Литературе нужны злые героини

Автор: Элизабет Скоски (Elizabeth Skoski)
Фото: Свадьба Вирджинии и Леонарда Вулф

Как я искала других авторов помимо Сильвии Плат и Вирджинии Вулф (и их героинь) в качестве примеров победы над депрессией

Примерно год назад я оказалась в депрессии. Она проявлялась именно так, как о ней писали и говорили. Иногда я чувствовала себя, как в тумане, воздух казался густым, дышать и ходить было тяжело. Иногда она ощущалась как туча, нависшая над головой и сопровождающая меня во всех моих делах, как в мультфильме. Ожидание дождя было хуже самого дождя. Однако хуже всего было то, что она волнами захлёстывала меня снова и снова, а спасательный трос из фраз «всё лучшее впереди», «жизнь налаживается», «думай о хорошем» был слишком коротким и не мог вытащить меня из-под вздымающихся волн неудач. Я барахталась в них целыми днями, но никак не могла выбраться на поверхность.

Я уже давно понимала, что со мной происходит, но отказывалась назвать этот процесс из страха незаконно присвоить себе страдания людей, которые мучаются от «настоящей» психической болезни. Вопреки всему я пыталась оправдать своё состояние с помощью логики: если у моей депрессии есть причина, значит, это не настоящая депрессия. Если я смогла заставить себя встать с постели после двадцати минут безудержного плача, значит, мне всё только кажется. Если я не достигла дна, значит, моё состояние не серьёзно. Я отчаянно боролась со своим недугом и через силу делала все необходимые дела. Эти сражения изматывали меня: тело ломило, мышцы болели, в висках стучало, однако я не хотела всё бросить и сдаться, поэтому вынуждала себя работать. Каждое из дел походило на высокую гору, которую я героически покоряла, и это обстоятельство тоже убеждало меня в том, что моя депрессия не может быть настоящей.

Однако я не могла сдержать слёзы. Я плакала каждый день: по утрам в вагоне метро, по телефону, когда родители звонили узнать, как у меня дела.

Весь день я чувствовала себя уставшей, но ночью меня мучила бессонница.

Наконец, я позвонила психотерапевту, чтобы записаться на приём, но она сказала мне, что через неделю уходит в декрет и не берёт новых клиентов. Она дала мне несколько рекомендаций и спросила, есть ли у меня вопросы. Я уже плакала на общей офисной кухне, поспешно вытирая слёзы, хотя была уверена, что все их всё равно видят.

«Думаете, есть смысл искать сторонней помощи?» — мой голос звучал напряжённо, но её спокойные, уверенные слова вселили в меня надежду, что смысл есть, и она знает, что делать. Я отчаянно нуждалась в том, чтобы кто-нибудь сказал мне, что я не придумала себе эту болезнь, что я не сумасшедшая, что со мной действительно что-то не так, и я не могу исправить это сама одним усилием воли.

Я попыталась сделать то, что так часто утешало меня в детстве: найти в одной из книг героиню, которая переживала то же, что и я, но успешно с этим справилась, и последовать её примеру. Я прочла «Под стеклянным колпаком» и подумала о Сильвии Плат , засунувшей голову в духовку. Я прочла «Миссис Дэллоуэй» и подумала о Вирджинии Вулф в пальто с полными карманами камней. Я хотела идентифицировать себя с этими женщинами, почувствовать искорку сходства или хотя бы ноющую боль сочувствия за подруг по несчастью.

Однако это не помогло, потому что, хоть я и чувствовала себя подавленной, как их героини, но они не были так же рассержены, как я. Их депрессия была описана как туманное и таинственное состояние.

Героиня романа Плат — Эстер — впала в депрессию так, как это делают хорошие девочки: спокойно, без лишнего волнения, с самобичеванием и рефлексией. Она корит себя за эмоции и возлагает на себя ответственность за то, что не чувствует от новости о стажировке в журнале такого же восторга, как другие девушки.

