Рецензии на книги издательства «ГИТИС»

Поразительно чистая и мудрая работа.
В ней словно всё по существу и нет ни единой лишней фразы. Читателю не нужно быть актёром или режиссёром, от него вообще не требуется никакая специальная подготовка - никакая: это уже просто сама Этика - на предельно ясных примерах из театральной жизни.
Этика примата духовного над материальным, правды, мужества, романтики и рыцарской последовательности. Перед нами - шедевр популярной философии (оригинальной формы), не меньше!
Прошло без малости столетие, но книга нисколько не заметила волнений календаря: очевидно, её стальные выводы будут столь же убедительны и в самом далёком будущем...
Тот редчайший случай, когда и можно и нужно заметить: "Произведение для всех и каждого".

P. S. Давайте, друзья, независимо от рода наших занятий, меньше думать о "конторе", а больше - о настоящем деле и подлинной самореализации. Как был бы рад Станиславский...

Спасибо шикарному фильму «Отец» с неподражаемым Энтони Хопкинсом за то, что привёл меня к этой книге. Она вызывает неоднозначные эмоции и крайне противоречивое восприятие.

Флориан Зеллер – своего рода самородок современной Франции. Его режиссёрский дебют получил Оскар, а оригинальная пьеса, по мотивам которой и сняли шедевральный фильм, всколыхнула общественность. Казалось, что в ней каждый найдёт что-то для себя. Тонкие ценители искусства увидят сложных персонажей и их непростые судьбы, хитросплетение жизней. А мы, обычные люди, увидим настоящих людей как они есть, без прикрас. Ведь все мы живём, радуемся, страдаем и стареем. Однако, как мне кажется, моему лёгкому восприятию этой пьесы помешало то, что это именно пьеса. С детства их не люблю, не могу концентрировать своё читательское внимание на одних диалогах и скупых «Леонардо быстро сел» (например), не имея перед глазами развёрнутой описательной и повествовательной части. Вот такая я привереда.
Само издание – это триптих. Собственно, Папа, Мама, Сын. И уже во время прочтения первых двух мне было не очень интересно. Сюжет первой я уже знала в виде вышеупомянутого фильма (ещё раз: он очень крутой, посмотрите), а «Мама» только бесила раздражающим поведением главной героини. Я до последнего не понимала, имеет ли она какие-то проблемы с психикой или просто наслаждается собой, когда ведёт себя как сучка? И, начиная третью пьесу, я уже не ждала ничего особого. Пока читала, немного прониклась к персонажам сочувствием. Тут мне было проще всего, ведь я тоже была депрессивным подростком, который не знал, как жить эту жизнь и есть ли в ней местечко для меня.

Потом сюжетный твист, к которому всё шло. Вот уже я дочитала, пожала плечами, подумала о переоценённости некоторых творцов, начала заниматься своими делами, стала делиться впечатлением с вынужденным слушателем, и, когда я пересказывала ему сюжет с явным возмущением, меня внезпано озарило: а что если сюжетный твист не в последнем действии, а в том, как оно упорядочивает все три пьесы, нанизывает их как бусины на одну нить и соединяет в одну большую, многоуровневую трагичную историю? Это был взрыв мозга! И я до сих пор не уверена в том, права ли я, верно ли поняла задумку автора? Чёрт, если это так, то я наконец-то увидела действительно достойный поворот! Я не буду давать спойлеры, я не стану пересказывать сюжет. Я сделаю лучше: попытаюсь посеять в вашей голове крошечное семечко интереса и сомнения – действительно ли это ТАК классно написано? Тут вам придётся решить самим)

У нас в России о Флориане Зеллере никто не слышал ещё 3 года назад. Примерно в 2018 стали появляться первые разговоры о пьесах французского драматурга, который мол, настолько крутой, что его уже окрестили современным Чеховым. У нас вообще в стране любят любого талантливого драматурга сравнивать именно с Чеховым. Причины понятны, но сейчас не об этом. Широко театральной публике Зеллер стал известен только с 2020 года, когда в РАМТе прогремел на всю страну спектакль Юрия Николаевича Бутусова по последней пьесе трилогии "Сын". Вот с этого всё и началось. Все стали искать пьесу, оказалось, что это трилогия, да ещё и продоётся во многих книжных магазинах, и трилогию Зеллера стали массово скупать. Так пьесы стали популярны в России.
Действительно эта трилогия "Папа"; "Мама"; "Сын" - прекрасный образец мощной драматургии, которая станет вечной для театральных подмостков. Каждая пьеса поднимает проблемы "отцов и детей", в каждой пьесе есть сильная драма сконцентрированная вокруг главного персонажа. Так же структурно объеденены и все три пьесы вместе - это можно понять из названия, но хотел бы добавить, что при прочтении есть ощущения, что в каждой пьесе рассказывается о проблемах одной и той же семьи, только в разных реальностях.
Драматургия француза Зеллера это настоящий подарок всем режиссёрам и актёрам, да и всем тем кто занимается современным искусством.

