Писатель и переводчик

«Переводчик – это писатель, писатель – это переводчик». Как часто мне приходилось сталкиваться с этим утверждением в чате переводчиков, недовольных тем, что издательства не указывают переводчиков в индексах своих авторов; а литературоведы не упоминают их в своих работах, даже если речь идет о поэтических переводах! «Каждый текст уникален, но в то же время он – перевод другого текста», – сказал Октавио Пас (мексиканский поэт, переводчик, культуролог – прим. пер.). Другие считают, что любой текст – это перевод в словесную форму окружающего мира, потому что каждое слово нашего языка по сути является ссылкой на окружающий мир.

В последние месяцы я каждый день с утра пишу, а с полудня – перевожу. Думаю, что сравнение этих двух занятий – хороший способ проверить, так ли схожи труд писателя и труд переводчика.

Я пишу роман. Его контуры обрисовались за год до того, как я начал его писать. Две смутные идеи, которые какое-то время бродили в моей голове, увязались, дав затравку для небольшой вещи. Первая идея была такая: пожилой мужчина, когда-то известный в культурных кругах, отказывается от всех контактов с культурной тусовкой и перестает следить за новостями; он живет как городской отшельник, он обладает тонкой наблюдательностью, но при этом он ничего не знает о жизни, которая течет вокруг него. И вторая идея: некто совершенно неожиданно получает из другой страны приглашение на похороны знаменитейшего коллеги, который когда-то, много лет назад, был другом и соперником.

Сделать моего стареющего отшельника получателем этого приглашения – это был интересный ход, но чего-то не хватало. Это «что-то» нужно было найти. Наступила пандемия ковида-19, и через некоторое время жизни в изоляции я подумал: а что, если те похороны совпали с кризисом в той, другой стране, и при этом, естественно, наш пожилой герой ничего о кризисе не знает (он же тщательно избегает любых новостей)? Это воодушевляло, потому что я видел, что у меня появился опыт для такого сюжета и что в нем заложены смешные ситуации. Я сел и набросал первоначальный план.

В последнее время я еще занят переводом с итальянского книги Роберто Калассо «Il libro di tutti i libri» («Книга всех книг»). Эта работа началась совсем иначе. Мне позвонили из издательства и очень уговаривали. Какое-то время я колебался: всё-таки речь шла о труде в 473 страницы! При этом Калассо пишет сложным для перевода языком: я знал это, потому что когда-то уже перевел не без труда несколько его книг.

Были ли у меня силы для такой работы? Неужели я соглашусь именно на это потратить свое время Я прочитал первую сотню страниц – это был увлекательный пересказ Ветхого Завета (см. примечание в конце статьи – прим. пер.). Я вырос в очень религиозной семье, где Библию читали с утра до вечера, поэтому мне показалось, что в этот раз работе над переводом поможет мой прошлый опыт и что работа соответствует моим возможностям. Затем были долгие переговоры по условиям, пока, наконец, не был подписан контракт. Теперь я точно знаю, сколько текста мне нужно переводить еженедельно, чтобы уложиться в договорной срок, сколько денег и когда я получу. Это ободряет.

Что касается моего романа, то я пишу его без контракта, поэтому у меня нет дедлайна, нет уверенности в том, что я его закончу или что он будет опубликован. Я не знаю, сколько мне заплатят, если он будет опубликован. Я не представляю, что в нем будет еще, какого он будет объема. Работа над романом – это разведка, это риск. Всё это очень увлекает, но не ободряет. Бывают дни, когда накатывает страх, что я спасую и всё брошу.

Если я не напишу свой роман, его никто не напишет, и никто не узнает, чтó там не было написано. Если я не переведу Калассо, меня тут же заменят кем-то другим: работа будет сделана.

Когда я работаю над переводом, я сижу за большим столом напротив моего итальянского компаньона, который тоже переводит. Мы работаем за компьютерами и время от времени уточняем друг у друга смысл слов наших родных языков; мы готовим кофе или чай, рассказываем анекдоты. Возникает приятное ощущение единства, которое поддерживает нас в течение долгих часов работы. Но когда я берусь за свой роман, я ухожу в свободную комнату, подальше от телефона и Интернета, и пишу ручкой в обычной тетради. Это создает атмосферу уединенной целеустремленности. В таких условиях я полностью ухожу в работу и могу писать очень быстро; хотя иногда меня охватывает пустота и разочарование, когда ничего не помогает. Бывает просто тоскливо.

