Рецензия на «Высокие ноты: взлет и падение гонзо-журналистики»

Рецензия на книгу «Высокие ноты: взлет и падение гонзо-журналистики» Дэвида С. Уиллза, издательство Beatdom Books, 555 страниц (ноябрь 2021 г.)

I

В недавно вышедшей в свет биографии Хантера С. Томпсона под названием «Высокие ноты» (High White Notes) журналист Дэвид С. Уиллз называет его первой рок-звездой американской журналистики и сравнивает с Миком Джаггером. Прочитав эту книгу, я пришел к заключению, что у него гораздо больше общего с Дональдом Трампом. Родились с разницей в девять лет, в золотую эпоху американского патриархата. Оба одержимы политикой, не имея внятных политических убеждений. Оба тосковали по мифическому «американскому раю» прошлых времен. Оба нагрели множество друзей и деловых партнеров. Оба остались бы ни с чем, если бы не постоянные вмешательства заботливых покровителей. Оба эгоцентристы, обожающие превозносить себя и ненавидящие делиться славой с кем бы то ни было. Оба с удовольствием отпускали уничижительные реплики в адрес женщин, меньшинств, инвалидов и других людей с ограниченными возможностями. Оба часто предавали тех, кто был верен им до последнего. Бесконечные письма и жалостливые звонки Томпсона друзьям и коллегам в три часа ночи, можно сказать, аналог полуночных эмоциональных излияний Трампа в «Твиттере». Оба многократно преувеличивали собственные успехи, а в неудачах винили других. Оба ужасно обращались с женами. Оба неизменно (и не совсем безосновательно) лелеяли в себе обиду на предполагаемых врагов в правительстве и СМИ. Оба невероятно претенциозны...

Список можно продолжать бесконечно. Вообще-то у Трампа дела куда лучше, чем были у Томпсона. Насколько мне известно, Трамп никогда не имел проблем, связанных с наркотической или алкогольной зависимостью. Томпсон сам был ходячей проблемой. Первый на моей памяти американский президент, при котором в Белом доме не было домашних питомцев, кажется, совсем не интересуется животными. Томпсон же любил мучить их. С 2015 года ходили слухи, что Трамп оскорбил кого-то по расовому признаку, но поскольку доказательства так и не были представлены, будет справедливо заключить (по крайне мере временно), что это не входит в число его недостатков. Опубликованные и (особенно) неопубликованные тексты Томпсона полны такой лексики.

Все это может привести вас к убеждению, что «Высокие ноты» не выставляют жизнь и деяния Хантера С. Томпсона в выгодном свете. Отнюдь, Дэвид С. Уиллз — горячий поклонник Томпсона, считающий его великим писателем и временами великим журналистом. Но Уиллз — честный проводник, и написанная им биография невероятно увлекательна и сочетает в себе восхваления со стороны преданного фаната с доброй долей критики в отношении Томпсона и его работы.

Будучи несомненно впечатляющей, книга, однако, имеет ряд недостатков. Уиллз слишком часто использует клише («В этой книге я не буду выбирать выражения»; «стояли у него над душой, требуя финальной рукописи»; «женщины вешались на него» и т. д.) и склонен находить некое глубокомыслие в неестественно искаженном толковании прозы Томпсона. Например, Уиллз описывает отрывок из очерка о французском горнолыжнике Жане-Клоде Килли, который Томпсон написал в 1970 году: три мальчика подошли к Томпсону и спросили, не он ли Жан-Клод Килли. Томпсон отвечает, мол, да, это я, затем поднимает курительную трубку и говорит: «Сижу тут, курю марихуану. Вот почему я такой быстрый на лыжах». По-моему, обычное баловство Томпсона, но Уиллз находит в этом более глубокую подоплеку: «Кажется, будто это просто шутка ради шутки, но на самом деле это мнение о природе знаменитости, в частности, об отсутствии у Килли истинной значимости». И когда Томпсон пишет о Килли, что тот «напоминает юного банковского клерка, пытающегося прикарманить денежки, думая, что никто не заметит», Уиллз отмечает: «Томпсону удалось не только удачно передать особенность внешности [Килли], но и намекнуть на особенности его характера. Он поместил в сознание читателей образ, который останется там навсегда. Примерно такого же эффекта, пусть и использовав чуть больше слов, достиг Ф. Скотт Фицджеральд, когда устами Ника Каррауэя описал улыбку Джея Гэтсби». (Кстати, название книги позаимствовано у Фицджеральда, который называл так короткие отрывки, настолько красивые, что они ярко выделяются на фоне более крупного текста, частью которого являются.)

Уиллз также преувеличивает оригинальность Томпсона. Томпсон испытывал трудности с созданием точного портретного очерка о Килли и потому писал об эффекте, который Килли производил на окружающих. Уиллз называет это нетрадиционным подходом, но в 1970 году в этом уже не было никакой новизны. В статье «Фрэнк Синатра простудился», которую Гэй Тализ написал для журнала «Эсквайр» в 1966 году, используется та же техника, и эта работа до сих пор считается одной из лучших журнальных статей всех времен. После убийства Джона Фицджеральда Кеннеди (судьбоносное событие для Томпсона), колумнист нью-йоркской газеты Джимми Бреслин написал заметку о человеке, который копал на Арлингтонском национальном кладбище могилу для президента. Когда Томпсон занялся так называемой «новой журналистикой», Тализ, Бреслин, Том Вулф и другие уже годами писали по ее канонам.

