Рецензии на книги издательства «Университет Дмитрия Пожарского»

Этой книгой 2018 года Издательство Университета Дмитрия Пожарского продолжило публикацию сборников документов по отечественной военной истории в серии "Исторические источники", начатую на двухтомнике о начале ВОВ, но на этот раз обратившись к теме Финской войны, причем в весьма неожиданном ракурсе. Его авторами стали хорошо известные в узких кругах историк Олег Киселев и сотрудник НИУ ВШЭ Юрий Свойский, знакомый читателю этих строк по монографии о Военнопленных Халхин-Гола. Книга представляет собой сборник разведывательных сводок центрального аппарата советской военной разведки (5-е управление) в период советско-финляндской войны 1939–1940 гг. и представляет читателю полный комплекс таких документов (93 сводки), снабженных комментариями, с исследованием процесса формирования этих сводок и факторов, повлиявшие на достоверность их содержания.

Общий вывод по итогам работы военной разведки - во время Финской войны она справилась с работой на слабую четверку, что можно считать скорее хорошим результатом принимая во внимание, что по Скандинавии в целом работал капитан И.И. Зенькович со стажем практической разведки менее десяти месяцев и без владения каким-нибудь языком региона, он владел только французским. Еще ранее на разведку повлияли репрессии и провалы зарубежных резидентур во второй половине 20-х и первой 30-х годов. Удивительно, что военная разведка как бы существовала совершенно отдельно от прочих, и не в одной сводке не было полученной информации по линии флота, НКВД или Коминтерна. В лучшем случае из-за рубежа получали агентурные данные визуального наблюдения и пересказ газетных слухов. Поэтому получение разведданных в основном основывалось на триаде непосредственной воинской разведке частей, допрашивавших пленных и собиравших документы на поле боя; на хорошо работавшей всю войну авиаразведки и на информации частей радиоразведки, число которых к концу войны достигло дюжины радиодивизионов и еще трех отдельных радиоразведовательных рот. Несмотря на то, что радиоразведчикам иногда мерещились разговоры на экзотическом в этих местах итальянском языке, из которых делали выводы о прибытии авиачастей от самого дуче, они также неплохо справились со своими обязанностями.

В целом, Финская война в деле изучения соперника была как бы репетицией Великой Отечественной, потому что выращенные в немецких егерских частях финские офицеры очень запутывали советскую разведку типичным для немецкой практики бесконечным формированием отдельных боевых групп из понадерганных тут и там рот, батальонов и полков, в следствии чего части дивизий воевали иногда за десятки километров друг от друга, а с точки зрения советского командования, не привыкшего так дробить свои части, это выглядело как наличие целого полка, если был найден документ ротного уровня. Кроме того, финны расплодили большое количество отдельных батальонов: егерских, пограничных, береговой обороны и прочих, причем с одинаковыми номерами. Еще это осложнилось тем, что финны, пытаясь запутать противника, в ходе войны поменяли нумерацию частей, но советскому командованию в целом удавалось распутать этот клубок, примерно понимая какие силы против них действуют в условиях статического фронта Перешейка, но часто промахиваясь с районами севернее. Отчасти стало причиной поражений сокрушительных поражений РККА севернее Ладоги, в районе Суомуссалми и Раатской дороги стало убеждение советской стороны, что на этом фронте нет значительных сил противника. Финны, кстати, тоже были не уверены в том, что в этих дебрях можно воевать крупными силами, но начавшееся наступление целых дивизий Красной армии заставило их быстро подкрепить этот район, а советское командование так и не смогло перестроиться.

Попутно советская разведка проявила большое внимание к потенциальному вмешательству соседей Финляндии, особенно Швеции. Неудивительно, что с первых дней сводок в них появились целые шведские дивизии, которые якобы скоро попадут на фронт, хотя был только отдельный корпус скандинавских добровольцев (неполной дивизии из менее чем 10 тыс человек), попавший на фронт за две недели до конца войны. Плюс еще отдельные летчики. Отчасти разгадкой было внушительное шведское меньшинство (9,5% населения в то время), и воинские части сформированные в районах компактного проживания шведов широко родной язык в документации. Естественно, найденную воинскую книжку на шведском считали признаком присутствия "шведских добровольцев". Еще очень часто в советских сводках отмечалось, что финские отряды скрывались на норвежской территории, хотя по официальным финским данным подобного не случалось. Один раз советские разведчики в рейде наткнулись на норвежский пограничный дозор, но встреча обернулась только лязганьем затворов. Норвежцы, кстати, всерьез опасались советского вторжения и собрали у себя на севере почти все боеспособные силы армии и флота, регулярно проводили разведывательные полеты вдоль границы, тоже попадавшие в сводки. В целом, эта книга - прежде всего еще одно доказательство, что разведка не всесильна и не всеведущая, если некоторые финские дивизии советская разведка так и не смогла заметить за все время конфликта.

