Рецензии

Дарю идею неленивым издателям и исследователям творчества Ольги Токарчук: разработайте несколько путеводителей по тексту с разными маршрутами. Придется пронумеровать сотню с лишним маленьких главок, зато потом можно будет складывать из них совершенно отличные друг от друга истории и варианты прочтения. Если воткнуть еще и указания идеальных для чтения мест, городов, кафе и сопутствующих напитков, то заодно удастся заработать на нативной рекламе.

«Бегуны» напоминают мелко порубленный и хорошо перемешанный салат, но это больше плюс, чем минус. Читателю приходится постоянно находиться в движении и работать над текстом и собственными воспоминаниями о недавно прочитанном. Впрочем, можно попросту на это забить и читать любой фрагмент из любого места, хуже не станет, Кортасар позавидует. Все ингредиенты делятся на условные 4 категории, о них и поговорим, но это чисто мой вариант складывания истории, у вас наверняка получится другой.

Первое. Идея движения как такового — теоретическая, древняя и беспощадная. Движение — это жизнь, застой лирической героине романа не близок и даже непонятен. Записки перекати-поля содержат не только теорию, но и размышления. Мир по роману «Бегуны» хаотичен, и любые попытки его упорядочить кажутся бессмысленными и жалкими. Психологи выступают сломанными людьми, а просветление и его поиски тоже относятся к путешествиям, только внутрь себя.

Второе. Истории про таких же людей с шилом в одном месте, которые даже в рамках города не могут сидеть спокойно, а везде бегают, ездят, теряются — хотя бы в метро, раз уж больше ничего под руку не подвернулось. Как говорится в шутке, это люди, возглавляющие броуновское движение. Токарчук интересуют не только какие-то масштабные личности, но и самые обычные люди, которые сидели-сидели и вдруг сорвались с места.

Третье. Мумификация, бальзамирование и прочие реально существующие машины времени, которые, к сожалению, могут уносить нас только вперед и в слегка измененном виде. Казалось бы, вечное существование в банке со спиртом противоположно движению, но под определенным углом противоположности накладываются друг на друга.

Четвертое. Личные заметки, путевые дневники, зарисовки и эскизы, которые вроде и приткнуть-то некуда, а вот нашлось. Отлично себя чувствуют где-нибудь между текстом про засушенные туземные головы и рассказом про таинственное исчезновение жены среди ясного дня.

Ольга Токарчук успешно расширяет тонкое пространство бродячих душ не только в обычных физических координатах, но и в психологических, временных и художественных гранях реальности. Любые рамки и спертое пространство ей претят. Так что прекратите, пожалуйста, ставить ее в книжных магазинах на полки с русской современной прозой, такой ярлык ни под каким углом не будет правильным. Лучше кладите на шкаф, непоседы и бегуны и там ее найдут.

Стоит прочитать тем, кто остро чувствует зыбкость окружающего мира и не готов укладываться в навязанные умными людьми схемы и типажи.

Небольшая по объему пьеса, в которой зашкаливает количество ужасающих событий в огромном масштабе - масштабе истории страны, Польши, начала сороковых годов, где люди становятся зверями, и убивают своих же односельчан, соседей, одноклассников, друзей...

Жуткое сосредоточие описаний гибели и страданий ни в чем не повинных людей. Они "повинны", если можно так выразиться, лишь в том, что родились евреями. Это их карма, их долг, их гордость, их сила. Пьеса о сильных людях, о тех, кто выдерживает какие угодно удары судьбы, и в то же время пьеса о слабых ничтожных людишках, фашистах, готовых измываться над беззащитными...

Интересное построение пьесы: это словно хроника в реальном времени, ведь события излагаются от лиц-участников этих событий последовательно, мы видим пересказ этих событий их участниками, как запись протокола допроса...

Страшное произведение. А так всегда бывает: чем реальнее, тем страшнее...

Я единственное чего не могу понять, так это описания и бесконечного повторения сцен насилия, убийств, избиений, изнасилований в этой книге. Зачем столько внимания уделять злу?

Для меня пьеса оказалась слишком тяжелой....

А началось всё со строительства дома отцом старого К. Два этажа, чтобы планируемой большой семье было где жить; сад с посаженным дубом, ровесником дома, но чудесным планам интеллигентной семьи помешала война. Столкнувшись с новой реальностью, силезская семья с аристократическим самовосприятием вступает в конфликт с Силезией рабочего класса. Хотя, конечно, это универсальная история, главным героем может быть соседский сын или друг нашего ребенка по школе, потому что такое может произойти везде. В маленьких и больших городах, в деревнях, в безымянных многоквартирных домах и в маленьких закрытых элитарных посёлках. Эта книга подходит для любого региона, Силезия здесь лишь незначительный фон, едва набросанный, упомянутый вскользь, думаю потому, что сюжету нужно где-то разворачиваться. Мальчик растет там, потому что это место Кучок знает лучше всего и умело играет в нужным местах диалектными словечками или подражая говору, придавая достоверности. Не знаю, хитрый ли это ход или нет, но несмотря на нарочитое указание, что все персонажи выдуманы и перед читателем антибиография, у героя фамилия начинается на одну букву с автором.