Томпсон не любил делиться славой с кем бы то ни было и потому изобрел так называемую «гонзо-журналистику»: посещение крупных культурных мероприятий в пьяном и обдолбанном состоянии и затем написание статьи о самом себе, игнорируя то, что делало это событие достойным освещения. Уиллз дает такое определение: «слияние фактов и вымысла, абсолютно субъективное, с налетом сарказма, приправленное жестокостью, мудростью и ненормативной или туманной лексикой, причем в центре этой попытки написать хоть что-то находится сумасшедший рассказчик...»

Гонзо-журналистика берет начало в 1970 году, когда журнал «Скэнленз Мансли» отправил Томпсона в его родной Луисвилль осветить скачки Кентукки Дерби. Томпсон решил воспользоваться этой возможностью, чтобы поиздеваться над луисвилльским высшим обществом — влиятельными лицами, которые смотрели на таких, как он, свысока, когда он был юн. Эту работу ему поручили на пару с молодым британским художником по имени Ральф Стедман. Их темпераменты различались кардинально (Стедман был трезвенником и надежным профессионалом, работал усердно и сдавал проекты вовремя), однако гротескное, напоминающее галлюцинации творчество Стедмана идеально сочеталось с дикими полетами писательской фантазии Томпсона. Ни тот, ни другой не отличались стремлением к реализму.

Когда Дерби закончилось, «Скэнленз» отправили Томпсона и Стедмана в Нью-Йорк и поселили в отеле, чтобы те завершили работу. Стедман сдал свою часть всего через два дня. Томпсон же никак не мог приступить к обработке собранного материала, глотал таблетки, пил и ждал вдохновения. Когда прибыл посыльный из «Скэнленз», требуя копию статьи, в отчаянии Томпсон вырвал страницы из записной книжки и отдал их в надежде потянуть время. Страницы были переданы в филиал «Скэнленз» в Сан-Франциско, и редактор Уоррен Хинкл с сотрудниками редакции взялись за них, пытаясь превратить в связную статью. Чтобы представить местную аристократию в невыгодном свете, Томпсон соврал, что приехал осветить Дерби в прессе, потому что получил информацию о готовящемся там расовом конфликте. Естественно, людей, у которых он брал интервью, это расстроило, и они давали в ответ резкие комментарии. Невозможно определить, сколько в очерке о Кентукки Дерби правды, а сколько томпсонского вымысла. Читая труды такого ненадежного рассказчика как он, лучше скептически относится ко всему.

До публикации статьи Томпсон был уверен, что это будет провал. Он сказал знакомому: «Это дерьмовая статья, классический пример безответственной журналистики». Так или иначе, появившись в «Скэнленз», очерк «Дерби в Кентукки упадочно и порочно» моментально стал хитом. Обладатель Пулитцеровской премии и давний друг Томпсона, романист Уильям Кеннеди считал, что статья о Кентукки Дерби стала для Хантера откровением: «Он использовал свой талант сочинительства в описании и подробном разборе этих персонажей и просто выдумал все это. Хотя я уверен, доля правды там есть». Это стало своеобразным шаблоном для многих наиболее известных работ Томпсона.

II

Томпсон родился 18 июля 1937 г. в Луисвилле. С самого детства в его поведении просматривались характерные черты, которые остались с ним на всю жизнь. Он лгал, издевался над другими и создавал неприятности, которые зачастую приходилось расхлебывать окружающим. Уиллз пишет:

Насилие и хаос... были неотъемлемой частью его жизни с самого детства... Друзья вспоминают, что он часто прибегал к насилию, но из-за своего обаяния и говорливости редко попадался... А еще он с удовольствием организовывал драки в близлежащем лесу, бросался камнями в других детей и пытался разжигать межрасовые конфликты. Собирал друзей, доводил их до состояния безумия, а затем начинал стрелять из пневматического ружья и выкрикивать расистские эпитеты в адрес местных афроамериканских ребятишек... Любимым развлечением Хантера было творить что-нибудь шокирующее и смотреть на реакцию людей. Еще лучше, если удавалось убедить кого-то другого взять на себя весь риск, а самому просто наблюдать в сторонке... Он обожал ломать вещи, бить, обижать людей и поносить идеи, высказанные окружающими.

Друг детства Томпсона рассказывал: «Лучше всего на свете у него получалось врать. Он делал это абсолютно спокойно и уверенно». Еще одна характерная черта, приобретенная в детстве, — употребление дурманящих веществ. Согласно Уиллзу, «друзья Томпсона сообщили, что он начал пить виски в возрасте тринадцати лет и к шестнадцати, вероятно, уже стал алкоголиком, способным пить беспробудно и при этом даже не выглядеть пьяным».

