Рецензии

Кто-то из философов сказал, что «вымысел бесплатен, в то время как каждый факт имеет цену».
Эта мысль могла бы стать отличным эпиграфом к этой книге - синтезе истории, журналистики, авторских гипотез и философских рассуждений.
Недаром автор посвятил свою работу репортёрам – «героям нашего времени». Люди, готовые рисковать, чтобы докопаться до правды, какая бы она ни была, достойны искреннего уважения.

«Дорогу к несвободе» можно воспринимать в двух взаимосвязанных плоскостях - философской и фактологической. С изложением фактов и описанием событий, отчасти определивших текущее положение дел в мире, всё более или менее понятно.
Второй способ восприятия информации предлагает вдумчивому читателю заглянуть за кулисы мировой сцены, присмотреться к глубинным причинам и немного пофилософствовать.

Можно предположить, что для некоторых читателей препятствием может стать то, что я считаю, безусловно, сильной стороной книги. Автор не пытается понравиться читателю, кем бы тот ни был. Он спокойно говорит о непростых (для кого-то) истинах.
Среди них опасности игнорирования фактов и ошибочного понимания времени, события февраля 2014 года, сбитый малазийский Боинг, финансирование ультраправых движений в Европе, влияние русских ботов на выборы Трампа в США, подпевание некоторых влиятельных фигур на Западе кремлёвской пропаганде, особенности современной пропаганды в целом (вбрасывание множества противоречивых трактовок для сокрытия реального положения дел). И это далеко не весь список.

Снайдер, отдадим ему должное, умеет привлечь внимание читателя с помощью броских терминов, которые, полагаю, не стоит воспринимать буквально. К примеру, шизофашизм на первый взгляд кажется какой-то странной помесью. Однако этот неологизм неплохо подходит для описания разнообразных, так сказать, тезисов в духе «мы там есть, но нас там нет», «у нас достаточно проблем, но, смотрите, у других всё ещё хуже», «оправдание насилия в настоящем насилием из прошлого».

Автор развивает две абстрактные концепции – «политики предопределённости» и «политики вечности». Эти парадигмы основываются на готовых предубеждениях и игнорируют реальные факторы.
Предопределённость - будущее такое же как настоящее, законы прогресса известны, альтернативы отсутствуют.
Вечность - парадигма, обращённая в прошлое, которое заслоняет собой и настоящее, и будущее.

“Политика вечности”, как и всякий случай бессмертия, начинается с установления собственной исключительности: все, что ни есть – это зло, кроме меня самого и моей группы, поскольку я есть я, а эта группа – моя.

Движение от первой ко второй - это и есть та самая дорога к несвободе. Хлёсткая метафора, вынесенная в заголовок.

По мнению Снайдера, первым от «политики предопределённости» к «политике вечности» начал переходить СССР во времена Брежнева, когда складывалась тенденция отрицания роли, которую играла помощь союзников в победе (эту роль признавал Сталин) и создавался образ «извечного врага» на Западе.

Далее Россия продолжила парадигму вечности и в эпоху высоких цен на углеводороды предприняла попытки экспортировать нарратив «вечности» на Запад (поддержка ультраправых партий в Европе, расширение информационного покрытия и т.д.).
Снайдер также отмечает, что именно в брежневские времена получило образование большинство современной политической элиты России.
Повторюсь, эти две парадигмы не стоит воспринимать буквально.

Автор защищает тезис о том, что на протяжении новой истории большинство европейских стран не были национальными государствами. Они были либо имперскими центрами, либо перифериями империй. После окончания Второй мировой войны и распада европейских империй Европейский Союз стал гаванью, приютившей оказавшиеся наедине с самими собой европейские страны. То есть европейская интеграция позволила этим странам благополучно жить без эксплуатации колоний. Таким образом интеграция - не столько свободный выбор, сколько (добровольная) необходимость, а любимый крайне правыми лозунг «давайте вернёмся к славным временам национальных государств» не выдерживает проверки исторической реальностью.
Первая реакция многих европейцев, воспитанных в рамках национальной системы образования, - недоумение. Однако оно довольно быстро сменяется пониманием, подчёркивает автор.