Историю своей семьи рассказывает сын старого К., ребенок, который пытается понять причины, по которым отец бил его. Отсутствие такой традиции в семейной истории, которую он рассказывает в начале, заставляет его задаться вопросом, почему же старый К. воспитывает "собак и свое дитя рода человеческого" кнутом. "Я верил в Бога", - скажет воспитанный таким образом ребенок после первого причастия, а об обстоятельствах смерти дедушки - со свойственной тексту откровенной иронией: "он умирал в больнице от рака снов; внезапно это стало окончательно, болезненно заметно всей семье". Много неологизмов, игры слов, которые являются результатом немного насмешливого взгляда ребенка на серость и жестокость окружающей его повседневной жизни.

после первого удара, который оказывался лишь подготовительной инъекцией, имели место очередные, усиливающие, закрепляющие всеохватность и повсеместность боли, закрепляющие всеболезность.

Вот о такой всеболезности читатель узнает из уст мальчика, который довольно сухо, беспристрастно передает всё, что он пережил. Он никогда не мог знать, чего ожидать, с какой стороны он получит следующий удар. Понятие боли не трактовалось как наказание за подлые проступки, напротив - для исполнителя этого чувства боль была наградой, направленной на то, чтобы вызвать в жертве абсолютное послушание, она должна была привести к созданию образцового гражданина. Каждый взгляд, брошенный мальчиком на злополучный дом, служил своего рода напоминанием, ибо везде, где чувствовалось присутствие старого К., возникал непреодолимый страх, связанный с кошмаром, происходящим в четырех стенах этого здания. Воспоминания о неотъемлемых рубцах на детском теле не позволяли жить нормальной жизнью, не давали вкусить обыденность человеческого существования. Запах толстого хлыста оживал с каждым шагом по направлению к старому дому. Дом, который был не только первым в своем роде в этом районе, но и первым, который использовал физическое и психологическое насилие как средство воспитания "щенков человеческой расы".

Кучок не говорит на нашем языке с акцентом, не произносит громче или тише, медленнее или быстрее. Он нажимает. Сначала вы не можете его услышать. Этот акцент на словах, которые, казалось бы, не имеют никакого значения в отдельных предложениях, достигают нашего внутреннего слуха, как только читатель набирается смелости рассмотреть особенности мелодии голоса, независимо от читаемого содержания. "Слюна была моим первым учителем", - слово "слюна" выделяется и запоминается, становится первоосновой для ближайших нескольких листов книги, склеивает их, если позволите. И так далее, идём в поисках ключевых точек.

Безнаказанное жестокое обращение старого К. со своим сыном заставляет вспомнить о римском праве, согласно которому власть отца над сыном была абсолютной настолько, что отец мог не только поднять руку на сына, но и безнаказанно убить его. Повседневность заставляла ребёнка вырабатывать систему защиты, развивать такие качества, как сообразительность, хитрость, навыки выживания, и в то же время воспитывала огромную ненависть к своему преследователю. Парнишка предстаёт жертвой везде - в школе, дома, в санатории, даже в костёле. Оригинальное название романа "Gnój" - навоз или дерьмо. Что же или кто является навозом? То ли это болото, которое Кучок достоверно описал, то ли мальчик, о котором он рассказывал? Является ли навозом жестокое детство мальчика, или сам он был навозом в глазах своего отца? В любом случае, русскую локализацию названия не считаю удачной, потому что к концу романа автор переходит в явную фантасмагорию с оттенком притчи, и о навозе там речь действительно есть. Так что удачной закольцовки не получилось в нашем переводе, хотя было бы лучше, кажется.