Отец умер, когда Томпсону было четырнадцать. Его мать, Вирджиния, чтобы содержать его и двух его братьев, работала библиотекарем и привила Томпсону любовь к чтению и письму. В 17 лет его обвинили в соучастии в грабеже и приговорили к 60 дням тюремного заключения. Улики против него были весьма спорными, однако судья хорошо знал его, поскольку защитил от предыдущего обвинения. Кажется, что судья отправил его в тюрьму просто чтобы хорошенько припугнуть. Но это не сработало. Через 31 день он вышел из тюрьмы и вступил в ряды ВВС. Большую часть срока военной службы он провел на базе ВВС США в Эглине, в дальнем северо-западном уголке Флориды. Там Томпсон прославился как веселый, но не всегда надежный спортивный обозреватель газеты, публиковавшейся на базе. Его бунтарское поведение не вызвало симпатии у начальства, и спустя три года они с превеликим удовольствием отправили его в почетную отставку.

В конце 1950-х — начале 1960-х годов Томпсон переходил из одной газеты в другую, причем чаще всего добровольно покидал редакцию через несколько недель или месяцев, чтобы избежать увольнения. На самом деле он больше всего хотел писать художественную литературу, как его кумиры — Фрэнсис Скотт Фицджеральд и Эрнест Хемингуэй. В течение этого периода он написал два романа: «Принц Медуза» и «Ромовый дневник», но не смог найти издателей. Работая репортером в недолго просуществовавшем спортивном издании в Пуэрто-Рико, познакомился с Уильямом Кеннеди. Затем провел год в Южной Америке, где писал статьи для «Нэшнл обсервер» — еженедельной газеты издателя «Уолл-стрит джорнэл». Поначалу его статьи в «Обсервер» имели большой успех как у редакторов, так и у читателей. Проблемы начались, когда он написал, что видел, как богатый британский колонист запускал мячи для гольфа с террасы своего пентхауса в Кали, Колумбия, в головы нищих в расположенных внизу трущобах. Как отмечает Уиллз, «уж слишком ладно это все было написано, и редакторы спросили, а не придумал ли он все это, чтобы представить образ мерзкого колониста и тем самым проиллюстрировать то, что многие латиноамериканцы ненавидели в "белых людях". И дальше в статье приводятся слова разных людей, которые уж слишком гладко вписываются в повествование... Эти источники больше похожи на грубо прорисованных персонажей, чем на живых людей...»

Эта очевидная ложь, как пишет Уиллз,

... не пришлась по душе редакторам «Обсервер»... Они заявили, что у многих его статей был оттенок «сказочки», и что он «ненадежный» корреспондент. Когда [редактор] Клиффорд Райли обнаружил, что Томпсон процитировал Библию и неверно указал номер стиха, Томпсон ответил: «Какая, к черту, разница, этот стих или не этот?» В его понимании такие подробности не имели никакого значения в свете истории, которую он хотел поведать... К статье о городе Бьютт, штат Монтана, появились более серьезные претензии... Обнаружив, что данные о численности населения и количестве рабочих на фабриках он взял из головы, редакторы пришли в ярость. На что он ответил: «Да никому нет дела до этих фактов».

В конце концов Томпсон потерял работу в «Обсервер». Вернувшись в США, женился на давней подруге Сэнди Конклин, что благотворно повлияло на него, но стало испытанием для самой Сэнди:

Почти во всю продолжительность отношений она неустанно поддерживала его литературные амбиции, ограждала от докучливых людей и следила за его питанием, чтобы он мог как можно больше времени проводить у печатной машинки. Утром и днем, пока он спал, она ездила на машине в Сан-Франциско на разные подработки, чтобы оплачивать счета.

Однако доброта Сэнди не была вознаграждена по достоинству. Уиллз пишет:

Хантер всегда вел с себя с Сэнди как агрессивный собственник и был ошеломительно ревнив. Он писал ей грубые, оскорбительные письма, требуя безоговорочной верности, и впадал в настоящую истерику, если она слишком долго разговаривала с другим мужчиной. С тех пор как они стали жить вместе, он применял к ней и физическое насилие. Она была любящей, заботливой пацифисткой, а он вечно раздраженной скотиной, неспособной сдержать свой буйный нрав. Даже в те не столь прогрессивные времена его поведение по отношению к ней приводило друзей и посетителей в ужас.

Несколько раз Хантеру и Сэнди пришлось в срочном порядке переезжать, потому что владельцы домов выселяли их из-за его поведения (обычно дело было в незаконной стрельбе из огнестрельного оружия). Лучшие времена в их отношениях прошли в районе Биг-Сур, Калифорния, но продолжались они недолго. «И Хантер, и Сэнди были счастливы в Биг-Суре, где прожили год, но после выселения не смогли найти другого жилья. Для не слишком успешного писателя и его подруги это стало большой проблемой, в особенности потому, что писатель тратил свои скудные заработки на оружие, а существенная часть их прочих доходов ушла на несколько нелегальных абортов в Тихуане».