Трилогия Зеллера - одно из самых сильных последних драматургических впечатлений. Но со знаком минус. Эмоционально со знаком минус - тексты эти задавливают и не дают дышать. Один из героев в"Отце" спрашивает: "долго вы ещё будете отравлять мир своим присутствием?", - так вот, ещё не дочитав, хочется уйти раньше, чем с таким вопросом доберутся до тебя.

К счастью, проходит время и уже на следующий день эмоциональная волна отступает и можно довольно спокойно идти по берегу, подбирать выброшенное на него и из таких находок уже заново выстраивать вчерашние впечатления. Крайне увлекательное занятие.

Несмотря на тот порядок, в котором пьесы собраны автором в трилогию, первой десять лет назад появилась "Мать". Затем, спустя два года, - "Отец", а шестью годами позже - "Сын". Через год после "Сына", осенью 2019 три пьесы официально стали трилогией и вышли под одной обложкой: "Отец", "Мать", "Сын". Круто, что всего несколько месяцев понадобилось, чтобы эту трилогию стало возможным прочесть на русском. Тут спасибо родному ГИТИСу, в издательстве которого вдруг обнаружила ее в феврале.

Чтение все по разным причинам откладывалось, но когда поняла, что в сентябре увижу сразу два спектакля по Зеллеру - в постановке Арье в "Современнике" и бутусовский в РАМТе, стало очевидным, что время пришло. (Страшно жалею, что год назад не получилось попасть на "Папу" Заполярного театра, когда его привозили в Москву).

Уже сегодня "Папа" в Современнике, поэтому тороплюсь зафиксировать мысли о трилогии, пока они не стали мыслями о спектакле.

По первому впечатлению - это кинематограф. Не в том, смысле, что тексты больше напоминают киносценарии, чем театральные пьесы, - нет. Но какое мощное кино можно по ним снять. Например, Бергману, будь он жив. Темы, их развертывание, их отражение в потенциальных актёрах, - все это очень бергмановское. Причем, как ни странно, без эффекта вторичности. Непрекращающаяся деконструкция, бесконечное препарирование и разъятие чего-то внутри, ради того, чтобы потом собрать все обратно и обнаружить, что получилось нечто совсем иное. Что человек не является суммой своих деталек, а разъятая на причины и следствия эмоция не делается понятнее и не приближает к решению.

Чтение пьесы как присутствие при аутопсии. Причем аутопсии тебя самого, когда чужими руками на свет извлекаются все твои внутренности и подвергаются беспристрастному научному анализу.

Ведь при всей своей эмоциональности, эти пьесы Зеллера крайне аналитичны. Они являются буквально гимном холодной непобедимой логики. Все логично, все доказательно и все... неправда.

Потому что все субъективно. Потому что другой бросает свой взгляд, и объективная картина мира оборачивается объективной противоположностью. Наиболее нагляден этот прием в "Отце", где реальность восприятия каждого из главных героев настолько точна и реальна, что саму реальность и обесценивает. В театру режиссеру придется сделать тот или иной выбор, а при чтении я свободна настолько, что до сих пор готова допустить главным героем не альцгеймер, но газлайтинг.

Разные точки зрения, разбросанные по лабиринту выстроенной жизни, и трагедия от отсутствия способности обрести зрение другого. Да и желания попытаться это сделать нет ни в "Отце", ни в "Матери" - только в "Сыне". Хотя и там это желание обернется обманкой, очередным психологическим зеллеровским переаертышем. Желание увидеть ситуацию глазами сына превратится в навязанную тому оптику отца.

Психологические лабиринты, выстроенные автором, вокруг своих героев, предельно просты. Как просты слова, которыми обмениваются персонажи. В них нет ни ложной многозначности, ни лексической переусложненности. Вот лабиринт, вот карта - вперёд, читатель и зритель. Если отключить в себе на время чтения/просмотра функцию самопогружения и самокопания, можно без особых затрат насладиться грустной мелодрамой и актерской игрой. Если же самопогружение не отключать, то из лабиринта выхода нет - он просто становится вечной частью тебя. И тебе с ним жить. Как живут с ним герои Зеллера.