Я осознавала, что мне надлежит проникнуться восхищением, владевшим большинством моих компаньонок, но на самом деле я не испытывала ничего. Я ощущала себя очень тихой и очень пустой — как мертвая точка торнадо, безропотно перемещающаяся с места на место посреди окружающего ее неистовства стихий.

Депрессия Эстер была спокойной, крайне сдержанной и даже в моменты самых тягостных душевных мук была неразрывно связана с присущим героине чувством собственного достоинства. Даже часто цитируемый отрывок о смоковнице — эталон описания депрессии — показался мне неправдоподобным. Эстер грустила из-за обилия вариантов выбора дальнейшего жизненного пути и неспособности выбрать один из них, а мне выбирать было не из чего.

Я представила себе, как сижу под этой смоковницей, умирая от голода только потому, что не могу решиться, какую именно смокву сорвать. Мне хотелось сорвать их все сразу, но выбрать одну из них означало бы отказаться от всех остальных — и вот, пока я в колебании и нерешительности там сидела, плоды начали морщиться и чернеть и один за другим падать мне под ноги,

— говорит она, размышляя обо всех возможностях, которые предоставляет ей жизнь. Я, сравнив себя с ней, ощутила лишь глухую душевную пустоту.

Героиня Вирджинии Вулф, Кларисса Дэллоуэй, так же как и Эстер, была крайне сдержанна в своей депрессии, но она приняла решение проглотить депрессию, спрятать её глубоко внутри себя и никому не показывать. Узнав о самоубийстве молодого ветерана войны, она думает о нём, оставшись одна в своей спальне.

…Чем-то она сродни ему — молодому человеку, который покончил с собой. Она рада, что он это сделал; взял и все выбросил, а они продолжают жить. Часы пробили. Свинцовые круги побежали по воздуху. Надо вернуться. Заняться гостями.

Кларисса, хоть и понимает ситуацию и признаёт своё родство с жестокостью депрессии и демонами, которые толкают людей на самоубийство, всё же вернётся на свой светский вечер, будет улыбаться гостям, и несмотря ни на что останется великосветской дамой, какой её все привыкли видеть. Она будет ощущать депрессию только в одиночестве. В высшем свете она скроет её от посторонних глаз.

Эти женщины, эти писательницы и героини являются литературными примерами, иллюстрирующими проявления депрессии. Эстер и миссис Дэллоуэй — наши архетипы — героини, которые помогли мне понять, что такое депрессия. Они описаны как прекрасные, грустные создания с бледными лицами и застывшей маской показного спокойствия, за которой они прячут своё душевное смятение. Героини, которые будут храбро бороться со своей болезнью до тех пор пока силы не оставят их. Они стали образцами переживания депрессии для своих авторов: их депрессия так же таинственна, прекрасна и непостижима.

О женской депрессии писал и мужчина. Роман Джеффри Евгенидиса «Девственницы-самоубийцы» , в котором исследуется внутренний мир девушек в депрессии, стал современной классикой. В роли рассказчиков в книге выступают мальчики. В их воспоминаниях сёстры Лизбон предстают печальными нимфами с белокурыми волосами и блуждающими взглядами. Мальчики сожалеют, что при их попытках заговорить с сёстрами каждый раз случалось одно и то же.

В то время как бледные лица сестер скользили мимо, мы изо всех сил делали вид, будто вовсе их и не искали, будто даже не подозревали об их существовании.

Даже эти девушки (Сесилия, Люкс, Бонни, Мэри, Тереза), от которых, в отличие от Эстер или миссис Дэллоуэй, остаются лишь ужасные, немыслимые, грязные последствия их самоубийств, в описаниях мальчиков представлены с благоговейной почтительностью, они недосягаемы, словно депрессия превратила их в единорогов, живущих в мире обычных лошадей, скорбные создания, которых после смерти помнят даже не как людей, а как «ангелов во плоти».