Большой прорыв в писательской карьере Томпсона произошел в 1965 году, когда журнал «Нэйшн» нанял его написать статью о мотоклубе «Ангелы ада». Очерк оказался настолько популярным, что Томпсона буквально осаждали издатели, предлагавшие превратить его в полноценную документальную книгу. Томпсоны переехали в район Сан-Франциско Хейт-Эшбери, и Хантер принялся за написание книги «Ангелы ада», которая была опубликована в 1967 году и сделала его знаменитым. Даже в этой, самой первой книге, написанной еще до формирования концепции гонзо-журналистики, Томпсон уже заигрывал с правдой и создавал легенду из самого себя — впоследствии это стало отличительной чертой его работ. Сами «Ангелы ада» восприняли это не очень благосклонно. Один из основателей «Ангелов» Сонни Барджер сказал, что Томпсон «хвалился, будто он такой весь из себя крутой мужик, хотя он им не был. Как только пахло жареным, он сбегал и прятался». О книге Барджер высказался весьма кратко: «Барахло».

Уиллз отмечает, что Томпсон «писал о себе так, чтобы подчеркнуть собственную легендарность... чтобы доказать свою крутость на бумаге. На задней обложке ["Ангелов ада"] написано, что он "самый дерзкий и отчаянный журналист Америки", а в самой книге он рассказывает о том, что при первом знакомстве с "Ангелами" попытался произвести на них впечатление, прострелив окна в собственном доме в Сан-Франциско. Такие моменты показной храбрости описаны в истории очень кратко и служат единственной цели: создать мифический ореол вокруг самого себя».

Однако именно эта манера создавать легенду из самого себя, хвалиться тем, что потребляешь наркотики и нарушаешь любые правила, и привлекала редакторов американских журналов в работах Томпсона — не удивительно, что он так охотно писал на эти темы. Именно из-за этого дикого характера Уоррен Хинкл из «Скэнленз Мансли» захотел спустить его с поводка на общественность Луисвилля. Тем не менее, слава героя, отвергающего общекультурные ценности, пришла к Томпсону, только когда он начал писать для небольшого начинающего издания в Сан-Франциско под названием «Роллинг стоун».

III

Журнал «Роллинг стоун» был основан в ноябре 1967 года музыкальным критиком Ральфом Джозефом Глисоном и 21-однолетним вундеркиндом издательского дела Яном Веннером. «Роллинг стоун» стал самым значимым изданием США, посвященным сексу, наркотикам и рок-н-роллу, т.е. культуре левой молодежи 60-70-х годов. Целевой аудиторией журнала «Плэйбой» были успешные бизнесмены — живые воплощения Дона Дрейпера из сериала «Безумцы». А «Роллинг стоун» издавался скорее для таких как Салли Дрейпер: хиппи, курящих траву и придерживающихся принципов свободной любви.

На первый взгляд, не самое удачное сочетание. «Роллинг стоун» издавался для беби-бумеров, таких как Ян Веннер, молодых людей, родившихся после Второй мировой войны, воспитанных на телевидении и рок-музыке. Томпсон родился в 1930-х, служил в армии, любил оружие и с удовольствием отпускал расистские и шовинистские замечания. В его работе практически отсутствовали отсылки к сексу и рок-н-роллу. Со временем он проникся Бобом Диланом, группой Jefferson Airplane и другими любимцами поколения «Вудстока», но он не вырос на рок-музыке и, по-видимому, не испытывал особенного желания писать о ней. Даже более того, в 1967 году он написал статью для журнала «Нью-Йорк таймс мэгэзин», в которой раскритиковал хиппи, сравнив их с предыдущим поколением — битниками — в пользу последних. Но Ян Веннер проявил почти сверхъестественную проницательность, увидев, что анархизм Томпсона и отсутствие уважения к авторитетам придутся по вкусу читателям «Роллинг стоун», которые признавали что угодно, если речь шла о бунте против правящих кругов.

Первая работа Томпсона для «Роллинг стоун» под названием «Битва при Аспене» была опубликована в октябре 1970 года и повествовала о его утопичной кампании по становлению шерифом этого городка в штате Колорадо. В ходе кампании Томпсон использовал движение «Власть фриков» — попытку превратить «Силу цветов» (некое подобие лозунга американских хиппи, прославляющего мир и любовь) в полноправную политическую силу. Следующая статья — «Странное громыхание в Ацтлане» — представляла собой расследование убийства борца за гражданские права мексиканских переселенцев и журналиста Рубена Салазара полицейскими из Управления шерифа округа Лос-Анджелес. Опубликована в апреле 1971 года. Даже в начале сотрудничества с «Роллинг стоун» Томпсон нарушал сроки и нуждался в помощи при оформлении историй в полноценные статьи. Уиллз пишет по поводу окончательного варианта статьи: «Следует отметить, что это была не полностью работа Томпсона. Он в основном набрасывал какие-то куски о разных фрагментах истории и отправлял редакторам, а уж те совмещали их».

