Ю Несбё о «Жажде», писательстве и полетах на аэробусах

29 марта состоится долгожданная премьера 11 части цикла о норвежском следователе Харри Холе. Книга будет носить название «Жажда» («The Thirst»). По этому поводу польский портал книгочеев lubimyczytac.pl опубликовал текст авторства Ю Несбё, в котором писатель рассказывает о том, как создавалась новая книга, признается, что есть для него писательство, и открывает несколько секретов, касающихся сюжета новой книги.

Ю Несбё: О чем я думаю, когда должен написать книгу? Во-первых, думаю о невозможном. Невозможно, чтобы мои чувства и мысли удалось выразить словами, которые откроют читателю, что я чувствовал и думал, без потери важных нюансов. И уж наверняка невозможно, чтобы эти странные графические знаки, которые передают звуки, оказались способны так околдовать читателя, чтобы он согласился пойти за мной туда, куда я хочу его увести. Чувствую себя немного как пилот, который сидит в кокпите аэробуса, смотрит на взлетную полосу, которая лежит перед ним, и думает, что уже несколько раз ему удалось воплотить в жизнь это чудо, но здравый рассудок ему подсказывает, что пары крыльев и послушного двигателя не хватит, чтобы поднять что-то с земли. Подняться в небо, а потом приземлиться именно там, где планировал. На место посадки еще вернемся.

Что же тогда поднимает самолет в небо? С уверенностью, полный сомнений, напуганный пилот не действует в одиночку. Так и писатель не может создать книгу сам. Истории создаются писателем, в данном случае мной, читаются в определенном контексте, опираясь на традиции и связи с тем, что было создано в литературе раньше. Писатели – независимо от жанра, в котором работают, осознанно или нет – ведут диалог со своими предшественниками, а по совместительству коллегами по перу. Как автор детективных романов, я чувствую себя в долгу не только перед Эдгаром Алланом По, Конан Дойлем, Реймондом Чандлером и Джимом Томпсоном, а также Карлом Овего Кнаусгардом, Джоном Ирвингом, Астрид Линдгрен, Чарльзом Диккенсом… Этот список можно продолжить и до Мигеля Сервантеса. Читая мои книги, необходимо держать это в памяти. Позвольте, я повторюсь: читая. (Не все авторы пишут в литературном контексте. Есть и такие, которые не прочитали в жизни ни единой книги, а свою собственную написали.) Если предположить, что произведение дойдет до широкой общественности, человек хочет, чтобы написанное им было прочитано и существовало в определенном контексте, чтобы резонировало с жизнью и литературным опытом читателя, его эстетическим вкусом, моральными ценностями, ожиданиями от литературы и жанра. И если писатель – это пилот, то литературная традиция – крылья, а читатель – двигатель этого самолета.

В любом случае, в данный момент, когда я разгоняю самолет до начальной скорости и вижу конец взлетной полосы, я на это надеюсь.

Работу над «Жаждой» я начал в 2015 году. Поскольку это уже одиннадцатый том серии о следователе Харри Холе, главного героя этого романа я знаю настолько хорошо, что задаю себе вопросы: есть ли еще что-то, что я хотел бы рассказать о нем? Не скучно ли мне в его обществе? А может быть, до сих пор пишу об этом герое только потому, что книжка с надписью на обложке «Очередной роман о Харри Холе» имеет все шансы на то, чтобы достичь широкой аудитории. Такие вопросы я себе задаю. И это важно, потому что я знаю, что в тот день, когда я напишу хотя бы одно слово, продиктованное чем-то другим, кроме моих собственных интересов, произойдет то, что происходит, когда впервые занимаешься с любимым человеком сексом потому, что должен, а не потому, что хочешь. Наступит начало конца. Харри Холе все еще меня интересует – наверное, именно потому, что я так хорошо его знаю. Это как со старыми друзьями – они не надоедают, а только они действительно важны для человека. Конечно, важно постепенно открывать черты характера другой стороны, сравнивать их с собственными, но прежде всего познание вместо того, чтобы успокаивать интерес, еще больше его разжигает: что же в той коробочке, которая лежит в этой коробочке? Не буду утверждать, что мне не бывает порой чересчур много Харри и его мира. И его, и его мир объяты мраком, а человек нуждается в свете. Всегда, однако, когда пробуду немного дольше на ослепительном солнечном свете, начинаю скучать и хотеть вернуться к меланхолии и пессимистическому нигилизму Харри.