Эта книга сотрудника НИУ ВШЭ Юрия Михайловича Свойского почему-то продавалась только на книжных ярмарках, в главных инет-лабазах я ее не встречал. А зря, это одна из немногих оригинальных монографий по Халхин-Голу, что выходили у нас за последние десять лет, и до этой книги совершенно белое пятно истории. По содержанию это ближе всего к прокомментированному сборнику документов, дающего картину работы советских органов военной юстиции довоенной эпохи. В плен к японцам попало свыше девяносто бойцов и командиров РККА, еще с десяток цириков МНРА, из которых было возвращено 92 человека. Обстоятельствам попадания в плен, условиям содержания, письменным показаниям вернувшихся из плена и наказанием тех, кто по мнению органов юстиции попал в плен, не исчерпав возможностей сопротивления и вел себя в плену недостойно, и посвящена эта работа.

В целом для конфликта уровня армейской операции с более чем сотней тысяч человек с обеих сторон пленных был очень мало, большинство из красноармейцев попало в плен во время неудач мая-июля 1939-го года, как и танкисты из подбитых на Баин-Цагане машин, так попавшие в окружение пехотинцы и потерявшие ориентировку или сбитые летчики. Как правило попадали в плен поодиночке или вдвоем-втроем, есть единственное исключение - июльская группа капитана Казакова из 5-й МСПБ с прибившимися одиночками из других частей пытавшаяся выйти из окружения и попавшиеся японцам, всего 13 человек. Летчик Гусаров Д.С., например, грубо нарушил инструкции, при которых в случае потери ориентировки надо было тупо лететь курсом 270°, то есть на запад пока не кончится бензин или не найдется знакомый объект, и долго кружил на линии границы, а потом сел прямо в расположения японцев, захвативших его и неповрежденный самолет, на котором японцы до 1943-го летали на разведку. Хотя японцы кое-кого не отдали, мотивируя, что это не военнопленные, а перебежчики, массовым явлением это не стало, по информации из книги такое было зафиксировано только в отношении одного бойца.

Пребывание в плену явно заставило пожалеть всех тех, кто туда попал без сопротивления. Пленных бесконечно били на допросах или просто так, например за отказ кланяться проходящему мимо офицеру, едва кормили, причем привычной для китайцев и японцев пищей из риса и овощей, почти без мяса. Не меньше лютовали привлекаемые к допросам местные эмигранты из Харбина ("белогвардейцы" в документах и показаниях), которых в основном интересовало мнения пленных о колхозах и прочих элементах советской власти, и которые зверели, когда эти рассказы не совпадали с их собственными представлениями о СССР. О том, насколько поменялось первое поколение выросших в Союзе людей видно по факту, что японцы повесили в казарме икону, но пленные даже и не думали молиться у ней. Тем не менее нашлись нестойкие или просто антисоветски настроенные бойцы, не только выкладывавшие все, что знали, но и открыто демонстрирующие это. Японцы, возможно так пытались внести сомнения в ряды пленных, демонстративно кормили и одевали таких соглашателей хорошо, что только прибавило им лет заключения впоследствии. Красноармейцы четко подмечали вопиющую бедность местного населения и бесправие китайцев перед японскими оккупантами, особенно их поражали рикши, возящие клиентов.

По возвращению из плена всех репатриантов собрали в одном месте и начали расследовать обстоятельства попадания в плен. Безусловно отягощающим была "сдача в плен с оружием без сопротивления", не важно идет ли речь о винтовке или танке. Нестойкое поведение в плену также засчитывалось, а вот попавшие в плен раненными, контуженными, без оружия, ведшие себя стойко на допросах встречали у военных трибуналов положительное отношение. Прямым предательством сочли поведение двоих солдат, попавших в плен и согласившихся у японцев вернуться для совершения диверсий. Несмотря на то, что оба тут же сдались после перехода линии фронта, они были приговорены впоследствии к расстрелу. Участие в инсценировке на фотографии в начале поста явно аукнулось лишними годами ИТЛ его участникам. В целом, только 43 человека, меньше половины из вернувшихся была привлечена к ответственности, их них 5 оправданы, 8 приговорены к расстрелу (реально приведено в исполнение то ли два, то ли четыре приговора), остальным давали по 5-10 лет ИТЛ. Еще одной мерой осуждения было исключение из армии для офицеров или перевод военнослужащего во внутренний округ, что после монгольских пустынь с их спартанскими условиями скорее казалось благом. Как правило, все эти люди сидели или не служили недолго, и были снова призваны в армию во время Великой Отечественной.