Моя депрессия не такая. Она не похожа на тревогу, переутомление или скуку.

Моя депрессия не ощущается как пассивное состояние. Это гнев, похожий на петарду, клокочущий в моей крови, готовый вырваться и взорвать весь мир.

Это депрессия безысходности, но не той безысходности, которая бывает, когда мы не можем получить желаемое. Эта безысходность гораздо более мрачная. Я чувствую, что сделала всё, что от меня ожидалось, но в итоге осталась ни с чем. Я пожертвовала собственной реализацией, а мир не выполнил свои обещания. Общество раздаёт обещания, заключает негласные контракты (особенно с женщинами), диктует свои правила того, что считается приемлемым и уместным, правила, которые сильно сужают наш жизненный путь: будь хорошей девочкой, не создавай проблем, будь благоразумной. Желай того, что тебе скажут, получи то, что положено, и тогда твои старания будут вознаграждены. Всё детство и отрочество общество велит нам: «Не высовывайся! Будь честолюбивой, но сдерживай свои стремления! Не будь дерзкой и властной! Не показывай людям, что ты взволнована, раздражена или расстроена. Желай мужа, детей и дом (всё вместе и сразу), но при этом делай вид, словно тебе это совсем не нужно».

«Тогда, — обещает общество, — ты будешь счастлива».

Но я несчастна. Я не знаю, что мне делать с полученными дипломами. Я не знаю, хочу ли иметь детей, а мой детородный возраст подходит к концу. Я прихожу в ужас при мысли о том, что у моих родителей в моём возрасте уже был свой дом и моя старшая сестра. Я чувствую себя пустой. Я чувствую, что не выполнила свой долг. Я стараюсь не замечать съедающий меня страх того, что я никогда не буду счастлива.

Моё настроение колеблется от приступов депрессии, приглушающих окружающий мир, до приступов гнева, когда я кричу, а потом стыжусь сама себя, потому что я уверена, что люди в вестибюле моего дома слышат, как я ругаюсь и бью кулаками в стены. Гнев живёт у самой поверхности моей души. Он похож на беговую лошадь у стартовых ворот, которая встаёт на дыбы от любого проявления неуважения и готова затоптать любого за невыполненное обещание. Эстер не орала на Бадди; миссис Дэллоуэй не срывалась на друзей и членов семьи; сёстры Лизбон не просыпались с охрипшим горлом и красными глазами, проплакав всю ночь после приступа панической атаки. Но я делала всё это. И, несмотря на все свои старания, я не могла найти героиню, похожую на себя в классических текстах, иллюстрирующих депрессию.

Однажды я рассматривала книги в прачечной своего дома, которые жильцы принесли, чтобы другие люди могли скоротать время за стиркой белья. По наитию я взяла в руки книгу Клэр Мессуд «Идеальная женщина».

И я нашла своего литературного двойника, которого мне так не хватало.

О Норе, рассказчице повести Мессуд, которая не понравилась многим читателям и критикам, было написано многое, но основные мысли статей крутились вокруг того факта, что эта женщина особенно несимпатична и неприятна. Мессуд упрямо и терпеливо защищала свою Нору. Мне особенно запомнился её остроумный ответ журналисту из «Паблишерс Уикли» на его вопрос о том, хотела бы она (Мессуд) дружить с Норой: «А вы хотели бы дружить с Гумбертом Гумбертом?»

Нора, незамужняя и бездетная женщина примерно сорока лет, на протяжении всей книги ведёт напряжённый внутренний монолог, который постоянно идёт рядом с её фасадной версией себя: почтительной дочерью, безотказной учительницей, той самой безупречной и недосягаемой «хорошей» девочкой, которая знакома многим женщинам. Фрагменты её диалога звучат так, словно она говорит их лично мне, придавая силу моим мыслям, уверяя меня: «Нет, ты не сумасшедшая. Ты всё делала правильно, ты жила по чужим правилам и делала то, что должна».