Доктор Снайдер поднимает вопрос о влиянии идей на политический истеблишмент и принимаемые им решения. Здесь, вероятно, важно соблюдать баланс, рассматривая идеи как серьёзную часть уравнения, но не переоценивая их значения. С одной стороны, не нужно примитивизировать. С другой, надо помнить о том, что для людей, наделённых почти неограниченной властью, идеи могут быть удобной дымовой завесой, призванной облагородить их главное стремление - удержаться у власти любой ценой. Даже если эти идеи кажутся заимствованными из позапрошлого столетия… Однако и в этом случае отвлечённые теории могут начать оказывать влияние на тех, кто ими драпирует свои действия, хотя бы потому что они обладают такой способностью. Fake it until you make it.

Снайдер довольно подробно останавливается на фигуре Ивана Ильина - политического философа первой половины XX века. Он был выслан из СССР на знаменитом «философском пароходе», в эмиграции много писал о судьбах родины и её перспективах. Господин Ильин - человек образованный, автор многих текстов (среди них эссе «Национал-социализм. Новый дух»). Он был поклонником Муссолини и иже с ним, убеждённым противником большевизма, отстаивал теорию «сопротивления злу силой» (в пику Толстому).
Философ развивал известный нарратив о безусловной непорочности России, которая постоянно вынуждена «защищаться» от «врагов». Да, это клише о «злонамеренном Западе» родилось далеко не вчера.
В этой парадигме он трактовал и большевистскую революцию, считая, что во всём «виноваты» внешние силы, а русский народ - их «жертва».
Ильина считают любимым философом президента РФ, который сам об этом говорил. Тимоти Снайдер перечисляет некоторые факты, которые свидетельствуют в пользу данного мнения. Все они общеизвестны. Один из тезисов Ильина касается выборов. Он считал их не более чем ритуалом, призванным объединить нацию вокруг спасителя.

Идеи Ильина освятили радикальное неравенство в России, перенесли акцент политики с реформ на непорочность и помогли представить Запад постоянным источником духовной угрозы.

Можно поспорить с тем, какую роль сыграли в этом идеи Ильина и других мыслителей, но не по сути.
На этом частном примере книга заставляет задуматься над возможными пропорциями идей и прагматизма в жизни человека и общества.

В плане пропаганды сегодня многое не так, как в XX веке. Методы стали менее топорными, где-то добавилось мягкости. В прошлом, замечает автор, народам предлагалась одна большая ложь и ожидалось активное с ней согласие. Сегодня в публичном поле много выдумок среднего размера, которые часто друг другу противоречат и призваны наводить туман. Также, в отличие от прошлого столетия, в наше время поощряется пассивность. Оставайтесь на диване, проводите как можно больше времени у экранов гаджетов. Можете соглашаться с предлагаемыми вам трактовками, а можете и ворчать про себя или в сети.

Фактуальность сменил понимающий цинизм, не требующий от зрителя ничего, кроме – время от времени – согласного кивка перед сном.

Книга также косвенно предостерегает против расизма и других предрассудков ксенофобского толка. Помимо того что это неэтично и негуманно, подобного рода предубеждения упрощают работу манипуляторам разных мастей.

Снайдер считает, что российские боты («компьютерные программы, более или менее сложные, предназначенные для донесения до целевой группы определенной информации») помогли Трампу выиграть выборы. Этому вмешательству в книге уделено много страниц, возможно, слишком много (особенно из 2022 года). Книга вообще, на мой взгляд, местами перегружена перечислением событий.
Однако Снайдер приводит и глубинную причину (одну из), которая сделала возможным избрание Трампа. Это углубляющееся социально-экономическое неравенство в США. Когда всё больше денег концентрируется в руках всё меньшего числа семей, это порождает ощущение разъединения и недоверия.
Усиливающееся и понятное для многих ощущение несправедливости и плохо работающих социальных лифтов создало благоприятную почву для всяких ботов, демагогии и эмоционального манипулирования.