Во мне сражаются два существа - огромный лысый бугай по имени Ахътальюпл и худенький мальчик в очках с прилизанной чёлкой - Серёжа. Быть полем битвы очень тяжело, потому что прорывается то один, то другой. *Выходит в семейниках с горящим веником на лестничную площадку* Я помазанник Мумбы-тумбы, ё-человек и Сильный подниматель утюжка, иду танцевать под буквы, не бормоча. Я завидую коллеге-писателю, открываю, перелистываю страницы и впитываю. Слова, измельченные глазами как картофель с пюре. Блестяще. Но уважайте, как вы на это смотрите. Это круто, здорово, гипер, мега, экстра и кальво-майонезно - амфора, трава, шлюхи. И мёртвая собачка лежииииит, мёртвая собачка не спииииит. Как обычно под балконом. Это как дома. Жизнь в реальности или романтизм - выбираю втирание в дёсны, чтобы не видеть, а нюхать и чуять. Мой спортивный костюм без полос помогает в работе землечерпалкача. И бабы. Лелум-полелум с каждой, даааа. Джордж раздирает штаны после понюшки и проникнет во внутренний мир каждой, её собственный. Магда открывает и закрывает, красива, но не очень умна. Не ценит мои ценности, не то, что Анджела. Её готический мир и сад камней дивны. Наташенька - моя женская версия, ух как здесь я бы, но самому с собой нельзя, хоть и не тёлка. Алька - фанатизм во всю дорогу, обоссать и поджечь, а то джордж боится и втягивается в зад. Дорота Масловская мной управляет, всей жизнью управляет, ненавижу! Неизвестно, допрашивает ли Масловская меня или я её. Каждый держит автора под рукой почти на кончиках своих пальцев. Вызывает мало беспокойства, но она знает слишком много! Она создалась только в бумажном мире или умеет проходить сквозь мою четвёртую стену? Каждая из женщин вносит что-то в мой мир, раздирая его на куски, труба из-за них в голове и сердце, боль и сад друзей-содомитов. И оно пришло к нам, к нам с тобой в нем, на этом тротуаре, чтобы жить, существовать в то время. Потому что навоз - это круто. Книга оригинальна, оригинальна, пока не станет потрясающей, а потом - я не хочу, но я должен написать ее - вот так. Слишком много местоимений, перестроенный шик, общий хаос. Стилизация-мастурбация. Язык, конечно. Чтобы уметь читать, нужно самоотречение. Если язв может быть достаточно, возникать, расти между синапсами.

Сильный - главный герой героя, я тобеж. Ну и что сюжет - проехали, он отстой, а диалоги - бедность и отчаяние. Затянувшийся вопрос существования, неясные и недружелюбные мотивы. Но что это? Триллер-роман о моих друзьях, амфе и пленочках Анджелы. Про общую бесцельность в жизни, видимо. Роман о польском просвещении масс, роман о польских солдатах в Ираке. Я сам написал свой роман, про меня, про сильных людей. Любовь, ненависть, гнев, страх, радость, усталость, грусть - без колебаний и размышлений перехожу на сторону каждого из состояний. Это моя природа. Слушайте правила Сильного. У Сильных нет постоянных черт характера, мы зависим от окружающей среды. Поезд мыслей и чувств несется по рельсам настроения, оно меняется, плавится. Планов нет, вижу на три секунды вперёд, я жив, жив настоящим. Сильный человек не думает о том, что слышал - он отвечает. Серёжа во мне говорит, что чувства поглощают информацию из окружающей среды, что мозг наполнен тысячей впечатлений и наблюдений. Но всё это ересь! Это совершенно случайные блоки, я положу их там, где они подходят правильно. Сильный человек знает слово, которое подходит к секунде, он использует его - почему бы и нет? Двухчленный союз окружающей среды и мыслей других не захочет анализировать мои мысли, сургучная печать признает, что смысл отсутствует. И такое похлопывание, подкрепленное абсолютной верой в собственной правоте, может удивить, шокировать и дать преимущество.
У Сильных - сильные видения, кусочки, накопленные в голове, прорастают крупным целым, на лесе которого висят фрукты, подбадриваемые бушующей амфой, неповторимые и единственные. Сильные себя не контролируют. Мрачный, смертельный стиль наклонения моего нутра сразу же становится видимым и ощупываемым. В мире Сильных живут быстрые, современные, а решения должны быть незамедлительными, действия - внезапными. Половина проблемы, если нужно что-то маленькое - кусок земноводного, к примеру, полизать. А если потребность Сильного мешает нуждам людей и окружающего мира? Да начнётся столкновение, потому что другой - не человек и свою жизни не имеет. Сильный человек не понимает терминов "правда" и "ложь". Нет абсолютного значения, нет абсолютного, нет ценности, есть потребности и методы их реализации. Каждое ожидание делает Сильного Молчаливым, что вызовет течение молозива из ануса окружающих. Так и получается птичье молоко, вот как, Сильные трамбуют взглядом и требуют молочка.

Пока веник догорает, я сорву шлёпанцы с ваших глаз. Трудно быть молодым, трудно иметь чувства и быть ответственным. Нам лгут. Семья, друзья, правительство, корпорации. Мы ужасно глупы, разговариваем, веселимся, доверяем себе, становимся лемингами, обезьянами с мобильными телефонами в руках, висящими на ветках и гадящими друг на друга. Потребление, потребление и потребление. Глупость, жадность и вера. Мы вырождаемся и возвращаемся на дерево. Мир - это подделка:

Конфеты, которые она бы продала, пустые внутри. Просто клевер. Что бы она ни касалась пальцами ногтей на ногах, подделка и подделка. Потому что она сама фальшивая, внутренне пустая. Она курит трубку. Куплено у русских. Ложь, неважно. Вместо никотина в нем есть какой-то мусор, какие-то неизвестные стержни. Бумаги, опилки, о которых учителя и не мечтали.