Научишься жить - живи. Не научишься, будешь снова и снова рваться к выходу - тоже, пожалуйста. В выходе автор не отказывает. Просто ответь на вопрос: "Долго вы ещё будете отравлять мир своим присутствием?"

Герой "Отца" отвечать отказывается. Героиня "Матери" на этот неозвученный вопрос отвечает незавершенным, не слишком решительным действием и оказывается там же, где Отец. Сын же не делает дожидаться самой возможности этого вопроса. Первый ответ героя "Сына" повторяет ответ матери с тем же результатом, а второй становится окончательным. И финальная мизансцена, повторяющая финал "Отца" (плач на руках утешающей, убаюкиваюшей женщины) переходит от него к отцу.

Конечно, когда-нибудь это должно быть сыграно полной трилогией, каждая часть которой будет вскрывать предыдущую и последующую, придавать им новые смыслы и новые взгляды. Сами имена героев (повторяющиеся от пьесы к пьесе) требуют сквозных актеров, хотя впрямую, конечно, это разные персонажи с одинаковыми именами. Причем именами (внутри семьи, без второстепенных героев) весьма говорящими - Анна, Петр, Андрей. Нарочно привожу руссифицированные версии, чтобы снять налет "заграничности". Это ведь ещё и коренные, библейские имена с позднее вошедшим в христианскую традицию ещё и именем Николай. Но Николаю можно быть позднее - он сын. То есть имена, проходящие сквозь трилогию ещё и уходят вглубь истории, тем самым ещё больше углубляя, укрупняя, универсализируя столь простые авторские лабиринты. Отец, Мать, Сын - что может быть универсальнее этой конструкции? Дочери, кстати, места в ней нет, хотя сама дочь иногда есть, но лишь на внесценическом уровне. Как в "Матери", где сестра Николя лишь упоминается и остаётся нелюбимой дочерью. Как в "Сыне", где она отсутствует совсем - даже во второй семье рождается лишь сын. Более того, в результате дочери нет и в "Отце", поскольку авторский (а вернее, жизненный) лабиринт заводит героев в ситуацию подмены - дочери приходится стать матерью для своего престарелого отца. И мы снова возвращаемся к конструкции Мать - Сын.

И, что ещё интересно, отец как таковой, по сути, изымается из конструкции всей трилогии. Про "Отца" уже написала. В "Матери" связь Мать-Сын настолько сильна, что отцу в ней просто нет места, остаётся лишь функция мужа, от которой практически отказывается он сам. То есть в "Матери" отец как отец отсутствует. В "Сыне" же, тщетно пытаясь быть или стать хорошим отцом для собственного сына, отец, скорее, разбирается с собственным отцом и собственным сыновьим прошлым. Тем самым тоже становясь Сыном. Так что сын из заглавия - это, скорее, отец, чем Николя. Именно он - центр пьесы. А судя по "Матери" и "Отцу" у Зеллера в этой трилогии центральное место всегда отведено заглавному персонажу.

И получается, что в системе координат Флориана Зеллера женщина становится матерью, а мужчина - сыном. И возможно, именно поэтому, написав первой "Мать", при публикации трилогии автор поменял пьесы местами и начал с "Отца", где показал превращение отца в сына. Отец стал сыном, и стало можно вести разговор про два центральных образа - Матери и Сына. (Это я ещё про прямые отсылки к Эдипову комплексу в одной из пьес трилогии не пишу).

Много слов у меня получилось, а суть-то весьма проста. Круто, что есть перевод, а теперь надо играть, играть и играть. Очень уж это актерские тексты, с одной стороны,а с другой - пиршество для режиссерской фантазии. Возможность на основе этих текстов создавать спектакли любых жанров и стилей.