Снайдер также развенчивает заблуждение о том, что свободный рынок якобы неизбежно ведёт к демократизации. Рыночная экономика сама по себе не ведёт к демократии и развитию институтов. Для этого в первую очередь должно быть обеспечено верховенство права, так же как и разделение властей. Ложное понимание процессов и понятий, вероятно, сыграло роль в том, что у части людей на постсоветском пространстве выработалось недоверие к демократии и капитализму. Возможно, это способствовало тому, что определённая часть населения, никогда толком не жившая при СССР, начала его идеализировать.

Так о чём же эта книга главным образом? Я бы сказала - о времени в истории и о невежестве. Две описанные парадигмы неизбежности и вечности отражают искажённое понимание исторического времени. Время не застыло и оно не движется по кругу. Время - не линейно и «не сворачивается в мистическую петлю». Время течёт, непредсказуемо меняет скорость, начинает движение по новым траекториям.

Что касается проблемы невежества, книга аккуратно напоминает о том, как рискованно в современном мире быть ignoramuses и не уметь складывать условные дважды два. Речь отнюдь не идёт о высшем образовании или культурном слое. Под невежеством подразумевается неумение проверять простые, казалось, вещи, понимать собственные слабости (те же предрассудки) и, как следствие, становится вдвойне уязвимым перед пропагандой, которая умеет добираться до сознания окольными путями.

И совсем уже последний вывод, который каким-то образом пришёл мне на ум. Не зря Моисей столько лет водил свой народ по пустыне, не зря...

Задумка и оформление романа мне очень понравились: это именно тот формат, который лично у меня вызывает самые сильные чувства. А именно, это воспоминания уже пожилого человека о трагической, неудавшейся любовной истории его молодости. "Эйфория" написана не в виде воспоминаний - здесь переплетаются разные форматы, есть и дневниковые заметки, и прямое повествование, и эпистолярная форма, и воспоминания, конечно. В этом, кстати, кроется один из минусов романа: используя различные форматы изложения, причём от лица разных персонажей, Лили Кинг временами перескакивает с темы на тему, обрывает на полуслове сюжетные линии, а порой совершенно непонятно, какой именно из персонажей в данный момент излагает события.
Главных героев здесь трое: семейная пара антропологов Нэлл и Фен, работающих в районе Австралии, а также их коллега Эндрю, который в какой-то момент повествования к ним присоединяется, и закручивается что-то вроде обещанного в аннотации любовного треугольника. Такового я тут, впрочем, не увидела. Здесь скорее не любовный треугольник, а попытки абсолютно всех ключевых персонажей угодить любвеобильный Нэлл, которая неспроста так рьяно выступает за свободную любовь. О её прообразе - антропологе, которая вдохновила автора на создание этого персонажа - можно также узнать из аннотации.
О прошлом персонажей, причине выбора ими такой необычной для начала ХХ века профессии, мало что известно. Но характеры выписаны хорошо, поэтому определённые выводы можно сделать. "Эйфория" - это во многом история о том, как личность учёного влияет на его научные исследования, на то, что им в этих исследованиях движет. И здесь все три героя представляют собой три различных типа исследователя: один - это такой академический учёный, который даже свои личные заметки оформляет строго по шаблону. Им движет только необходимость исследовать, даже не страсть к исследованию, а просто "потому что так сложилось". Другой - это напротив страстный исследователь-философ, со всей возможной ответственностью и включённостью подходящий к предмету своих научных изысканий и более того - ищущий в них ответы не только на личные, но и на общечеловеческие вопросы. Наконец, третий - это учёный-самозванец, преследующий исключительно корыстные цели и готовый в угоду своим интересам пойти и на подлог и на откровенную подлость. Всё это очень интересно получилось - неожиданно глубокое погружение в антропологию как профессию, как своего рода производственный роман. А романтическая линия лишь добавляет повествованию небольшой остроты. Впрочем, у талантливого писателя производственный роман - а от этого жанра заведомо не ждёшь ничего особенно увлекательного - способен увлечь и без любовных треугольников. Так, например, у Хейли. Здесь же нельзя сказать, могло ли бы быть интересно читать исключительно про будни антропологов.
Аннотация также характеризует роман как эротический. Не сказала бы, что это так, есть пара моментов, которые можно считать чуть более пикантными, чем это обычно принято. В целом из аннотации, на мой взгляд, следует убрать упоминание любовного треугольника и эротики - там этого нет. "Эйфория" - это скорее роман о профессии, об исследованиях, о трагическом стечении обстоятельств. Он грустный и меланхоличный, что подчёркивается и местом действия - туземными племенами, населёнными такими непонятными и в то же время такими человечными людьми, на которых всё сильнее надвигается западная культура.