Нора не тратит времени даром и не стесняется своего гнева. Вот её первые реплики в повести:

Как сильно я зла? Вы не хотите это знать. Никто не хочет знать это.

Гнев Норы раздувает мой собственный. Этот родственный огонь пылает на протяжении всей повести. Нора не всегда совершает зло по собственной воле, кроме одного чудовищного предательства в конце книги, но несмотря на это её медленно кипящая ярость бурлит на каждой странице книги. Она злится не из-за тех решений, которые приняла сама, а из-за тех решений, которые её вынудили принять. Она пожертвовала своим страстным увлечением (искусством) ради педагогической карьеры, потеряла мать и свою спокойную ничем не примечательную жизнь. Она возмущается:

На моём могильном камне должно было быть написано «Великая художница», но если бы я умерла прямо сейчас, то вместо этого там бы написали: «Очень хорошая учительница, дочь и подруга». Но сейчас я хочу крикнуть всем и хочу высечь на своём надгробном камне большими буквами: ПОШЛИ ВЫ ВСЕ НА ХЕР!

И хотя она сознаёт, что в создании той жизни, которую она ненавидит, есть и её заслуга, но не может понять, где именно ошиблась и почему в ней возник этот подавленный гнев.

Мне бы хотелось обвинить мир во всех своих неудачах, но во всех неудачах, которые иногда захлёстывают меня волнами гнева и превращают в разъярённую фурию, в конечном итоге виновата я сама. Я и только я сделала свои препятствия непреодолимыми и выбрала себе посредственную судьбу. Долгое время я считала себя сильной или неправильно понимала, что значит быть сильной.

Я поняла, что эта ярость рождается от непонимания того, что ты сделала не так, а чувство безысходности появляется от ощущения несправедливости: ты делала всё правильно, так, как тебе говорили, но по-прежнему чувствуешь, что твоя жизнь не складывается. Под конец она объединяет нас, всех женщин с этим необъяснимым чувством вместе, и я чуть не плачу от облегчения. Она понимает это изнеможение в борьбе с невидимым противником, которого мы, по мнению общества, сами себе придумали. «Такова идеальная женщина, — говорит она. — Она всегда держит себя в руках, всегда всё делает правильно, никогда не ошибается и не звонит людям в четыре утра». Её отказ быть идеальной женщиной — это не поражение, а продуманный шаг: она затаилась, чтобы получить то, что принадлежит ей по праву, и подаёт пример другим женщинам.

Дело не только в том, что у Мессуд хватило наглости изобразить неприятную женщину. Дело в том, что она верно подметила те способы, с помощью которых общество стыдит женщин, манипулирует ими и учит их не доверять своим чувствам. Как общество требует от женщин быть идеальными, а если они осмеливаются злиться на эти требования, говорит, что они не в своём уме.

Я люблю Нору за то, что Мессуд как бы вскрывает её голову и даёт возможность всем неприятным чувствам и мыслям излиться на страницы книги. Я люблю Нору, за то, что она злая, разочарованная и сыта по горло этим миром. Я люблю Нору за её затаённую обиду.

Я люблю Нору, потому что сама чувствую то же самое.

Нам нужно намного больше Нор, намного больше героинь, которые мечут громы и молнии в ответ на предложения общества.

Нам нужно намного больше Удивительных Эми из «Исчезнувшей» , которые разрушают общественные ожидания по отношению к женщинам своими язвительными монологами о «клёвых девчонках», которые добиваются того, что хотят, не настойчивостью и храбростью, как маленькие феминистки, которые нравятся обществу (Бесстрашная девочка с Уолл-стрит, Элевен из «Очень странных дел»), а исподтишка, которые достигают успеха не силой воли, а подлостью и ухищрениями. Тех девчонок, которые тщательно планируют свой путь к успеху с таким же хладнокровием, бездушием и расчётом, как у любого психа из «Клана Сопрано».