- Сколько времени у каждого из нас уходит на ожидание?
- Хм, странный вопрос. Я вообще никогда и ничего не жду.
- Ты уверен?
- Абсолютно!
- Ты давно летал в отпуск?
- На прошлой неделе только вернулся из Мюнхена.
- Личным самолётом?
- Откуда? Лоукостом. Там есть отличные варианты с трансфером.
- Сколько ждал посадку?
- Часа полтора. Эта их сдвинутость на безопасности.
- Ну вот.
- Что?
- А говоришь, что никогда и ничего не ждёшь.
- Ах, вот как…
Так сколько же времени у нас уходит на ожидание? Транспорта, курьера с пиццей, заказа с АлиЭкспресс, следующей серии любимого ситкома, перевода желанной книги, новой коллекции от кутюр. Кто больше? Повышения зарплаты, отпуска, когда муж вернется с работы, когда жена похудеет, когда дети вырастут, когда любовник уйдёт от жены (а она как раз похудела!), когда бывшая любовница заметит твою новую плитку в ванной. Некоторые умудряются провести в ожидании всю жизнь: сначала ждут взросления, потом свадьбы детей, потом старения, и, наконец, пресловутый стакан с водой, который подносит уже сама Смерть. Чаще всего они даже не замечают, что не живут, а ждут.
Герои пьесы Беккета «В ожидании Годо» точно знают, что они ждут. И точно знают, кого они ждут. А ещё зачем, где и что дальше. А потому не двигаются с места, хотя вокруг – ничего. И никого. Ну, если не считать за собеседников фанфаронистого глупца и его старого раба, который на самом деле его первый учитель, или же потерянного слепца, которого оберегает его старый учитель, бывший рабом (вы еще не поняли, кто есть кто?)
«Вот странные!», - кажется читателям (и зрителям, потому что, конечно же, конечно же пьесы нужно смотреть, а не читать, но и не прочитать подобные пьесы по нескольку раз совершенно невозможно!).
А странные ли? Чем Эстрагон и Владимир отличаются от вашей соседки тётьВали с третьего этажа, что первые полмесяца ждёт почтальона с пенсией, а оставшиеся полмесяца – когда начнётся следующий месяц? А от вашего офисного коллеги Виталия, который ждёт, когда его заметит начальник отдела и переведёт поближе к кухне, чтобы можно было таскать кофе чаще? А от вашей двоюродной сестры Мари, которая на самом деле Машка-промокашка, но просит называть её исключительно Мари с ударением на последний слог, и которая сложила себе уже на 100% заполненное фантазиями ВИП-резюме в ожидании принца с брачным контрактом?
Беккет создал идеальное книго-зеркало, но, если вы увидели его слишком тусклым, прочитайте «В ожидании Годо» еще раз. Можно прямо сейчас. Пока вы ждёте свой стейк-рибай с свежими овощами под бальзамическим кремом.

Большинство людей живет в ожидании: вот закончу школу и начнется настоящая жизнь; вот получу диплом и начну жить; вот выйду из декрета и заживу; вот выйду на пенсию и уж точно найду время для себя.
Мы ждем Нового года, Дня рождения, понедельника, пятницы, лета, ждем звонка, приглашения или предложения. Мы покупает детям одежду на вырост; мы закрываем малину, для того чтоб есть ее только тогда, когда заболеем; мы ждем специального случая, чтоб одеть красивые вещи. Мы ведем себя точно также, как Эстрагон и Владимир из пьесы "В ожидании Годо" Сэмюэля Беккета. В этой книге, в какой-то мере, подана вся наша жизнь.
Э. и В. ждут Годо, но понятия не имеют, кто он такой вообще. Пьеса описывает два дня, но, я так подозреваю, что ждали они некоего Годо всю свою сознательную жизнь, и не только они, а и их родители, и родители их родителей)))
У них нечего есть и негде спать. Вот когда придет Годо, все будет иначе - можно будет и поесть, и поспать в тепле, а пока...пока, наверное, можно повеситься, но...они же ждут Годо! Ах да, точно, он же может появится с минуты на минуту...возможно.
Через некоторое время, на сцене появляются еще два действующих лица - один из них Лакки. Ну уж очень он интересный тип))) Все время молчит и делает только то, что скажет его хозяин. Он даже думает по щелчку. Но он не испытывает страха к Поццо, хоть и связан веревкой с ним. Но, как по мне, это не веревка, а нить, связующая нить жизни, такая себе пуповина. Для Лакки Поццо и есть Годо, он, в свое время его дождался. Лакки не может жить без Поццо. Он мне напомнил Вождя из "Пролетая над гнездом кукушки", которому очень комфортно жилось в психиатрической больнице. Он не жаждал свободы. И Лакки и Вождь нам могут показаться странными, они не идут с нами в ногу, по всей вероятности они слышат другой барабан))).
"В ожидании Годо" является трагикомедией, очень короткой и одновременно длиною в жизнь.
К Владимиру и Эстрагону Годо пока не пришел, они все еще ждут, или повесились, не знаю, но знаю точно - Новый Год(о) к нам мчится, скоро все случится...у меня, наверное... Ведь в 2019 я выхожу из декрета, и уж тогда, наверняка, если бы, в таком случае, я надеюсь... ;)))

"Люби искусство в себе, а не себя в искусстве"

Это скорее анализ, нежели рецензия. Поэтому возможны спойлеры.

