однозначно как неполноценный индивид, в отличие от России.