Эти первые несколько работ для «Роллинг стоун» привлекли много внимания, но прочно застрять в умах общественности ему помогло следующее задание. В ходе расследования дела Рубена Салазара Томпсон во многом полагался на адвоката мексиканского происхождения Оскара Зету Акосту, который участвовал в движении по борьбе за права мексиканских переселенцев. Однако многие, более агрессивно настроенные лос-анджелесские мексиканцы не одобряли такие тесные взаимоотношения Акосты с «белым» журналистом и не хотели иметь никаких дел с «белорожим писакой». Чтобы избежать лишнего внимания, Томпсон предложил Акосте составить ему компанию в короткой поездке в Лас-Вегас. Журнал «Спортс иллюстрейтед» предложил Томпсону гонорар за подписи к фотоснимкам мотогонки, которая должна была состояться в конце марта 1971 года.

Союз Томпсона и Акосты был столь же судьбоносен, как и союз Томпсона со Стедманом и Веннером. Акоста во многих отношениях вел себя гораздо больше в духе «гонзо», чем Томпсон. Он был таким же параноиком (арендовать кабриолет для поездки в Лас-Вегас было идеей Акосты, потому что так было якобы сложнее подслушивать их разговоры тем, кто мог установить в автомобиль «жучки»). Он был намного задиристее Томпсона (Акоста исчез в 1974 году, предположительно, убит из-за наезда на каких-то мексиканских наркоторговцев в Масатлане). И еще у него, вероятно, был неограниченный доступ к нелегальным наркотикам. Итак, Томпсон и Акоста отправились на автомобиле из южной Калифорнии в Лас-Вегас, официально, чтобы Томпсон мог осветить мотоциклетную гонку.

Томпсон конечно же не видел гонки (обычное дело; даже в роли спортивного обозревателя армейской газеты он часто писал о спортивных событиях, которые не смотрел). «Спортс иллюстрейтед» не стали использовать сданный им материал, но ему было наплевать. Томпсон начал писать очерк об их с Акостой выходках в Лас-Вегасе под наркотиками и раздал его руководству «Роллинг стоун». Им понравилось, и Томпсону предложили вернуться вместе с Акостой в Лас-Вегас на конференцию Окружной прокуратуры по дурманящим веществам и опасным наркотикам, назначенную на конец апреля 1971 года. В этот раз Томпсон подготовился к поездке в Лас-Вегас: привез переносной магнитофон, и несколько дней они с Акостой бродили по Вегасу и записывали на пленку звуки и голоса. Они наговаривали в магнитофон свои наблюдения и проводили бесчисленные интервью со встречными людьми, полагая, что проводят исследование для книги о гибели американской мечты.

Когда поездка подошла к концу, Томпсон направился в Вуди-Крик, штат Колорадо, где он теперь жил с женой и ребенком в домике на Совиной ферме — куске деревенской земли, который он купил на гонорар за «Ангелов ада». В течение следующих шести месяцев, на топливе из декседрина и бурбона, он по шесть-восемь часов сидел за печатной машинкой, набирая историю о приключениях Рауля Дюка (его собственное альтер эго) и Доктора Гонзо (плохо замаскированный Акоста) в Городе грехов, США. Эту работу он назвал «Страх и отвращение в Лас-Вегасе».

По словам Уиллза, лучшие работы Томпсона объединяет наличие верного спутника главного героя, немного чуждого американской культуре, которому он мог бы указывать путь. В статье о Кентукки Дерби и других очерках суфлером Томпсона был Ральф Стедман. В «Страхе и отвращении в Лас-Вегасе» им стал Акоста. Однако Акоста — американец, поэтому Томпсон превратил его в самоанского адвоката Доктора Гонзо. Так или иначе, по мнению Уиллза, «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» — это «история о двух мужчинах, употребляющих невероятное количество разнообразных галлюциногенных веществ. В книге нет ни одной сцены, в которой оба они были бы трезвы и имели ясную голову».

Сначала «Роллинг стоун» опубликовал «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» в виде очерка из двух частей в двух последовательных выпусках, 11-го и 25-го ноября 1971 года (журнал выходил раз в две недели). Восемь месяцев спустя издательство Random House выпустило произведение в виде книги. Как и большинство трудов Томпсона, оно слишком недостоверно, чтобы рассматривать его как журналистское исследование. Даже умопомрачительные объемы потребленных наркотиков — и те выдуманы. Как подчеркивает Уиллз, «их фантастическая фармакопея никогда не существовала, и на самом деле они в Лас-Вегасе употребляли вполне умеренно». При этом отсутствие сюжета как такового и сколько-нибудь реалистичных персонажей не позволяет считать это произведение и романом. Если, конечно, вы, как Уиллз, не считаете, что слог Томпсона сам по себе настолько прекрасен, что с лихвой перекрывает все прочие недостатки книги. И это самый сильный момент в книге Уиллза.