Перво-наперво и сразу, чтобы не забыть, хочется выразить уважение переводчикам. Возвышенный поэтический язык романа-исповеди американца вьетнамского происхождения метафоричен и вовсе не лёгок для адаптации. Приведу маленький пример - бабушка называет внука в оригинале "Little Dog", но он переведён как "Волчонок", потому что щенок или щенуля - уничижительно и не подходит духу объяснений бабули, потому что "to love something is to name it after something so worthless it might be left untouched-and alive." Качественно и сильно, да.

Голос Вуонга, Волчонка, пишущего о матери, передаёт обиду, радость, восторг, боль, гнев, но без осуждения. Мы легко представляем её сгорбленную годами работы на фабрике фигурку и узловатые в шишках руки после других десятилетий мигрантской работы в маникюрных салонах. Волчонок знает, что ее жестокое обращение связано с посттравматическим стрессовым расстройством, но добавляет: "Мам, ты мать. А еще ты монстр. И я монстр, вот почему я не могу отвернуться от тебя". Ещё одна фигура на периферии его видения - бабушка, дрожащая от возраста, чей разум иногда ломается, а увиденные ужасы выливаются наружу. Когда-то она была невестой-подростком, сбежавшей от брака по расчету, была отвергнута своей матерью, отчаявшись, стала секс-работницей для американских военнослужащих. В качестве платы за то, что он выщипывает белый "снег" из волос бабушки, она рассказывает ему истории. Несмотря на шизофрению, бабушка Лан часто выступает защитницей лирического героя. Когда в 10 лет он пытается убежать, она стоит под деревом, на которое мальчик залез ночью, и говорит: "Мама нездорова, понимаешь? Она боль. Ей плохо. Но она тебя любить, мы нужны ей...Она тебя любить, Волчонок. Но она боль. Как я. Головой". Никто из них не цел, потому что никто никогда не бывает целым после жестокой войны, напалма на твоих родных улицах и тотального насилия.

В другом уголке сознания Волчонка с каждой страницей все глубже проникая в него, находится Тревор. Они встретились однажды на летней работе в табачном амбаре, которым владел дед Тревора. Внук фермера, белый, но вряд ли привилегированный, подсевший на обезболивающие, которые ему прописали в 15 лет из-за сломанной лодыжки, живет со своим плаксивым, опьяневшим отцом в передвижном доме за шоссе. В ходе их отношений, которые длятся годами, Волчонок узнает, что "секс может сблизить тебя с мальчиком. Его язык у тебя во рту, Тревор говорит за тебя. Он говорит, а ты погружаешься во тьму..." Но милая, гибельная красота Тревора увядает с каждым глотком обезболивающих, к которым он пристрастился, вязнет в потоке страданий и ненависти к себе, а их любовная связь хрупка и ломка, как веточка подо льдом.

Роман очень напомнил мне Овсянок Дениса Осокина, только там описываемое было мне ближе, российское, глубокое, генное и потаёное. Годы чуда и печали Вуонга как рябь на воде - сын мигрантки, без отца, ранимый гей. Иногда его слова мягче кашемировой шали, но иногда за ними слышен скрежет точильного камня по лезвию ножа. Автор опирается на недавние и исторические события, рассказы известных людей, художников и наших с вами современников, чтобы сшить свою историю с каждым сантиметром реальности. От войны во Вьетнаме до Барта, от Тайгера Вудса до 50 Cent. Основная песня-настроение книги - это как раз Many men (wish death), парнишки не просто слушают, а проживают её. Язык Вуонга воспаряет к небесам, когда он пишет о красоте, выживании и свободе, которая лишь степень твоей несвободы, клетка, что распростерлась далеко-далеко; решетку не видно на расстоянии, но она есть. Он настаивает на том, что он и его мать родились не от войны, как он долгое время думал, а от красоты. "Пусть не думают, будто мы — плод насилия. Хотя плод и подвергся насилию, он остался нетронутым."