В мире посреди ниоткуда, где живут Сильные и остальная компания, нужны странные правила. Это прекрасно видно по названию. Город, полный подростков-наркоманов. Безмозглые крестьяне. Ксенофобный город, притягивающий игроков на черном рынке. Покупать левые сигареты у россиян дешевле, несмотря на нежелание сотрудничать с ними. Это выстрел в ногу. Такие куцые лежат на каждом шагу. По случаю Дня без русских, который ежегодно организуется городскими властями, организуются нападения, проводятся акции сопротивления, агрессии и неодобрения, направленные против иностранцев. Что интересно, нет ни одного русского, блуждающего по страницам этого произведения. Роман потерянного человека, который сознаваёт, что пишет, но не совсем. А может и сознаёт. Один большой монолог Сильного. Он говорит, цитирует и ещё говорит. Он наблюдает и комментирует. Но за занавесом своего персонажа он говорит о реальности, о самой Масловской. Потеряна, не до конца понимает, что происходит вокруг нее. Это ее юношеский, справедливый, молодой, вековой протест против собственного окружения. Покориться в юном возрасте невозможно.

А Сильные есть среди вас? Наступает эпоха каменных телевизоров - людей, чьи мысли полны музыкальных клипов, чьи мысли внезапно перепрыгивают через край, потому что какой-то синапс заставил нажать кнопку на их внутреннем пульте дистанционного управления. Их мозг больше не человеческий орган для мышления и понимания, а резервуар идей и чувств, которые когда-то воспринимались органами чувств и сейчас лишь отражаются в костлявых стенах черепов.

В основу пьесы польского театрального критика и драматурга положены реальные исторические события, послужившие своего рода толчком к дальнейшему развитию сюжетной линии, призванной продемонстрировать всю низость и подлость человеческой натуры, а заодно и напомнить о важности памяти и признания совершенного зла во избежание повторения.

Сама форма, выбранная автором для рассказа о тех событиях, сразу выделяет его из ряда произведений о войне, да и о событиях, связанных с еврейским вопросом в Польше, тоже не особо много литературы, скорее единицы, в лучшем случае, что автоматически делает эту пьесу заметной, равно и актуальной, увы.

Данная пьеса - это полифония голосов сначала одноклассников, потом уже бывших, которых жизнь разводит по разные стороны. Начавшаяся вполне мирно и даже с некоторой долей юмора, она с каждой репликой становится всё трагичнее. Чем дальше, тем заметнее становится контраст между началом и продолжением.

И форма, и внутренняя структура пьесы, позволяющая узнать мнение и судьбу каждого персонажа, позволяют глубже проникнуть в случившееся, ощутить глубину низости, подлости и предательства бывших одноклассников, которых до конца дней будут связывать людская кровь и невинные жертвы убиенных.

Страшная в своей обнажённости людской натуры, пьеса, призванная каждому напомнить о пользе выносить уроки из случившегося при условии не бояться говорить искренне и честно о черных страницах истории своей страны и собственного участия в них.

Чтобы понять, захочется ли вам читать роман Ольги Токарчук «Правек и другие времена», можно выстроить нехитрую систему координат. Ось первая — магический реализм. У него есть несколько разновидностей, но наиболее известные виды — латиноамериканский (Гарсиа Маркес, Хулио Кортасар, да вы и без меня знаете) и восточноевропейский (например, Милорад Павич или Горан Петрович). Нетрудно предположить, что Ольга Токарчук, польская писательница, ближе к восточноевропейскому магически-реалистическому канону, однако и с Латинской Америкой ее многое роднит. Посудите сами: небольшой выдуманный городок Правек, в котором живут несколько семей и странных персонажей-одиночек, вокруг них постоянно происходит что-то странное, и нет никакой уверенности, что этот городок вообще находится в нашем мире, хотя исторические события вокруг него связаны с общемировой историей и обеими великими войнами. Примерный список героев и их характеристик поражает воображение: они разговаривают с собаками и ругаются с луной, рожают детей от куста дягиля, пытаются выпороть реку, играют в игру, где нужно сбросить кожу и видеть сны по заказу, застревают на границе города и утверждают, что дальше ничего не существует, умирают и превращаются в водяных. Не хватает только, чтобы всех еще звали Аурелиано, но тут все в порядке, имена не повторяются и радуют славяноязычный глаз (ну вот какая прекрасная фамилия — Попуга, или имя — Изыдор). Но спешу порадовать тех, кому не понравились в свое время «Сто лет одиночества», Токарчук творит текст, который куда более сложно насыщен метафорами, но при этом читается проще, а действий в нем полным-полно. Чего стоит одна только инфернальная кофемолка, которая перемалывает спираль истории вокруг Правека. В общем, в системе координат магического реализма роман «Правек и другие времена» расположен ровно по центру.