Сравнивая стиль Томпсона со стилем Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, он приводит убедительные доказательства, практически на уровне криминалистической лаборатории. Один из наиболее известных фрагментов «Страха и отвращения в Лас-Вегасе» — так называемый «отрывок о волне», в котором взлет и падение движения американских хиппи сравнивается с настоящей океанской волной, нарастающей, достигающей вершины и падающей. Уиллз разбирает этот отрывок буквально по крупицам и показывает, как Томпсон, изменяя количество слогов в строке, создал отрывок, который, если изобразить его в виде графика (график прилагается), на самом деле представляет собой возрастающую, а затем падающую волну. Он демонстрирует, что финальный отрывок «Великого Гэтсби», любимой книги Томпсона, где тоже упоминаются волны («И опускаются весла, и выгребаем мы против течения...» — перевод Н. Лаврова), имеет практически идентичный волнообразный рисунок.

Томпсон не просто читал шедевр Фицджеральда, он был на нем зациклен, практически знал наизусть и однажды даже перепечатал вручную, чтобы узнать, каково это — создавать такие ритмичные, поэтичные предложения. Томпсон понимал «Великого Гэтсби» на клеточном уровне, и Уиллз, кажется, знаком с творчеством Томпсона столь же близко. Проблема в том, для меня по крайней мере, что у Томпсона очень мало работ, которые можно было бы назвать выдающимися. И даже лучшие из них, как правило, написаны в контексте сомнительной «журналистики».

IV

Томпсон почти все свои работы, даже такие как «Ангелы ада», считал критикой мэйнстримных средств массовой информации США, журналистов которых он презирал и называл лакеями и ручными собачонками богатых и власть имущих. Без сомнений, журналисты из широкой печати Америки никогда не отличались бесстрашием и отсутствием любимчиков. Однако в те времена, когда Томпсон обдавал американскую прессу презрением, мейнстримные журналисты, редакторы и издатели рисковали попасть за решетку и обанкротиться, публикуя «Бумаги Пентагона» и рассказывая об Уотергейтском скандале.

Ни один журналист в США не ненавидел Ричарда Никсона так яростно, как Томпсон. Уиллз справедливо отмечает, что конец карьеры Никсона стал одной из трех основных причин разрушения карьеры Томпсона как журналиста (две другие — злоупотребление наркотиками и алкоголем и слава). И все же, если бы Бен Брэдли из «Вашингтон пост» нанял Томпсона расследовать проникновение в комплекс «Уотергейт», Томпсон бы наклюкался, сочинил интервью с выдуманным содержателем вашингтонского борделя, сдал статью на несколько месяцев позже назначенного срока и тем самым гарантировал то, что предмет его ненависти остался бы на посту до января 1977 года.

Вновь и вновь Уиллз демонстрирует, что работать с Томпсоном было невыносимо тяжело. Он то и дело подкладывал свинью редакторам, издателям, соавторам. Уиллз рассказывает, как Томпсон получал щедрый аванс за работу в качестве независимого журналиста, растрачивал деньги, выданные на служебные расходы и в итоге не сдавал вообще ничего или приносил какие-то обрывки, так что целой редакции приходилось работать сверхурочно, чтобы придать им удобоваримый вид. Такое поведение у него вошло в привычку. Более того, по словам Уиллза, «Томпсон обычно сдавал работу намного позже крайнего срока, и очень редко оставалось время на то, чтобы проверить хоть какие-то факты».

Через каждые несколько страниц книги Уиллза приводится очередной пример того, как Томпсон кидал людей. У него всегда были проблемы с самодисциплиной, однако злоупотребление кокаином усугубляло его неспособность нормально работать. Несомненно, это плохо повлияло на его карьеру. Но дело в том, что он утягивал за собой и окружающих. Однажды журнал «Роллинг стоун» отправил Томпсона и Стедмана в Заир осветить поединок между Мохаммедом Али и Джорджем Форманом. Стедман горел желанием посмотреть бой, но Томпсон сказал ему: «Я проделал такой путь не для того, чтобы смотреть, как два ниггера выбьют дерьмо друг из друга». Утром того дня, когда состоялся бой, Стедман в суматохе пытался разыскать Томпсона, у которого были их пропуска для прессы, но Томпсон продал их, а деньги потратил на кокаин и марихуану. Когда же Стедман наконец нашел его, тот под кайфом швырял огромные порции марихуаны в гостиничный бассейн:

Стедман терпел своего неуправляемого соседа по комнате в течение всей поездки, героически перенося пьянки, брюзжание и беснование, но тут вполне объяснимо расстроился. Ему нужно было посмотреть бой, чтобы сделать иллюстрации. Он думал, что Томпсон все же сможет напрячься и сдать материал в последнюю минуту... Но этого не произошло... «Роллинг стоун» заплатил больше двадцати пяти тысяч долларов расходов на написание этой статьи, но отказался печатать иллюстрации Стедмана, посчитав их слишком темными без очерка Томпсона.

Когда правительство США начало вывод войск из Вьетнама, Веннер поручил Томпсону написать статью об этом для «Роллинг стоун». Томпсон согласился, но по мере приближения дня отбытия начал терять самообладание. Веннер попросил военного корреспондента «Нью-Йорк таймс» Глорию Эмерсон попробовать придать Томпсону уверенности. Их телефонные разговоры были записаны (Томпсон, как и Никсон, записывал многие свои телефонные переговоры и беседы). В них слышно, как Эмерсон рассказывает ему, каким образом можно осветить это событие, передает информацию о собственных контактных лицах и переводчиках и предлагает предоставить все недостающие факты о Вьетнаме.

