Ольга Мяэотс. Последние острова Юрия Коваля :
Книга Юрия Коваля — дневник поколения, противопоставившего абсурду казенной официальной идеологии единственное доступное ему оружие — смех, разудалое ёрничание, позволявшее за нарочитой грубостью и ухарством сберечь подлинные человеческие чувства: любовь, ненависть, изумление, жажду открытий.
Игорь Шевелёв. Путешествие без морали: Последняя проза Юрия Коваля
...всё есть в книге Ю. Коваля — и игра, и остроумие, и чудесная естественность глубоко сокрытых редкоземельных людей и стран, а вот никакой морали при этом открыть не удалось, и это, пожалуй, и есть главное открытие и приобретение.
...Юрий Коваль похерил и мораль, и подвиг ради первобытной открытости неизведанных стран русской прозы, где встречаются анахореты в сметане, где блистают алпаты, сапгиры и гайдары вкупе с драгоценными ахматами и розенталями.
Из эссе Г. Кружкова «В поисках Чеширского кота» :
Истинное чувство юмора — такое, как в «Суере-Выере» Юрия Коваля, — большая редкость. Чем же взял Коваль в этой своей последней, замечательной книге — современном «плавании Пантагрюэля»? Не только ведь легкостью и безоглядностью, но и оглядкой (вот именно!) на некий эстетический стандарт (в просторечии, вкус) — нечто неуловимое и летучее, вроде улыбки Чеширского кота, но притом вполне реальное.
Александр Етоев. Юрий Коваль, Суер-Выер и мэтр Рабле :
«Суер-Выер» — роман особый, это роман-игра. Собственно, он и романом-то не является... Пергамент — так определяет жанр своего сочинения автор... То есть мы с вами как бы читатели будущего и держим в своих руках некую музейную редкость... Что-то утрачено, что-то не поддается прочтению, где-то вкралась ошибка — может быть, переписчика, может быть, самого писца, отвлекшегося по причине принятия ежевечерней порции корвалолу. А к древности — отношение бережное. Можно комментировать, делать примечания, давать сноску, но нельзя ничего менять — теряется аромат времени, пища для желудка ума, материал по психологии творчества. Если «вдруг» написано через «ю» («вдрюг»), «со лба» — «собла» и древний автор, раскачиваясь на стуле, осознает «гулбину» своего падения — то этого уже не исправишь.