Тайная феминистская история Оксфордского словаря английского языка

В 1901 году обнаружилось, что в Оксфордском словаре английского языка нет слова «рабыня» (англ. — bondmaid). По общему мнению, «рабыня» была единственным словом, которое потеряли из первого издания. Никто не знает, как это произошло, и этого было достаточно для рассказа, но есть и другие причины, по которым я написала The Dictionary of Lost Words («Словарь утраченных слов»).

Слова для меня всегда были скорее знакомыми, чем друзьями, — в общем-то, я их знаю, но не всегда могу описать их конкретные особенности. Я часто путаю метафоры, а в последний год обучения в школе мне сняли пять баллов за неправильное написание собственного имени. Это, конечно, не микрохирургия, но я далеко не в совершенстве владею английским языком, что очень досадно, потому что это единственный язык, на котором я говорю.

Ирония заключается в том, что, несмотря на мою неуклюжесть в обращении со словами, мне всегда нравилось, как их записывание определенным образом может создавать ритм, вызывать образ или выражать эмоции. И я не смогла оставить их в покое.

Мой первый словарь мне подарил папа. Он сказал, что если я собираюсь использовать слова, то должна делать это правильно. После этого каждый раз, как я спрашивала, как пишется слово или что оно значит, он говорил мне: «Посмотри в словаре». Но я считала словарь непостижимой книгой. Он играл в прятки со словами, которые я хотела написать по буквам, и мог быть высокомерным и непреклонным в предлагаемых значениях. Он редко был на моей стороне во время игры в «Скраббл» (прим. пер. — аналог «Эрудита»), и он часто отказывался от старого, редкого и уродливого, чтобы быть кратким (а слова, как и все остальное, более интересны, когда они старые, редкие или уродливые).

Итак, пока я продолжала любить слова (и искажать их написание, и путаться с их значениями), я научилась не любить словари.

Затем несколько лет назад друг предложил мне прочитать The Professor and the Madman («Профессор и сумасшедший») Саймона Винчестера . Это документальный рассказ об отношениях между редактором Оксфордского словаря английского языка Джеймсом Мюрреем и одним из наиболее плодовитых (и печально известных) добровольцев, который присылал примеры того, как определенные слова использовались в литературе. Мне он очень понравился, но у меня сложилось впечатление, что самый почитаемый словарь английского языка был исключительно мужским делом. Насколько я поняла, все редакторы были мужчинами, большинство помощников были мужчинами, большинство добровольцев были мужчинами, и большая часть литературы, руководств и газетных статей, используемых в качестве доказательства того, как использовались слова, была написана мужчинами.

Где же, подумала я, находятся женщины в этой истории и имеет ли значение их отсутствие?

Мне потребовалось время, чтобы найти женщин, и они были сдвинуты на незначительные и второстепенные роли. Была Ада Мюррей, которая вырастила 11 детей и вела домашнее хозяйство, одновременно поддерживая своего мужа-редактора. Были Эдит Томпсон и ее сестра Элизабет, которые добровольно работали над Оксфордским словарем английского языка с момента публикации первых слов в 1884 году до публикации последних в 1928 году. Были Хильда, Элси и Росфрит Мюррей, которые работали в скриптории, чтобы поддержать своего отца. И были женщины, чьи стихи и проза считались доказательством значения того или иного слова. Но во всех случаях этих женщин было меньше, чем их коллег-мужчин, и они почти не остались в истории.

Я решила, что отсутствие женщин имеет значение, и что недостаточное представительство может означать, что первое издание Оксфордского словаря английского языка было предвзято в пользу опыта и чувств старых, белых мужчин викторианской эпохи.

В «Словаре утраченных слов» я рассказала альтернативную историю об английском языке, историю о женщинах, которая живет между строк Оксфордского словаря английского языка и скрывается в пустых местах книг по истории. Это история, которую никогда не рассказывали, хотя ее фрагменты существуют — их можно найти в письмах и газетных вырезках; на выписках, содержащих слова и предложения; в аннотированных корректурах и старых семейных фотографиях. Я искала их в архивах Oxford University Press и в Оксфордширском историческом центре, и они обретали смысл, когда я гуляла по улицам Оксфорда. Я сопоставила информацию, которую другие упустили из виду, и истолковала ее отсутствие в официальной истории, но я не вмешивалась в основные события истории. Я тщательно вплела свой вымысел в ключевые исторические события и жизнь людей. Я не вмешивалась в хронологию и пыталась передать личности и мотивации реальных людей настолько правдиво, насколько это возможно. Я их не судила — это не моя работа.

Моя работа как писателя — рассказать историю, раскрывающую правду. Художественная литература часто справляется с этим лучше, чем история (то, что мы предпочитаем сообщать, никогда не бывает объективным), но я не думаю, что имею право изменять общие факты: если первый том Оксфордского словаря английского языка был опубликован в 1888 году, я сделаю так же в моем рассказе; и если суфражистки подвергались принудительному кормлению в тюрьме Винсом-Грин, я не стану предполагать, что это происходило где-то еще. В конце концов, мой рассказ может быть просто историческим отчетом, который многие читали. Но я дам этим фактам контекст. Я представлю себе то, о чем не сообщалось, чтобы факты имели отношение к альтернативной истории, в которой женщины находятся в центре внимания.

Итак, я посадила девушку по имени Эсме под сортировочную таблицу в скриптории, где определяются все слова английского языка. Я заставила ее украсть это потерянное слово «рабыня», а затем представила, какое влияние это слово может оказать на нее, и какое влияние она может оказать на другие слова — старые, редкие и уродливые, — когда станет взрослой женщиной.

Пип Уильямс

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