Наконец, в апреле 1975 года (мэйнстримные журналисты, которых он так ненавидел, начали писать об этих событиях более чем за десять лет до этого), Томпсон прибыл во Вьетнам. Он употреблял опиум без меры, якшался с проститутками и вел себя как клоун, стараясь позабавить других журналистов, многие из которых были поклонниками его работ. Однако, как отмечает Уиллз, «в реальности его поведение не было таким уж забавным». Другие журналисты вскоре осознали, что его похождения могут стать причиной его — и их — смерти. По меньшей мере 60 журналистов, писавших об этой войне, были убиты, и Уиллз подчеркивает, что «совсем немногие из них слонялись туда-сюда под кайфом». Магнитофонные записи доказывают, что Томпсон был совсем не своей тарелке. Слышно, как другие журналисты смеются над его неосведомленностью о происходящем. Они дразнили его и тем, что он так и не написал статью о бое Али и Формана, в то время как Норман Мейлер написал абсолютно революционную работу для «Плэйбоя».

Позднее, наедине с собой, Томпсон выругался: «Да пошли они!», что слышно на пленке. Однажды совершенно обдолбанный Томпсон, полагая, что «преследует четырех гребаных гигантских динозавров», слишком близко подошел к линии фронта. Нескольким журналистам пришлось подвергнуться опасности, чтобы связать его, затолкать в джип и отвезти в относительно безопасное место. Спустя пять дней он сбежал подальше от опасности, в Гонконг. Позже он заявил, что сделал это, чтобы добыть немного денег и лекарств для друзей-журналистов во Вьетнаме, но Уиллз отмечает, что это была очередная ложь. Аудиозаписи доказывают, что он покинул Вьетнам из страха. Большинство заметок о падении Сайгона для «Роллинг стоун» написала другая их журналистка — Лора Палмер. Если бы не она, журнал пролетел бы мимо одного из важнейших событий десятилетия.

V

С каждым годом Томпсон становился все менее и менее надежным. Уиллз пишет: «Когда "Эсквайр" предложил Томпсону пятнадцать тысяч долларов за статью о Мариельском исходе (массовое бегство кубинцев в США на лодках в 1980 году — прим. пер.), тот взял деньги и потратил на служебные расходы еще пятнадцать тысяч. Естественно, он даже не пытался написать что-нибудь». И вновь серьезное событие, повлекшее множество трагедий: в то время как «свиноложцы» из мэйнстримной прессы подробно осветили этот инцидент в газетах Центральной Америки, Томпсон взял деньги и сбежал (к ближайшему дилеру кокаина).

Когда Ян Веннер решил расширить империю и заняться кинопроизводством, он поручил Томпсону написать сценарий. Томпсон положился на молодого соавтора по имени Том Коркоран, который был более осведомлен о технических особенностях кино. Коркоран написал большую часть сценария под названием «Сигаретный ключ», и Веннер продал его компании Paramount (которая так и не пустила его в производство). Томпсон растранжирил весь гонорар за сценарий, не поделившись с Коркораном.

Сосед Томпсона в Колорадо Дон Хенли, сооснователь и барабанщик группы Eagles, попросил его написать очерк о защите окружающей среды для проекта, прибыль от которого должна была пойти на спасение знаменитого Уолденского пруда Генри Дэвида Торо. Но Томпсон так и не смог собраться с силами и вместо этого сдал эссе о том, как мучил лису (поймал в капкан, обрызгал слезоточивым газом, приклеивал перья к ее меху, стрелял в нее картечью и т. д.), которое уже было опубликовано ранее и не могло быть использовано Хенли и его партнерами. (Томпсон обожал издеваться над животными; он мучил своего ручного говорящего скворца, записывал крики испуганной птицы на пленку, а затем проигрывал ее в присутствии шокированных слушателей, смеясь над тем, как они поеживались.)

В 1994 году «Роллинг стоун» нанял Томпсона написать репортаж из двух частей об Открытом чемпионате США по поло. Написана была только одна часть, потому что Томпсон довел расходы до 40 000 долларов, и журнал просто не мог позволить себе еще большие затраты. В 2021 году многие талантливые журналисты-фрилансеры с высшим образованием не зарабатывают 40 000 долларов даже за год! Согласно исследованиям рынка труда, проведенным сайтом zippia.com, даже работающие на полной ставке американские журналисты в среднем зарабатывают всего 52 000 долларов в год. С поправкой на инфляцию 40 000 долларов расходов Томпсона на одну статью в 1994 году в наше время составили бы 73 332,25 доллара! За всю свою карьеру Томпсон, вероятно, больше (с поправкой на инфляцию) получил за работы, которые так и не сдал, чем большинство современных журналистов получат за всю карьеру, действительно работая и сдавая статьи. Прибавьте деньги, которые он стянул со счетов для непредвиденных расходов, и большинство журналистов никогда не смогут даже приблизиться к таким заработкам.

