Слово в защиту «долгой и счастливой жизни»

Человеческая увлеченность сказочными концовками не имеет привязки ни к определенным поколениям, ни к географическому положению, ни к языковым особенностям, ни даже к усилению и спаду моды на романтический цинизм. Я горячо настаиваю на том, что в самой нашей сущности есть что-то такое, что заставляет нас желать долгой и счастливой жизни (ДСЖ).

Конечно, каждый называет это по-своему: Американская мечта, Шангри-Ла, Райские кущи, Элизиум, Мекка, Небеса, Зион, Авалон, Вальгалла. Список можно продолжать и продолжать. И вот вам доказательство, что это не новомодная навязчивая идея. Столько различных названий могло появиться только со временем. Огромное количество сказочных путешествий ведут к счастливой развязке. И как результат — появление неисчислимого множества истинно верующих в ДСЖ. Ну, или хотя бы тех, кто хочет в нее верить. И я одна из них, хотя я и твердо уверена в том, что уж в реальной жизни такого явления не существует. А значит, художественная литература обеспечивает наиболее адекватное решение этой проблемы.

Рассказчики вроде меня прибегают к счастливой развязке в каждом своем повествовании. Согласно результатам исследований, такие сказочные концовки прослеживаются вплоть до бронзового века, задолго до формирования литературного языка как явления.

Например, рассмотрим ДСЖ, известную и любимую всеми нами: «Красавица и чудовище». Написанная французской писательницей Габриэль Сюзанна Барбо де Вильнёв, эта история была опубликована в 1740 году и является одним из старейших произведений со счастливой концовкой. С момента публикации ее пересказывали раз за разом, начиная от салонных чтений 18-го века и заканчивая фильмом 2017 года от студии Дисней. В процессе менялся состав персонажей. Танцующий подсвечник появился в более поздних инкарнациях этой сказки. Однако, концовка истории остается неизменной сотни лет. Принц избавляется от своего проклятого обличия чудовища благодаря любви добросердечной девицы. Она же получает в свое распоряжение волшебное королевство и преданного принца за то, что под уродливой внешностью разглядела истинную личность и полюбила ее. Анджела Лэнсбери, озвучивая миссис Поттс, дает намек в песне: «История стара как мир».

Можно быть против сентиментальной напыщенности этой сказки, однако невозможно отрицать глубокое чувство удовлетворенности, которое она после себя оставляет. Но почему?

Этот вопрос я задавала себе, когда я опасливо пробегала мимо злободневных и полных сурового реализма книг и мои пальцы замирали на корешках тех произведений, которые обещали *вздох* долгую счастливую жизнь. И вот в чем, собственно, дело. Они не состоят сплошь из танцев Золушки и прекрасного принца посреди розовых облаков до самого занавеса. Они в то же время прекрасно утоляют жажду эмоций. Вариантов ДСЖ настолько же много, как и вариантов определений для слов, составляющих это понятие: долгий и счастье и жизнь. Значение зависит от контекста и от того, в какие интерпретации этих слов мы привыкли верить.

Я считаю, что нас привлекают счастливые развязки потому что читатели не могут управлять событиями, которые происходят в их собственной повседневной жизни. Если прошедшие несколько лет пандемии нас чему-то и научили, то только тому, что мир совершенно непредсказуем. За порогом нашего дома нас всегда ожидает хаос, мы постоянно окружены им, однако истории со счастливым концом дают нам некое убежище. В этих выдуманных мирах мы в безопасности. Здесь есть всеведущий рассказчик, который гарантирует нам, что проведет нас сквозь все шторма невредимыми прямиком в спокойные воды. А это означает, что счастливая концовка способна снять стресс.

Некоторые могут (и многие так и делают) заявить, что книги такого рода — это что-то вроде особой формы самоисцеления. Наш разум включает круиз-контроль. Начинается увеселительная поездка через страницы. Мы встречаем персонажей, влюбляемся, сражаемся, плачем, смеемся и много чего еще. Мы имеем право предаваться всем этим эмоциям, так как знаем — где-то в конце ожидает счастье. И это очень мотивирует. Повседневная жизнь ни за что не даст такой уверенности.

Много лет назад моя мать сказала мне: жизнь слишком коротка, чтобы читать книг, которые заставляют меня чувствовать себя хуже. Я читаю, чтобы улучшить свое самочувствие. В то время я была выпускником отделения Английской словесности. Я глубоко погружалась в произведения Гюстава Флобера, Кормака Маккарти, Скотта Фицжеральда, Льва Толстого и им подобных. Я пыталась оспорить ее мнение приводя доводы, что это все не по-настоящему. И она искренне отвечала: «Вот именно».

Сейчас, став на пару десятков лет старше, я понимаю, что она была права. Я все еще люблю Флобера, но теперь я еще и прониклась глубоким уважением к книгам со счастливым концом. Они влияют на меня столь же сильно, как и наблюдение за мадам Бовари, которая обретает сумасшедшую любовь, растрачивает все свое состояние принимает мышьяк и умирает. Это вызывает катарсис. И снова мы возвращаемся к наиболее древним приемам повествования. Еще греки дали определение этому явлению. Катарсис — очищение и высвобождение эмоций посредством драматического искусства; обновление и восстановление за счет воздействия сильных эмоций. Я бы сказала, что в современном мире одной из таких эмоций является проявление счастья. Катарсис через ощущение счастья за персонажей художественных произведений оказывает восстанавливающий эффект с психологической точки зрения (да, да, не очень правдоподобно).

Когда я работала над концовкой своего нового романа «Остров Мюстик», я создала четыре сильно отличающихся друг от друга варианта. Один я написала перед пандемией, второй во время карантина, а два оставшихся — после. Каждый из них глобально влиял на повествование, и, в итоге, я четыре раза основательно переписывала материал. За это время изменился мир. Изменилась я. Изменились все вокруг меня. Изменился характер отношений между автором и читателем.

Семейная сага о матери и ее дочерях, которую я писала совсем не предполагала счастливой развязки. На самом деле, в первом и втором черновых вариантах романа она была душераздирающе трагична. Настолько же трагична, насколько могут быть утонувшие котята и мертвые бабочки. Однако, мне расхотелось читать подобные книги. Одно из моих писательских правил гласит, что нельзя настолько любить свои рукописи, чтобы не замечать в них изъяны. Это все нарциссизм... и вовсе не долгая счастливая жизнь. Я порвала несколько сотен страниц, переписала, порвала еще страницы и переписала снова.

Я не преследовала цели сделать счастливую концовку. Технически, «Остров Мюстик» не вписывается в рамки требований жанра. Для него необходима сильная романтическая линия, а в романе она как бы есть и как бы ее нет. Каждая из протагонисток (Вилли Мэй, Хилли и Джоанна) тоскует по человеку, которому можно было бы подарить свою любовь, и который бы полюбил их со всей их сложностью и свободомыслием. Не буду спойлерить, но их сюжетные линии приводят к исполнению этих желаний.

Этот вариант развязки не только ощущается наиболее гармоничным всей истории, но он повлиял и на мою собственную реальность. Он дал мне надежду на то, что и я достойна того же на мой непростой характер. Возможно, что моя собственная счастливая развязка вполне достижима. Не в этом ли основная цель искусства? Разделять значимые и эмоциональные счастливые развязки с теми, кого мы любим.

И вот оно, мое небольшое событие. Это книга, которую я буду брать в руки снова и снова.

Сара Маккой (Sarah McCoy)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