Ось вторая — творчество Ольги Токарчук. Опять же, его можно по-разному типологизировать, но если совсем упростить, то у лауреатки «Нобеля» по литературе есть два типа романов. В одних события хаотичны, но плотно привязаны к реальности, и лишь изредка прорывается «чудесатость». Много идей витает в таких произведениях, и кто-то может подобный роман вообще принять за сборник рассказов (впрочем, сборников рассказов у нее тоже немало). Например, это известные «Бегуны». Второй тип романов — более цельные произведения с одной крепкой задумкой, которая копается вглубь и вширь, но все-таки вертится вокруг единого стержня, и каждая новая сложная метафора только добавляет новых красок к главной идее. При этом «чудесатости» в тексте хоть ложкой ешь, но все более-менее походит на реальность с большими оговорками. Такой роман, например, «Дом дневной, дом ночной». И «Правек…» со всеми своими сумасшедшинками совершенно точно ближе ко второму типу, нежели к первому.

По этим координатам очень просто решить, захочется ли вам читать переизданный роман Токарчук или нет. Если вы любите глубину, магический реализм, странные события, а среди сказок предпочитаете страшные и не без жестокости, то «Правек…» — совершенно точно один из лучших представителей чего-то подобного. Если хотя бы один признак из вышеперечисленных вас смущает — например, когда кто-то из персонажей посреди разговора бежит насиловать козу или превращается в камень — то можно найти и более крепко стоящих на ногах реальности нобелевских лауреатов.

На днях застала приятельницу в состоянии, близком к депрессии. Что меня несколько удивило: обычно она полна энергии и прыгает до потолка.
– Он меня не любит, – сообщила она трагическим шепотом.
– С чего ты взяла? – заинтересовалась я. – Он тебе сам сказал?
– Кто ж говорит такие вещи? Нет, просто он не проводит со мной столько времени, сколько мне нужно. И на письма отвечает через раз. И вообще постоянно недоступен.
– Ты же сама сказала, ему сейчас не до того. На него бывшая наседает, квартиру пытается отсудить, да ещё на работе неприятности. О какой романтической любви тут может идти речь?
– Что же мне делать?
– Оставить его в покое. Пусть разбирается со своими делами. А когда он придёт во вменяемое состояние, тогда и выяснишь, что там у него с тобой.
– Но я не хочу ждать! Жизнь-то уходит!
Определённо, нас как-то не так воспитывают в детстве. Вкладывают в голову много романтической чуши (вроде «на тебе сошелся клином белый свет»), но не рассказывают о простых законах человеческого взаимодействия. Например, о том, что никто не плох и не хорош, и все действуют по обстоятельствам. Понятно, кто-то больше озлоблен на белый свет, кто-то меньше, кто-то больше верит людям, кто-то меньше, у кого-то больше психологических проблем, у кого-то меньше, но в целом люди очень похожи. Своя рубашка всегда ближе к телу – и это нормально, если человек не доходит до состояния «только своя рубашка и дорога». Можно рискнуть здоровьем, положением, да и головой, если чего-то очень хочется. А потом недоумевать, «что это на меня нашло». Можно начать ненавидеть человека, которого знал всю жизнь, только потому, что он оказался «не той» национальности или у него иные взгляды на жизнь (у моих соотечественников я регулярно это наблюдаю в последнее время).
Пьеса Слободзянека абсолютно безжалостна. Если у кого-то ещё существуют иллюзии относительно человека, она разбивает их вдребезги. Люди в этой пьесе не гады, не звери и не какие-то исключительные экземпляры. И, тем не менее, вещи, которые они творят, за пределами человеческого понимания. Как можно убить невинного, да ещё особо изощренными методами и с видимым удовольствием? Да запросто. Надо просто убедить себя, что он – враг, а ты – молодец и защитник родины. Надо поверить, что всё позволено. Слиться с толпой или встать впереди толпы. И в этот момент ты не думаешь, что тебе придётся жить с этим дальше. Ты вообще не думаешь. Впрочем, некоторые живут так годами и верят в собственную непогрешимость. Чем больше гадят, тем больше верят.
Слаб человек. И страшен. Любой человек, не Петя и Вася, а я и ты. Неслучайно на вопрос легкомысленного журналиста: «кто самый большой грешник?» Мать Тереза ответила: «Я. И ты».

Всего несколько минут остается до того момента, как в солнечном Стокгольме назовут имя Нобелевского лауреата по литературе 2020 года. Букмекеры в этом году подозрительно переживают за девочек – среди самых главных претендентов наблюдаются и Людмила Улицкая, и Маргарет Этвуд (которая получила Букеровскую премию в прошлом году), и моя фаворитка прошлого года Мариз Конде. Все они занимают первое, второе и четвертое место по вероятности получения премии. А третий по коэффициенту (причем он третий примерно последние 20 лет) - Харуки Мураками. И с одной стороны, уже хочется, конечно, чтобы главный литературный самурай получил свое признание, но пока в этом мире все еще существуют никому неизвестные и никем не читанные 82-летние кенийские писатели (да, Нгуги Ва Тионго’о, я говорю про тебя), то шансов у Харуки почти что нет. Потому что так устроен мир, так крутится эта грешная земля.