В душе мы все обязаны верить, что мы – личности, что мы значимы и достойны и с этим самым чувством собственного достоинства и важности мы и должны изо дня в день шагать по улочкам жизни.

«Никель» - название исправительной школы для мальчиков, в которую герой книги Элвуд Кертис попадает по ошибке. Исправить недоразумение оказывается невозможным не только из-за несовершенства машины правосудия, но и потому что Элвуд чернокожий, а это уже проблемы другого уровня. Действие происходит в шестидесятые годы, в Америке.

У Элвуда есть мечты и стремления, несмотря ни на что он остается открыт миру и верит в идеалы справедливости и добра. Кажется именно это в итоге и сыграет с ним самую злую шутку.

Исправительная школа оказывается настоящим адом на земле, где верховодит насилие и коррупция. Мальчишек заставляют работать, молчать и терпеть все, что скажут. Иногда воспитанники школы пропадают в безымянных могилах. Ни о каком образовании и воспитании в этом заведении даже речи не идет, а исправление имеет обратную тенденцию. Кажется, никто не может выйти из «Никеля» нормальным. Школа оставляет старшную печать на своих воспитанниках, многие из которых попали туда по нелепости или за мелкое непослушание.

Колсон Уайтхед в своей работе подсвечивает проблемы общественных институтов, и дело не только в расизме и фальшивом правосудии, но и в таких атрибутах как общепринятая культура насилия и власти, постороенной на силе. Одна из основных вещей, обеспечивающих существование этого учреждения - молчание. И ввиду стыда, и ввиду токсичных маскулинных установок.

События книги являются художественным вымыслом, который основан на реальных событиях, аналог этой школы действительно существовал в США. Это страшное заведение было закрыто совсем недавно, в 2014 году из-за сокращения бюджета(!), спустя 111 лет со дня открытия! В результате раскопок на территории школы и в окрестностях уже обнаружены останки сотен детей. Несмотря на множество свидетельских показаний от бывшик "воспитанников" виновные не были наказаны.

Книга Колсона Уальда напоминает нам о важности человечности и персональной ответственности каждого перед миром, с которым мы имеем дело.

Есть такие книги которые просто магнитом притягивают к себе и ты берешь читаешь и не можешь никак остановиться поскольку история затянула  с головой.

Уже второй раз читаю эту книгу и каждый раз поражаюсь тому какие же люди все таки бывают разные и их поведение зависит  только от их личных качеств , но никак обстоятельств.  Это одно открытие , но есть и второе не менее важное.

Возможно кому-то это покажется абсурдным , нелепым для взрослого человека , но для меня это открытие если честно. То ,что читая эту книгу ты ни разу не  сомневаешься в главном герое.

Да эта книга снова из разряда исторических событий написанных иностранным автором про СССР. Я даже сначала не замечала того ,что автор иностранец  потому что  ТАК достоверно , так ЖИЗНЕННО написано , что другие мысли просто напросто отсутствовали .

Удивительная история про бывшего графа  , который  внутри не сменился с новой формой жизни , но внешне  сохранил благородство  и уважение вопреки тому ,что к нему то не все относились  благочестиво и вежливо .

История длиться до самой смерти красного вождя - Сталина  , но ещё раз повторюсь ,что ни разу не  возникало ощущения недостоверности , лжи .

Наоборот все было проработано , каждая  деталь была замечена и отмечена , ни  одного лирического отступления от тех событий которые развиваются с начала 1922 года , который стал для многих переломным .

Не чувствовалось злобы  , напряжения . Обычно читая что-то подобное невольно возникает неудобство потому что ты не знаешь как дальше может повести себя автор , а здесь все по другому. Даже иногда складывалось впечатление того что автор и есть граф.

Это одна из триады книг  которые я прочитала про русских глазами иностранного писателя , две другие книги Вам уже известны . Вот теперь и " Джентльмен в Москве" включён в этот список.

Мне очень понравился главный герой . Он вопреки всему и всем зверствам которые происходили за окнами гостиницы  - остался человеком благородным , умным  и нисколько не отличался от других. Но грамотно отстаивал  свое происхождение , что меня не много удивляло. Но как сейчас говорят - Александр Ильич оставался  ЧЕЛОВЕКОМ  вопреки .