«Клёвые девчонки никогда не злятся, — говорит нам Эми — они лишь улыбаются с малость разочарованным, но любящим видом и позволяют своим парням делать, что в голову взбредет».

Эми уверяет читателей, что она не клёвая девчонка. Она злая женщина, у которой опустились руки из-за несправедливого финта, подкинутого жизнью. Её уволили с работы в вымирающей отрасли и вынудили переехать в захолустье. Родители используют её, муж возводит свою депрессию на пьедестал, а её депрессию называет истеричными припадками. Она не будет скрывать эту злость ради удобства окружающих. Она использует её, чтобы получить то, что ей нужно.

Нам нужно намного больше Матильд Саттервайт из книги Лорен Грофф «Судьбы и фурии» . В рассказе своего мужа об их браке она предстаёт самоотверженной женой, но когда она сама рассказывает о нём, то мы видим её коварной и разъярённой. Эта женщина не убегает в свою депрессию, а использует её, как топливо для костра своей целеустремлённости. После того как Матильда стала причиной трагического преступления, от неё отреклись родители. Родители мужа убеждены, что она вышла замуж за их сына только из-за денег и ненавидят её за это. Её собственные таланты остаются в тени успеха её мужа.

(«Каким-то образом, несмотря на свое поведение и ум, ей удалось выйти замуж, а жёны, как всем известно, превращаются в невидимок. Ночные феи брака. Загородный дом, городская квартира, налоги, собака — всё было на ней. Он и понятия не имел чем она занимает своё время». Так мастерски лаконично Грофф описывает неоплачиваемый эмоциональный труд жён).

Даже одно из перечисленных жизненных обстоятельств могло бы ввергнуть живого человека или книжного персонажа в депрессию. Однако Матильда отказывается быть парализованной чувствами, как Эстер, проглатывать свои эмоции, как Кларисса, или всю жизнь терпеть на себе мужские взгляды, как сёстры Лисбон. Матильда будет драться, пользоваться своей злостью для создания коварных и изощрённых планов и достигнет желаемого с помощью хладнокровной, точно рассчитанной ярости. Она не даст оттеснить себя на обочину жизни, она расскажет всем свою историю.

Нам нужно гораздо больше. Я — часть поколения молодых женщин, которым каждый день твердили, что они эгоистки, что им никто ничего не должен, что им нужно всего добиваться самим. Нам велели пробивать себе дорогу и при этом терпеть покровительственные шлепки по спине, поскольку культура нашего общества требует благодарности. Нас учили идти вслед за своей мечтой, но когда кто-то не даёт нам ни единой возможности получить желаемое, общество смеётся над нашим раздражением или разочарованием. Нам нужны женщины, которые восстают против такого отношения. Нам нужны женщины, которые показывают свою ярость.

Когда я работала преподавателем, то учила своих студентов, что личные истории должны заканчиваться моралью или каким-то полезным для читателя выводом. Мне бы очень хотелось придумать остроумную концовку для этой статьи, подходящую для цитирования в Интернете. Что-нибудь уникальное для заголовка в стиле «Злые литературные героини помогли мне избавиться от депрессии». Но, разумеется, это не так. Депрессия — это длительная и многообразная болезнь с подъёмами и спадами, которые непредсказуемо и волнообразно сменяют друг друга. Во время отливов я двигаюсь вперёд, нахожу способы управлять своим состоянием, жизнь становится легче.

Однако знакомство с этими злыми героинями помогло мне в самом главном. Они олицетворяют меня. Они показывают, что женщин с такими чувствами, как у меня, много. Благодаря им, я чувствую, что те мысли, к которым другие люди относятся пренебрежительно, считая их саможалением, эгоизмом или чрезмерным пессимизмом, имеют право на существование.

Они олицетворяют меня, ту версию меня, которой я никогда раньше не встречала в литературе. Они дают мне то, чего хотят все люди в мире: возможность чувствовать себя не одинокой.

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