Ну а пока у нас еще остается несколько минут до вручения (я болею за Милана Кундеру), давайте вспомним прошлогодних лауреатов. Да-да, именно лауреатов, потому что Шведской Академии в прошлом году пришлось чествовать сразу двух победителей, и за 2018, и за 2019 год. Кто не в курсе, почему премию не вручали в 2018 году, то это очень занятная история. Если вкратце, то супруг одного из членов Академии, шведской писательницы Катарины Форстенсон, французский фотограф Жан-Клод Арно очень активно приставал к девушкам. Приставал так активно, что 18 из них обвинили его в сексуальных домогательствах. Пикантность ситуации же была в том, что Арно не гнушался брать у своей благоверной ключики от помещений, где сидят академики, и прямо на столах, прямо на стульях, на кафедре и так далее. Ситуасьон скандаль терибль, что тут сказать. Пиар-служба Премии наскоро сочинила какую-то невнятную ерунду, про то, что, мол де, некоторые члены Академии разглашали досрочно имена победителей, поэтому мы не будем вручать премию в этом году. Но на передовицах все равно оставался 74-летний французский мастер портрета и пейзажа. Все еще немного пошумело и угомонилось. В 2019 году про это так и вовсе забыли.

Итак, прошлогодним Нобелевским лауреатом 2018 года стала польская писательница Ольга Токарчук (ударение на А – она же полька). Вряд ли бы о ней кто-то слышал в широких литературных кругах, но вот так совпадение – ровно за год до получения самой престижной награды в мире, она также стала лауреатом Международного Букера, очень странной премии, которая выглядит как издевка над теми, кто получить «нормального» Букера не может. Формулировка получения Нобелевской премии – «за повествовательное воображение, которое с энциклопедической страстью представляет пересечение границ как форму жизни». Хм, звучит как аннотация какого-нибудь Нью Йоркера к роману «Бегуны». Ну ладно вам, не хотите же вы предположить, что кроме «Бегунов» академики ничего у Токарчук и не читали? Поверить в это абсолютно невозможно. С другой стороны, в 2016 году они вообще наградили литературной премией какого-то гитариста, так что всяко может быть. В последние годы, напомню, также были условные Леклезио и Транстремер (и Нгуги Ва Тионго’о на подходе) – писатели, наверняка, прекрасные, но, скажем честно, явно не являющиеся такими уж безоговорочными кандидатами на получение премии. Академия, ало, проснись, главный писатель самого большого континента нашей планеты, успешный как коммерчески, так и у критиков, все еще без премии! Сколько, интересно, выпьет Харуки после обеда, когда увидит, как очередной норвежский поэт инвертивным амфибрахием заберет его статуэтку, или что там вообще вручают.

Ладно, давайте вернемся к Токарчук. Ее роман «Бегуны», как вы уже поняли по моему намеку абзацем выше, является основной причиной, почему уроженка Речи Посполитой получила Нобелевскую премию. 65% этой книги – это именно что «пересечение границ как форма жизни». Если разобраться более подробно, то по сути это философско-религиозный нон-фикшн в формате «лоскутный травелог». Польская писательница рассказывает о разных психологических аспектах путешествий (скорее – перемещений), своих самоощущениях (некоторые из них немного freaks me out), ну и в остальном просто генерирует какие-то замечания общего философского порядка. Например, в этой книге есть маленькая глава, лоскуточек, состоящая всего из одного абзаца – Токарчук рассказывает какие 15 минут в сутках самые длинные. Если кому интересно, то с 8.45 до 9.00. Как на это реагировать, я решительно не знаю.

Еще большую сумятицу в читательский разум вносят остальные 35% объема книги. Это небольшие художественные зарисовки малой формы, жанрово разнородные, по смыслу никак не пересекающиеся с основной частью произведения. Ну то есть, чтобы вам стало лучше понятно, то: сначала вы получаете какое-то размышление на пару страниц а-ля «кухонный разговор», затем 10 страниц душного детектива про пропажу человека в Хорватии, а затем – «в организме человека достаточно серы, чтобы убить собаку». Как это все вместе должно работать – я понятия не имею. Но эта аритмия почти сразу начинает укачивать – я вот, например, правда увлекся таинственной пропажей жены и ребенка у мужика в Хорватии, только вошел в ритм, а тут, бам, и мне уже автор рассказывает про аэропорт Схипхол в Амстердаме или про то, как ей запомнился перелет Москва-Иркутск. Зачем, Ольга, ты это делаешь? Расскажи мне лучше, где жена, перестань перебивать сама себя! Pozwól mi to przeczytać normalnie!