Парадоксально, но «Жажда» начинается со счастливого Харри. Мне было трудно о нем писать, счастливый Харри был мне чужим. В конце предыдущего романа, «Полиция», он женился на Рахель и работает теперь как преподаватель в Высшей Школе Полиции, в которой начал учиться Олег, сын Рахель. Харри сравнивает это ощущение счастья с шагами по тонкому льду. Каждый день просыпается с надеждой на сохранение status quo, рассчитывает, что сегодняшний день будет повторением вчерашнего, что лед его выдержит. Но как Харри Холе, как частное лицо, желает гармоничного и непрекращающегося Дня Сурка, так присущий ему полицейский и охотник за убийцами чувствует беспокойство. Тот единственный, который ушел от него, бродит где-то по свету. Гармония и беспокойство должны смириться друг с другом, а чувство ответственности Харри за небольшой круг самых близких вступает в конфликт с чувством ответственности полицейского за больший круг, за общество. Ирония судьбы заключается в том, что выигрывает общество, для которого он всегда был аутсайдером. И рождается вопрос – в той мере, в которой фикция способна творить вопросы – если для кого-то такого как Харри погоня за «счастьем» не является главной движущей силой, что же выступает в ее роли? Являемся ли мы стадными животными, у которых необходимость действий на благо стада преобладает над любовью к жене или мужу и детям? И неужели даже такой аутсайдер как Харри больше нуждается в признании со стороны общества, чем со стороны семьи? И неужели личное счастье чрезмерно разрекламировано?

Большую часть «Жажды» я написал в кафе в Осло. Семнадцать лет это было «моё» кафе, но, когда я вернусь домой из этого путешествия, оно уже не будет существовать. Это именно там, за моим постоянным столиком возле стенки, в какое-то время после того, как аэробус «Жажда» оторвался от земли, я изменил его курс. И сделал это по двум причинам. Первой послужил подслушанный разговор между мужчиной и женщиной, которые сидели за соседним столиком. Сначала я принял его за собеседование (Кем видите себя через пять лет? Как можете описать черты характера, которые лучше всего вас характеризуют?), и только потом понял, что это интернет-свидание (Предпочитаете котов или собак? Хм… А вы?). Восхитила меня не столько явная опасность свидания через Tinder, скорее болезненное смущение, рождающееся из этого разговора. Оба, и мужчина, и женщина, казалось, искали – безуспешно – общих тем для разговора, за которыми могли бы спрятаться. Оба предположительно пытались представить себя в слегка искаженном виде, поддавшись взглядам и оценкам противоположной стороны. Каждый из них по очереди был то автором, то читателем, а их истории, которые вышли наружу во время этого свидания, которое представляло собой практически литературный контекст, сами нашли дорогу к моей клавиатуре.

Вторым поводом для того, чтобы изменить курс, приведший меня – и моих теоретических читателей – в другой пункт назначения, чем тот, который изначально планировал, оказался вампиризм. Не помню уже, что я искал, но с уверенностью могу сказать, что рылся в самых глубоких и самых мрачных подвалах психиатрии. Когда докопался до истории Петере Кюртена, «вампира из Дюссельдорфа», и Ричарда Трентона Чейза, понял, что именно этого мне и не хватало, чтобы построить мост между темами, разбросанными в книге, и личностью Харри. Обычно меня не интересуют так называемые true crime. Так же было и в этот раз. Побуждающими к мышлению и не дающими покоя я признал не элементы криминальные, а элементы человеческие. Одержимый «вампир» действует под принуждением, которое возникает как следствие внушенной самому себе необходимости пить кровь, при этом рискуя, как это ни парадоксально, отравиться железом. Более-менее так, как алкоголик Харри. И так как Харри, тоже «вампир», пытается достигнуть того, что в человеке самое сокровенное, самое тщательно спрятанное, хотя и, может быть, более буквальным способом. Я всегда писал о Харри как о потенциальном преступнике, но никогда не считал, что он – потенциальный кровопийца. Внимание, сейчас будет спойлер! Харри в «Жажде» напьется крови.

А о чем я думаю после того, как написал книгу, когда аэробус уже чудесным способом приземлился и пилот понимает, что чудом остался жив? Тогда я начинаю думать – одержимо и без устали – о следующем самолете, который хочу поднять в воздух. Можете назвать это жаждой – нельзя окончательно исключить, что автор является кровным родственником своих героев. Возможно также, что в таком случае это должно меня серьезно обеспокоить. Но, как и Харри, как и «вампиры», многие писатели просто не могут остановиться. Они должны писать, должны летать.