В книге есть краткие биографии всех попавших и вернувшихся из плена, что удается проследить документально. Не менее двух человек попали уже в немецкий плен, один из которых выжил в нем. Многие погибли уже на фронтах ВОВ. Самой удивительной была биография летчика Гусарова, того самого заплутавшего. Приговоренного к 7 годам ИТЛ он был освобожден и по документам, попал в 229-ю дивизию, погибшую летом 1942-го в междуречье Дона и Чира, опять числился пропавшим без вести. Потом по документам всплывает в 13-м ТК под Сталинградом, был ранен, и смог вернуться после ранения в авиацию в должности пилота У-2 в эскадрилье связи. И вместе с ней дошел до Берлина, награжден орденами. До сих пор значится в книгах памяти по Халхин-Голу как пропавшим без вести.

По началу войны общее впечатление такое, что в КОВО и особенно в ОдВО оказались более готовыми к тому, как она началась, по сравнению с Белорусским и Прибалтийским округами. Здесь и подняли войска по тревоге раньше, и не вся артиллерия оказалась в тылу на сборах. Ответ Пуркаева на первый вопрос анкеты вообще исключает всякую вариативность "знал/не знал" проявляемую командирами соединений на уровне дивизии, планы обороны госграницы были доведены до них. Есть свидетельства, что вплоть до уровня полков проводились учения с занятием позиций на границе. В Одесском военном округе свою роль сыграла еще и тесная работа с разведданными от пограничников, потому что румыны вообще особо не маскировали свои намерения, вплоть до речей Антонеску на митингах. Все это обусловило более удачные действия на южном участке фронта по сравнению с разгромом севернее припятских болот.

Дальше идет описание боевых действий и частое переплетение с уже прочитанными книгами. К примеру, я нашел описание какие образом начштаба 6-й армии Иванов Н.П. вырвался из Уманьского котла. В то время как окруженные пытались пробиться на восток или юг, где были сильные заслоны на замкнувшемся кольце, начштаба и его соратники прорывались в противоположном направлении, причем часть пути на БТ-7 с замазанными опознавательными знаками проделали днем мимо немецких регулировщиков. Охотно дали свои свидетельства о первых боях с румынами командиры Одесского ВО, им там было что вспомнить приятного, поэтому особо не скрывались. К слову, процент условно околомемуарных работ с намеком на литературные претензии в этой книге даже выше чем в первой, хотя и есть сухие и лаконичные перечисления что было на пару страниц. Рекорд однозначно поставил К.П. Сазонов, начальник штаба 51-го стрелкового корпуса из 22-й армии РККА, на 60 страницах подробно расписавших бои от Двины и до северного фланга Смоленского сражения, и заодно воздав по заслугам и своему командарму, и подчиненным в тех боях. Как и свидетельства начштаба 10-й армии Ляпина П.И. из первого тома этот рассказ стал, пожалуй, самым интересным местом книги.

Общее впечатление от двухтомника безусловно положительное, ведь больше опросить красных командиров не удастся, а уровень ведения документации в 1941-м был зачастую плачевный. Железный мастхэв прежде всего для историков, пишущих о тех событиях, у меня в комментариях к рецензии на предыдущий том они уже отметились. Для себя лично отмечу необходимость при чтении мемуаров этих же людей (надо при случае перечитать Баграмяна и прочитать Рябышева) сравнить их показания под грифом секретности с общедоступным текстом. Хотя, полагаю, для менее упертых любителей военной истории чем я, одолеть все эти восемьдесят девять свидетельств будет трудновато.

Я уже писал в блоге по выходу этого двухтомника, напомню только о происхождении собранных документов. Попытки понять причины катастрофического поражения Красной Армии летом 1941 г. неоднократно предпринимались советскими и российскими историографами. Однако исследования осложнялись тем, что большая часть документов приграничных дивизий, армий и военных округов была утрачена в ходе боевых действий. И свежесозданное Главное военно-научное управление, которому было поставлено задачей написание первого стратегического описания компаний Великой Отечественной, в 1949 году разослало письма офицерам и генералам, занимавшим командные должности в приграничных округах в 1941 году, с просьбой предоставить воспоминания по начальному периоду войны, с июня по сентябрь. Раны и боль войны были еще свежи, кроме того, в подавляющем большинстве своем эти люди продолжали занимать командные должности и были занятыми людьми. А может быть, и решили лишний раз не вспоминать своих ошибок... Поэтому из свыше двухсот писем, отправленных в 1949-50 годах прислали воспоминания 33 человека. Пятнадцать человек прямо отказались отвечать по различным причинам, а от 164 человек ответы не были получены. Так, например, из семи запросов, направленных бывшим руководителям приграничных округов (командующий округом и начштаба), был получен только один ответ от М.А. Пуркаева, начштаба КОВО. А М.В. Захаров (начштаба ОдВО) и Ф.И. Кузнецов (командующий ПрОВО, а потом оборонявший Крым) отказались письменно отвечать на вопросы, с ними провели беседы, но эти записи канули в Лету, составитель их не нашел. Потом командирам еще рассылали напоминания, в целом сбор документов продолжался все 50-е годы. Впоследствии, часть записей-воспоминаний использовалась в секретных публикациях по истории ВОВ, для широкой публики их впервые приоткрыли в 1989-м году в "Военно-историческом журнале", но те выдержки были сильно обрезаны по цензурным соображениям. И вот, только в наше время историк спецслужб Сергей Леонидович Чекунов разыскал в архивах и обработал эти воспоминания, ныне выпущенные в двух томах: Пишу исключительно по памяти... Том 1 и Пишу исключительно по памяти... Том 2. В первом томе - воспоминания командиров от финской границы до Прибалтийского и Белорусского военных округов.