Чтобы помочь с написанием статьи о поло, к Томпсону приставили молодого помощника редактора «Роллинг стоун» по имени Тобайас Перс. Уиллз пишет:

[Перс] терпел вспышки Томпсона месяцами, а тот включил его в историю, обозвав безмозглым ублюдком. По воспоминаниям Перса, могло быть и хуже: «Он вписал меня в статью о поло в качестве персонажа, сначала яростного, бьющего людей клюшками для гольфа и тому подобное, а потом описал меня так: "Журнал отправил ко мне помощника, высокого, пугливого юнца. Он сказал 'Меня зовут Тобайас, но друзья называют меня Голубок'». В течение четырех месяцев я убирал Голубка и отправлял ему статью, а он каждый раз снова добавлял его. В конце концов, мне пришлось вырезать кусок о нем в отделе предпечатной подготовки перед самым выходом номера.

Гомофобия была одним из многих неприятных свойств Томпсона. Уиллз пишет: «Хантеру никогда не была по душе идея гомосексуальности... он часто проявлял признаки гомофобии. Когда брат признался ему в своей ориентации, тот отказался обсуждать этот вопрос. В 1994 году Джим Томпсон умирал от СПИДа, и за ним ухаживала Сэнди, на тот момент уже более пятнадцати лет бывшая в разводе с Хантером. Она умоляла Хантера прийти повидаться с братом». О разводе Уиллз пишет так:

В 1980 году, спустя почти два десятилетия издевательств, долготерпимая жена Томпсона собрала вещи и ушла. Понадобилось сопровождение полиции, потому что Хантер угрожал ей и бросал в огонь ее тексты. Он просто обезумел от горя, но грусть вскоре сменилась на мелочность, и он нашел новую причину не писать: не хотел, чтобы Сэнди досталось хоть сколько-нибудь еще из его денег.

Несколько лет спустя Томпсон писал о разводе Роксаны Пулитцер и ее состоятельного пожилого мужа Герберта «Питера» Пулитцера. В статье он критиковал несправедливость в отношении женщин в бракоразводных процессах в США. Уиллз отмечает: «Сложно не заметить иронию в критике Томпсона. Во время своего развода он сделал все возможное, чтобы ограничить притязания Сэнди на их совместную собственность и финансовые средства».

VI

В людях, чья фишка — оригинальность, всегда есть налет какой-то фальши, будто попытки играть самого себя становятся для них невыносимыми. Хантер С. Томпсон, Сполдинг Грей, Энтони Бурден, даже Робин Уильямс в какой-то мере — эти люди специализировались на сольном исполнении роли самих себя как публичных личностей. Уиллз постоянно называет гонзо-журналистику «жанром одиночек». Книга о мастере моноспектаклей Сполдинге Грее называется «Театр одного актера». Уильямс был известным любителем выступать в одиночестве в жанре стендап. Бурден был единственным постоянным членом съемочной группы в серии кулинарных реалити-шоу, где, по его словам, «я путешествую по миру, ем кучу дерьма и в целом делаю все, что мне, блин, захочется». Такая свобода быть самим собой только поначалу кажется привлекательной. Есть только один верный способ сбежать от роли, которую они все играли. И все они прибегли к этому способу.

Но оказаться на соседнем сиденье со Сполдингом Греем или Энтони Бурденом во время длительного перелета было бы интересно. Эти ребята проявляли тактичность и интерес по отношению к другим людям (иногда этот интерес даже казался подлинным). А вот оказаться в соседнем кресле с Хантером С. Томпсоном во время длительного перелета — отличная причина срочно обменять билет.

Томпсон был хейтером мирового уровня. Если вы не были знаменитостью вроде Джона Белуши или Дэна Эйкройда, перед которыми он пытался заискивать, то вероятнее всего он стал бы вас унижать. По словам Уиллза, он мог проявлять буйную злость по отношению к обслуживающему персоналу, кричал «Отребье!», «Козел!» и «Неудачник» официантам и гостиничному персоналу, а однажды даже подрался с шеф-поваром ресторана, сочтя его лазанью несъедобной. Необязательно верить Уиллзу на слово. Томпсон наглядно демонстрирует свое презрение к обычным людям в книгах. На первых страницах «Страха и отвращения в Лас-Вегасе» он жалуется: «Нам пришлось стоять в очереди с остальными».

Несмотря на ужасающее поведение: претенциозность, эгоцентризм, жестокость, бесконечную трату времени, денег и терпения других людей, миф о бесстрашном и справедливом журналисте-изгое продолжает существовать. Великолепно написанная Уиллзом биография в некоторой степени подкрепляет этот миф, но и вносит в него ценные, исчерпывающие коррективы. После прочтения не остается никаких сомнений в том, что человек, трудами которого Уиллз так восхищается, по природе своей был настоящим мерзавцем — алкоголь и наркотики только ухудшали проблему. Если ад существует, то Томпсон, скорее всего, там. Пристегнут наручниками к Ричарду Никсону.

Кевин Мимс (Kevin Mims)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