Книга надолго осталась в моей памяти и жизни , надеюсь ,что однажды снова её перечитаю и граф снова будет удивлять меня своей человечностью .

Спасибо большое что прочитали мой отзыв ❤️

Представьте, что вы отправились в долгий поход по дикому лесу с человеком, который проявил себя перед началом путешествия, как настоящий профессионал. Вам предстоит несколько дней вместе продираться сквозь чащу, буквально отвоевывать у тропы каждый шаг, однако красота окружающего мира каждый раз напоминает, что оно того стоит. Ваш проводник досконально знает маршрут и умеет говорить о нем с истинной артистичностью. Но уже к вечеру первого дня вы начинаете замечать за своим спутником, странности, которые сначала удается списать на чудаковатость, присущую почти каждому. Они немного раздражают, но в целом терпимо. Вы успокаиваете себя, что это усталость после нескольких часов утомительного пути виновата в вашей излишней мнительности. Вам просто нужен привал и крепкий, спокойный сон. Утром вы снова полны сил и готовы продолжать путь. Но потом опасения крепнут, речь проводника становится всё более сбивчивой, он заговаривается, повторяется, страдает от смен настроения и в итоге вы вынуждены признать, что перед вами почти сумасшедший человек. Теперь через вас, как ток по проводам, проходит поток сознания нервного, замкнутого, импульсивного, одинокого, сломленного человека. Вот чем стала для меня эта книга - походом через дебри нервного срыва.

Мир Хелен Макдональд обрушился в тот день, когда умер её отец. Эта утрата полностью опустошила её, оставив лишь боль. Хелен начинает поиски опоры в жизни. Ей нужен повод вставать по утрам. Она хочет завести ястреба-тетеревятника, объяснив себе это странное решение тем, что на самом деле это был не её выбор. Это ястреб поймал её в свои силки. Хелен опытный орнитолог, но тетеревятников у нее в доме никогда не было. Эти птицы известны своевольным нравом. Быть смыслом чьей-то жизни - участь незавидная, а Хелен взвалила эту непосильную ношу на птицу. И если мужчина, в которого Хелен влюбилась, чтобы заполнить душевную пустоту, быстро разглядел её маниакальность и удрал, то у ястребихи Мэйбл такого шанса не было.

С каждым днем Хелен всё глубже погружается в трясину своей депрессии. Она обезумела от горя и считает, что становится с Мэйбл единым целым, что птичья натура позволит ей отстраниться от человеческих страданий. Никакой боли, никаких сожалений. Только свобода и покой. И вот она уже рассказывает вам по кругу одну и ту же историю - ястребиную охоту - меняя только детали. Вчера это были кролики, сегодня фазаны, завтра будут белки. Вскоре это уже похоже на бессвязное безумное бормотание, речь становится монотонной, из нее как будто ушла жизнь. Изредка Хелен говорит здравые мысли, понимая всю ненормальность своего поведения, но они только подчеркивают, как далеко она отошла от реальности, выдумав себе искусственную жизнь. Пытаясь отстраниться от своего горя, она почти лишилась рассудка.

Её настольной книгой становится сомнительный труд писателя-натуралиста Теренса Уайта. Хелен подробно и тягостно рассказывает о его жизни. Она нашла в нем если не родственную душу, то товарища по несчастью, потому что одинокий Уайт выбрал ястреба-тетеревятника в качестве средства для своей самореализации. Он должен был стать воплощением всего, чем хотел бы быть сам Уайт, но мораль и закон не позволяли. Он хотел иметь ручного убийцу, который смог бы утолить его жажду к насилию. Человек ради своей прихоти, у которой всегда найдется миллион оправданий и причин, тащит к себе в дом то, что ему не принадлежит.