О чем?
Так же как при перевоплощение в сценический образ, актер использует для этого внешние и внутренние "техники", так и в "Этике" Станиславский рассказывает о внутренних и внешних аспектах творчества и рабочего процесса актера, творческого (театрального) коллектива и театра. Он раздвигает рамки привычного понимания театра и актерского мастерства.

Для себя я отметил, что Станиславский вкладывает в понятие актерского искусства и театра смысл гораздо больший и глубокий, нежели перевоплощение (пусть и талантливое). На мой взгляд, его понимание этого искусства сродни выбору жизненного пути, определение в себе некоего внутреннего состояния, которое со временем должно гармонично влиять на различные сферы жизни актера. И этот путь сродни пути монахов Шаолиня или самураев (без шуток) полон трудностей и преодолений - дисциплина; ответственность перед зрителем (воздействие игры актера на зрителя) и т.д.

Роль есть у каждого. "Нет маленьких ролей, а есть маленькие актеры". "Надо чтобы зритель, актёр и каждый имеющий отношение к театру входил в него с особым чувством благоговения". Не существует отдельно актера, театра или зрителя - они должны сосуществовать вместе, в одном неделимом гармоничном мире.

Многое говорится об актерском мастерстве, театре и творческом коллективе в данном труде - про упорную работу актера, в отличие от других творческих профессий (танцор, музыкант, художник), про учение у более опытных и многое другое. Но более и чаще всего, на мой взгляд, Станиславский пытается показать, что необходимо вести себя с достоинством не только в стенах театра ("Недаром Уайльд сказал, что "артист - либо священослужитель, либо паяц"), но и за его пределами ("Вы хотите, чтобы пошляк и каботин бросал человечеству со сцены возвышающие, облагораживающие людей чувства и мысли? Вы хотите за кулисами жить маленькой жизнью мещанина, а выйдя на сцену, сразу сравняться с Шекспиром?!")

А что театр для вас?

Пьеса "В ожидании Годо" ирландского драматурга Сэмюэля Беккета была написана на французском языке между 9 октября 1948 и 29 января 1949 года. Эта пьеса стала самым влиятельным англоязычным драматическим произведением ХХ века после того, как была переведена самим Беккетом на английский язык.
Сюжет пьесы невозможно однозначно истолковать. Главные герои Владимир и Эстрагон бессмысленно существуют. Они застряли во времени и в одном месте в ожидании некоего Годо, который, как они надеются, должен открыть им смысл жизни и избавить от угроз враждебного окружающего мира. Кто такой Годо? Это, на мой взгляд, вечный Бог - это смысл, а наши герои - это по сути попытка такой смысл отыскать. Владимир и Эстрагон во время ожидания Годо обсуждают многие темы, но не главный вопрос - а существует ли Годо? Беккет рисует ситуацию покинутости человека Богом.
Большинство людей и в наше время в ожидании своего Годо. Ведь что такое вера? Она относится к тем вещам, о которых мы ничего не можем знать. Вера является нашим личным выбором. Но я считаю, что это ожидание лишает человека какого-либо интереса, предпочтений, цели. Мы ввязываемся в игру "может быть".
Нужно иметь смелость понять, что дождаться встречи с Годо невозможно. Никто не придет и спасать нас не будет. И для того, чтобы изменить свою жизнь - не нужно прятаться от правды, нужно посмотреть ей в глаза. Либо ты это понимаешь, либо продолжаешь жить в той иллюзии, которую принимаешь за реальность. Беккет говорит нам о том, что один человек несет в себе след, отпечаток другого человека. Один не может быть без другого. И не важно, что мы демонстрируем друг другу во время ожидания Годо: жадность, ревность, скупость - мы такие, какие мы есть. Главное то, что нам не дано другого способа, другого времени, другого места, чтобы заявить о себе нечто и тем самым представить себя неведомому и столь необходимому нам Годо...