Командиры весьма разнообразно подошли к ответам на вопросы. Некоторые строго, по всей форме, с нумерацией кратко сообщили, что помнили. Многие написали вполне развернуто, хоть и придерживаясь строгой суховатой формы, принятой в военных документах, заодно сформулировав свои выводы о происходившем. Некоторые словно ждали возможности написать первые главы своих так и никогда не написанных мемуаров, и развернуто, с литературными оборотами описали первые дни войны, начарт 19-го ск Пядусов И.М. с карельской границы и Афанасьев П.В., замначальника инженерный войск Прибалтийского особого. Ответы как правило были получены от людей, занимавших командные должности на уровне корпусов и дивизий, уровень выше был куда как краток и немногословен, например командарм-11 Морозов В.И. и его начштаба Шлемин И.Т. на двоих сухо прошлись по пунктам анкеты и написали аж шесть страниц ответов. Опрос затронул и четверых человек- командующих полками из 11-й и 4-й армии, вышедших с остатками своих полков к своим на восток. Что характерно - из них только один в дальнейшем сделал карьеру вплоть до генеральских должностей, остальные так и застряли на уровнях комполка или максимум замкомандира дивизии. Такая же опала коснулась пары командиров дивизий, вышедших из окружения. Для самого управления генерал-полковника Покровского, эти ответы были частью расследования кто еще может что-то сообщить, так как офицеры писали фамилии сослуживцев, на их ответах ставились визы подчиненным "разузнать жив ли" и предпринимались дальнейшие поиски. Полагаю, что если бы эти воспоминания собирали не в добровольном, а в приказном порядке, то массив свидетельств был бы куда больше этих двух томов.

По ответам, прежде всего по первому вопросу о доведении до командующего и его подчиненных планов об обороне государственной границ разнобой полный. Под словами командиров дивизионного уровня, отрицающих доведение планов до них лично, составитель нередко приводит архивные документы в сносках, говорящих о том, что этот же план был доведен до штаба дивизии, то есть начштаба о нем знал, а комдив - нет. Видимо, анкетируемые продолжали опасаться каких-либо последствий в карьерном плане, как бы не выплыло ничего из пережитого. Отдельный жанр - все валим на мертвых либо опальных командующих, потому что командиры не стеснялись критиковать отставного Кузнецова и позже расстрелянного Кленова из Прибалтийского округа, равно как казненных Павлова и Климовских из Белорусского. Тут затрагиваются как решения о расположении частей до войны и их подготовке, так и первые военные дни. Общей проблемой, особенно выпирающей в воспоминаниях связистов, было аховое положение со связью, так штаб Кузнецова потерял проводную связь с подчиненными уже к концу 22 июня, а радио командующие не доверял настолько, что даже штаб ПрОВО держал рации в 14 км (!) от КП, и эта радиобоязнь передавалась на уровне дивизий, широко распространено было поверье, что немцы сразу накроют работающую рацию. В Белоруссии связь на уровне армий продержалась немногим более, до последних чисел июня, когда утратившие последние радиостанции командующие потеряли последние каналы коммуникаций с хаотично отходящими войсками.

Из всех свидетельств наиболее ценными являются развернутые и доходчиво написанные воспоминания на 70 страницах начштаба 10-й армии Ляпина П.И., дающими полную картину последних мирных дней и первой военной недели с точки зрения армии, от характеристики местности, на которой надо было вести оборону, до общего оперативного положения армии полуокруженной очертаниями государственной границы в белостокском мешке. Тут и о причинах неудачного контр-удара оперативной группы Болдина, и о всеобщей шпиономании, и о развале связи, о попытках найти локтевую связь с соседями к северу и к югу (4-я армия, где начштабом был Сандалов), об импровизированных сборных отрядах, самыми боеспособными участниками которых были пограничники. Если страшно подступаться к первой части сборника на полтысячи страниц толщиной, то прочтите отдельно именно это свидетельство.