Сам Калассо тоже пишет от руки, красивым, но неразборчивым почерком. Глава за главой он просматривает распечатки моего перевода и делает комментарии на полях. Потом его секретарь присылает мне сканы с правкой в PDF-формате. Плодотворное сотрудничество. Калассо хорошо знает английский и может отличить неточный перевод от особенностей моего стиля; его комментарии, если мне удается их разобрать, помогают мне в дальнейшей работе. Проблемы есть: с проверкой библейских терминов, с передачей стиля и интонации оригинала, потому что Калассо пишет в сильной и неповторимой манере, которую я должен передать на английском, – интеллектуальная, но не напыщенная, с разговорными интонациями, но без вульгарного просторечия. Я должен суметь передать его изощренный словарный запас в читабельной форме. За редкими исключениями, Калассо доверяет мне сделать стилистический выбор, а я принимаю его решения по семантическим вопросам.

Мой роман никто не увидит глава за главой. Я могу отправлять отдельные куски друзьям, как я делаю, когда пишу документальные книги, но чувствую, что это была бы ошибка. Мне не нужны советы и комментарии. Один я знаю, чтó я увидел в первоначальных набросках. Я должен написать свой роман сам.

В начале нашей работы Калассо указал, по какому английскому переводу Библии я должен сверять имена собственные и географические названия. Этот вариант всегда открыт на моем компьютере в фоновом режиме вместе с итальяно-английским словарем, толковым итальянским словарем и английским словарем синонимов. Рядом со мной лежит стопка примерно из трехсот ксерокопий страниц тех текстов, которые цитирует Калассо. Я полностью оснащен для работы.

Когда я работаю над своим романом, я иногда ищу кое-что в Интернете, например, изображения декора роскошного отеля, которые пролистываю в поисках интересных деталей, подходящих для включения в текст, однако при этом я не имею ни малейшего представления о том, чтó они значат на самом деле. Или однажды утром я задумался: а можно ли моему герою улететь из одного аэропорта в другой поздно вечером? Google сообщил, что нет. Впрочем, ну и что? Я же пишу роман, я творю, я играю. И я трачу много времени.

Когда я занимаюсь переводом, ни одна минута не теряется зря. Сначала я открываю калассовский оригинал в PDF. Я копирую пару абзацев, вставляю их в рабочий файл и сразу начинаю печатать английский перевод над итальянским параграфом, переключаясь туда-сюда между открытыми словарями. Когда я решаю, что предложение переведено, я удаляю его итальянскую версию. Это кропотливая работа, которая требует от меня совершенного знания итальянского и английского языков. Я должен сохранять абсолютную яркость и свежесть языка, несмотря на постоянную проверку написания таких имен, как Ахия Силомлянин, Рабба бар Абуха, царь Манассия и его внук Иосия. Я должен точно улавливать все нюансы – ведь это точка зрения Калассо на Библию, а не моя. Он много думал об этом и изложил точно выверенные и сложные размышления. Вот он делает замечание на полях перевода очередной главы: «Давайте избегать слова “мнение”». Он прав: у фараона не может быть мнения.

Работа над переводом изматывает. Меня хватает только на пару часов. Это похоже на сдачу донорской крови. С другой стороны, я должен заниматься переводом по два часа в день, чтобы уложиться в срок. Дата выхода книги объявлена; редакция ждет.

Когда я работаю над своим романом, я иногда останавливаюсь уже через полчаса, если вижу, что работа пошла в никуда. Это выбивает из колеи. В другой раз я безостановочно пишу три, четыре, пять часов, пока мой компаньон не заглянет и не спросит, собираюсь ли я перекусить. Я смотрю на часы и не понимаю, как пролетело время.

Наиболее важные прорывы в работе над романом случаются обычно тогда, когда я не пишу – или от отчаяния, или от того, что меня отвлекли; или, например, когда я стою в очереди в супермаркете или выезжаю задним ходом из гаража. Например, приходит мысль: А что, если тот давний коллега моего героя-отшельника, на чьи похороны он собрался, был любовником его прежней жены? Или существовало такое ошибочное подозрение? Стоит ли развивать эту идею? Ведь тогда у меня получится роман о соперничестве?

Когда я перестаю переводить, я просто перестаю переводить. Необходимая на сегодня работа сделана. При этом работа над переводом может помогать работе над романом. Например, Калассо указывает, что Авраам и Моисей начали свою патриаршую карьеру в семьдесят пять и восемьдесят лет соответственно. Мы очень мало знаем о них до того возраста. Моему герою за семьдесят. Не начинается ли именно сейчас ключевой этап его жизни?

А вот работа над романом ничем не помогает работе над переводом.