Все эти резкие, аки у советского МИГа, смены направления очень плохо воздействуют на читательский вестибулярный аппарат, но есть у «Бегунов» и еще одна проблема. Несмотря на все свои жанровые выкрутасы, произведение Токарчук остается очень монотонным и безликим. Весь этот высокохудожественный ералаш по идее должен как-то резонировать с читателем, но на деле ты просто хочешь, чтобы это издевательство закончилось. Я всю книгу, до самого его конца ждал только одного – завершит ли польская писательница ту самую «хорватскую» сюжетную арку (она, кстати, написана очень талантливо). Но нет, «Бегуны» вялой трусцой добегают до финиша, не ответив ни на вопросы художественных лоскутков, и вовсе не сформулировав ничего значимого в своей нон-фикшн части. Я, возможно, глупость скажу, но «Бегуны» - это та литературная высокая кухня, после которой почти сразу же хочется сожрать литературный гамбургер. И возвращаться в этот дорогой польский ресторан мне точно не захочется. Даже если Токарчук получит еще мастера спорта по фехтованию или какую-то новую премию. Nie, dziękuję, to nie jest dla mnie.

И напоследок, вот главные фавориты Нобелевской премии 2020, choose your fighter:

Мариз Конде – 4/1
Людмила Улицкая – 5/1
Харуки Мураками – 6/1
Маргарет Этвуд – 6/1
Нгуги Ва Тионго’о – 8/1
Энн Карсон – 10/1
Ну и для понимания:
Кормак Маккарти - 16/1
Мишель Уэльбек - 33/1
Милан Кундера - 33/1
Стивен Кинг - 100/1

UPD (14:27): Эээ, кто?

Twoja Kawaherbata

Стойкое ощущение, что меня обманули! На данный момент три топовые рецензии на эту книгу написаны моими подругами. Они честно обещают невесомость, свободу, полет души, рекомендуют брать ее с собой в путешествия и открывать на любой страничке, читать любую главу. После таких восторгов я ждала книгу в духе Макса Фрая, Аше Гарридо, Ники Каллен, Дженет Уинтерсон. Маленькое чудо о путешествиях с легким польским колоритом. Но получила я совсем не то и не так, да и совсем не ощутила родной души. Конечно, немного расстроилась, но в целом книга очень понравилась, зацепила, внесла маленький вклад в мое образование и оставила свой след в душе.

Во-первых, это роман, собранный из маленьких кусочков. Они могут быть на одну страничку и не являться на первый взгляд, важными: дорожные заметки, информация о рейсе, случайные встречи земляков в аэропорту, подслушанные разговоры в очереди на регистрацию, сны, рассуждения о рекламном слогане, имени или городе попутчика. А могут быть истории чуть большего размера. И вот уже они условно делятся на два вида: анатомия человека и путешествия.
Хочется сразу предупредить, что в книге встречаются рассказы о вскрытиях и препарировании, об анатомах и выставках человеческих органов. Если ваш носик сейчас скривился, а сознание от одной мысли о крови помутнело, лучше не читайте эту книгу.
Есть замечательная история о сердце Фредерика Шопена. Да, вы сейчас верно подумали, не о том, что он был добр или еще что-то такое, а конкретно об этом коричневом бесформенном органе размером с кулак. Сначала я было решила, что вот это Токарчук с ума сошла, а потом открыла интернет и узнала, что нечто подобное с его сердцем было действительно.
Встречаются достаточно грустные новеллы о болезнях, инвалидах и смерти. И вроде как-то кратко, ничего не дало, а потом рааааз и ты уже ощущаешь какую-то ноющую пустоту внутри.
Некоторые части романа излишне интимны, но опять-таки не в душевном плане, а физиологическом. Очень многое в этой книге отведено женской наготе и ее лону. Возможно, кого-то это смутит, а кто-то наоборот будет восхищаться.

Главы же о путешествиях вряд ли все реальны. Часть из них основана на рассказах попутчиков, а что-то больше похоже на фантазию автора, на набросок, написанный в долгом полете. Наверное, больше всего меня задела история Куницкого, у которого в путешествии на пару дней исчезли жена и маленький ребенок. Как жаль только вот, что ответа на свой вопрос я не получала, а концовка меня обескуражила...
Какими бы разными не казались эти истории по отдельности, в целом они связаны между собой, мозаика складывается и целостность романа ощущается ближе к концу чтения.

Что меня больше всего порадовало в книге, так это слог автора и работа переводчика. Текст получился сочным, насыщенным, богатым эпитетами, синонимами. Читать его - одно удовольствие! И, кажется, это именно тот случай, когда безумно хочется взять у автора что-то в оригинале, вдруг там еще прекрасней!
При всей удивительности и информативности книги, я все же осталась не очень довольна одним ответвлением - теологическим. Религия - мое больное место, как только я слышу проповеди или рассуждения о Боге, в моем мозгу просыпается чукча и начинает очень громко напевать. Вот совсем не могу. Благо таких набросков оказалось не слишком много и особо на восприятие книги не повлияли, лишь заставили слегка снизить оценку.
Хороший, удивительный, немного странный роман, который я не посоветую никому. Просто так, от жадности.

Жизнь прекрасна, какие бы ужасные вещи о ней не рассказывали.