Мне хотелось вырваться от этой книги на свободу. Вдохнуть чистого воздуха, чистого разума, но меня что-то держало, как будто на моих ногах тоже были опутенки, как и на Мэйбл - эти мягкие птичьи кандалы, за которые меня привязали к книге, как к присаду. Книга меня измотала. Мне не один раз хотелось когтить её, как Мэйбл кроликов или фазанов. Мне тоже хотелось разодрать эти страницы в клочья, так они порой бесили меня. Но надо признать - у Макдональд получается приручать не только ястребов, но и читателей. Она пишет точно и мудро. Возможно, Хелен Макдональд и не самый приятный в общении человек, но рассказчик она отменный.

В этой книге, конечно, очень много личного. Причем, вуонг не скрывает, что описываемое именно личное, а не наделение персонажей своими чертами характера или описание каких-то реальных жизненных коллизий через художественное изложение. И нет связного сюжета, и нет флэшбеков, это в чистом виде поток сознания. И так получилось, что я сейчас оказалась сейчас в сплошных книжных потоках сознания вместе с кизи, вулф и вуонгом. Но ежели вы читали пруста, и он вам зашел... то будете аки веселая форель резвится в любом водопаде.
На самом деле о жизни вуонга и его близких рассказано очень мало. Мимолетно, штрихами, буквально взмахом крыла бабочки. Но этого в общем-то вполне достаточно, чтобы увидеть полную картину, ежели самостоятельно умеешь заполнять авторские пустоты. Тем же, кто предпочитает, чтобы все было разложено по полочкам, проще поискать другие книги. Наверное.

На страницах книги звучит самая банальная история беженцев из вьетнама. Бабушка подвергалась насилию, чтобы выжить и защитить близких. Мать подвергалась насилию, чтобы выжить и защитить близких. А мальчик уже продукт американской жизни. И совсем он другой. Нет в нем необходимой жесткости, нет хватки, зато есть кое-что другое.
И мальчика бьет мать. Причем, по тяжелой так бьет. А бабушка не защищает, но утешает. И в общем понятно, что в свое время она так же била своих дочерей, как сейчас на ее глазах избивают внука.

Сейчас вообще очень модно прорабатывать свои детские травмы и выставлять счет родителям или тем, кто так или иначе абъюзил или не абьюзил пациента. Что забавно, на деле, очень печально, зачастую доходит до крайней степени инфантилизма. Когда буквально во всем, что не срослось по жизни в дальнейшем, виноваты папа, мама, бабушка, дедушка, жучка, мурка, мышка или там репка с соседнего огорода. Нет, я не обвиняю выросших детей - жертв семейного насилия. В той или иной степени и я точно такая же жертва. И честно сказать, я не знаю, бывает ли вообще детство без каких-либо травм и боли, причиняемой самыми близкими людьми.

Тут важно что. Твое личное отношение. Можно плакать, страдать, обвинять, бесплодно вертеться в вечном круге боли, или использовать свои травмы, как любой опыт, себе на пользу. Ну вот, как вуонг, например, который сумел вырваться из американской нищеты, не снаркоманился и пробился в публикуемые писатели. Невзирая на потерю близких и любимых, оставляя за собой первую и, не исключено, самую сильную, самую искреннюю любовь, потому что там точно было без шансов на будущее, сплошная безнадега.
Не факт, что такая стратегия сработает с каждым. Травмы бывают очень глубокими, когда ну ничего не поделаешь, все плохо. И тогда уже решаются совсем другие вопросы. Но попытаться всегда можно.

Можно увидеть, что мать, которая бьет сына, выбивается из сил, чтобы дать ему дом, еду, одежду, образование, шанс, надежду на лучшее будущее. И теряет здоровье, необратимо калечится. И принимает его таким, какой он есть, когда он признается в своей гомосексуальной ориентации. И поддерживает его в любых начинаниях.
Все это не перечеркивает поднятой руки и синяков на лице и теле ребенка. Но и не перечеркивает того факта, что они все равно семья. Может быть, сын уже будет другим. Сможет выйти из замкнутого круга боли и насилия и начать новую историю.
И совсем необязательно выяснять что-либо лицом к лицу. Кому-то это просто необходимо, а кому-то точно нет. Так что, иногда бывает достаточно написать письмо, которое никогда не прочитает мать (пожилая и больная), и возможно станет хотя бы немного легче.

Но глаза у чувака очень печальные. Впрочем, поэт и счастье - вещи несовместные.