Роман я пишу по утрам, в первые часы после завтрака, когда чувствую силы и ясность ума. День открыт для свершений – для любых свершений. Мои мозги еще не забиты почтой, телефонными звонками и прочей суетой. Ведь когда перед тобой лежит белый лист бумаги и мысли еще туманны, очень легко отвлечься на что-то заманчиво конкретное: написать письмо, заполнить анкету – на любое действие, которое сразу дает ощущение мастерски исполненного долга. Поэтому мне нужны именно утренние часы, свободные от сиюминутных соблазнов.

Когда я работаю над переводом, даже сложным, меня не так-то легко столкнуть в сторону, потому что перевод – это и есть конкретная проблема, которая сходу забирает моё сознание. Так, здесь я применю аллитерацию, здесь поставлю вот такое определение… Перечитывая только что переведенный абзац, я горжусь собой. Калассо – прекрасный рассказчик с неожиданными идеями и остроумными наблюдениями. Выдав на горá более или менее добротный перевод, чувствую, что поработал на славу. Да, отличная работа, и ведь она сделана после часовых новостей, полных безысходности, после спагетти и piselli (гороха), эспрессо и savoiardi (бисквитного печенья).

Когда я перевожу, я работаю прежде всего над языком, над стилем. Содержание уже есть. Когда же я работаю над романом, я думаю прежде всего над тем, что написать, и это «что» ложится на бумагу так, как ложится.

Затем идет правка написанного. В конце каждого дня я читаю то, что перевел, и делаю некоторые исправления. Закончив очередную пятидесятистраничную главу, я помещаю свой перевод слева на экране, текст Калассо – справа и сверяю перевод с оригиналом слово за словом, строка за строкой, чтобы убедиться, что я нигде ничего не пропустил и всё понял правильно. Всегда найдется пропущенное наречие или не уловленное сходу сослагательное наклонение. Затем я закрываю оригинал и работаю над стилистикой перевода – исправляю синтаксис, меняю ритм, звучание, подбираю верный тон.

В моем романе каждые несколько страниц – сцена, сюжетный фрагмент (я еще не делал разбивку на главы). Я переношу написанное с бумаги в компьютер. Но не буквально, потому что во время набивки текста я вычеркиваю фрагменты, которые мне не нравится, я на ходу ввожу новые фрагменты, я вырезаю, переставляю, переписываю. Иногда я печатаю то, чего вообще не было на бумаге. Получается какой-то параллельный исходному текст. Диалоги получают иной поворот. Потом, быть может, я всё это выброшу. Или оставлю именно это. На следующее утро, перед тем, как начать писать, я перечитываю то, что набил накануне, погружаюсь в ритм текста, в ощущение текста, пытаюсь поймать импульс, который отправит меня вперед, к ненаписанным страницам. Возможно, это погружение даст мне возможность ухватить какую-то новую идею, которая полностью поменяет ход романа.

Короче, будь мой роман неизбежным переводом каких-то других текстов, как утверждает Октавио Пас, или переводом нашего мира, как скажут другие, я и понятия не имею, как я его пишу, что это за другие тексты или что это за мир такой. Джеймс Джойс утверждал, что он ничего не выдумал в своих книгах, что всё взял из жизни; однако даже те, кто жил в той жизни или жил рядом с ним, никогда бы не смогли и вообразить такое необычное творение, каким явился «Улисс». И наоборот, абсолютно понятно, что будет в моем переводе «Il libro di tutti i libri». И это никак не зависит от качества моего перевода.

Добравшись до половины перевода, я сообщаю по электронной почте редактору издательства Калассо, что иду по графику. В тот же вечер, сидя с бокалом Апероль шприц в кафе на одном из миланских каналов, я вижу молодую пару, идущую бок о бок и толкающую коляску с ребенком болезненного вида – они явно собираются изменить жизнь героя моего романа.

Это идея! Не исключено…
 
 
Примечание:

Тим Паркс рассказывает в своем эссе о переводе книги Роберто Калассо Il libro di tutti i libri. Чтобы лучше понять эссе Паркса, прочитаем издательскую аннотацию к книге Калассо:

«Эта книга – рассказ, который начинается до Адама и заканчивается после нас. Здесь Библия рассматривается как отдельный мир, мир сам по себе. Где человек по имени Савл может стать первым царем народа, потому что отец послал его искать пропавших ослов. Где царица далекой африканской страны три года ведет караван со множеством молодых девушек и юношей в пурпурных одеждах, со множеством животных и пряностей, чтобы ответить на приглашение царя Иерусалима и задать ему несколько вопросов. Где другой человек, которого звали Авраам, услышал слова Господа: “Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего, в землю, которую Я укажу тебе“. Слова, которые повторяются на протяжении всей Библии: история отречения и обещания, за которыми следуют другие отречения и новые обещания. Череда имен и событий бурная, нередко ужасная. И всякий раз прощение и грех, избрание и осуждение переплетаются в жизнях людей и их рода».

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