Ольга Токарчук ''Дом дневной, дом ночной''

Жизнь не только прекрасна, она еще и удивительно загадочна, балансируя на грани сна и яви, впрочем, это пограничное состояние можно найти у Ольги Токарчук практически в каждой книге, что порой теряешься - где настоящее, а где потусторонее, где сны, а где явь, где свет попадает, а где сероватые сумерки. Можно ли потушить весенние мухоморы в сметане и не отравиться? Можно ли внутри себя обнаружить птицу и понять что выпустить ее из себя можно только умерев, иначе твой мир рассыплется в прах? Проза Токарчук именно вот такая - сотканная из множества рассказов, историй, уводящих из наших дней в Средневековье к житию святой Кюммернис - очень необычной святой, надо сказать, - а затем в недалекое послевоенное прошлое, когда из небольшой деревеньки расселяли немцев и заселяли поляками, чуть ближе к нам в 60 годы к истории сна Кристи и поискам чарующего мужского голоса, из обыденности к мечте, а из мечты снова в обыденность, а затем в наше время ко всем жителям Петно таким странным, таким живым, таким магическим, со своими историями, загадками, магией. Сны, которые нам снятся что они такое - отражение нашей реальности, игра подсознания, а может быть другие миры? Что такое сны и как с ними быть? Просто их видеть и всё? Сон и жизнь как они связаны между собой, сон продолжение жизни или жизнь продолжение сна? А может быть это две наши реальности, которые мы проживаем - одну, когда бодрствуем, а вторую, когда спим. Сон - дом ночной, бодрствование - дом дневной. И житие святой Кюммернис - это сон или явь? А жизнь Пасхалиса - это сон или явь? Или два дома существуют параллельно в пространстве.

... у каждого из нас есть два дома — один конкретный, локализованный во времени и пространстве; второй — бесконечный, без адреса, не надеющийся быть увековеченным в архитектурных формах. И что в обоих живем мы одновременно.

Пространство как внутри человека, так и снаружи - каким образом оно влияет на нашу жизнь и чем заполняется пространство в течение всей нашей жизни. У Токарчук само понятие пространства, есть неоднородность существования всех вещей в нашем мире, их многочисленность и все истории, созданные как мозаичный текст, сквозь время и само понятие пространства, создает в восприятии множество объектов, предметов, людей, историй, наций, судеб, в какой-то момент формирует безумно сложный мир с одной стороны, заполненный массой аллюзий, реальностей и судеб как история Марека Младшего и его внутренней птицы (поди разбери откуда она взялась и как с ней быть) или история Кюммернис (поди разбери что это было - чудо или бред?), а с другой стороны очень простой мир, в котором человека, умершего на границе Польши и Чехии, пограничники одной и другой стороны тихо переносили на противовположную сторону - время позднее, домой же хочется. И вот что такое пространство в нашей жизни? И имеет ли значение для каждого из нас то место, где мы живем, с его историей, трагедиями людскими, домами, деревьями. И время. Пространство, время и сны - завораживающее сочетание, тем более написанное в форме небольших рассказов, вне времени и вне пространства.

Верите ли вы, что волосы - наша память? Если состричь волосы, то можно начать новую жизнь. А вот старая Марта верит, мастерит парики и любит зимой поспать в подполе. А, например, кузнецы верили, что душа — это нож, вонзённый в тело. Это то, что мне очень и очень близко - человек, неразрывно связан со всеми вещами, которые его окружают, наши тела хранят массу информации. Слово - это тоже часть нас, нашего мира, пространства, языка. Это все мы, наш дом. Наверное, это ощущение чего-то родного и позволяло героине есть весенние мухоморы в сметане и не отравиться. И это знаковое отличие литературы так называемых маленьких стран - острое ощущение своей земли, называйте это местечковость, но это именно ощущение своей земли, неразрывно связанное с пространством, временем, языком и местом (помните Макондо? ну вот) и историей, конечно же.

А ведь слова и вещи образуют симбиозные пространства, как грибы и березы. Слова растут на вещах и лишь тогда набираются смысла, дозревают до готовности к употреблению, когда вырастают в пейзаже. Только тогда ими можно перебрасываться, как спелыми яблоками, обнюхивать их и пробовать на вкус, лизнуть, а потом с хрустом разломить пополам и изучать их стыдливое сочное нутро. Такие слова никогда не умрут, потому что способны пустить в ход другие свои значения, тянуться к миру; разве что умрет весь язык.
С людьми наверняка происходит то же самое, поскольку они не могут жить в отрыве от места. А значит, люди — это слова. Только тогда они реальны.

На самом деле, это удивительная польская литература, выписанная мазками разных цветов, фактуры и размера - картина на которую смотришь и видишь разные по размеру следы, которые и составляют рисунок совершенно завораживающий, на который можно смотреть под разными углами, в правый угол, в левый, в центр картины, в зависимости от того как и куда падает свет, картина будет совершенно разная - у каждого местечка будет своя магическая история, свои краски. Игра света и тени - дом дневной, дом ночной.

P.S. А крокетки из фламмулины (читай: из опят) в результате моих частых перечитываний именно этой книги, превратились практически в любимое блюдо - пальчики оближешь!