Холмс и Ватсон с Манхэттена: размышления о Ниро Вульфе и Арчи Гудвине

Дэвид Бордуэлл делится с читателями мыслями о творческом гении Рекса Стаута

Рекс Стаут  занялся сочинительством раньше Дэшилла Хэммета , Рэймонда Чандлера  и Стенли Гарднера . В период с 1912 по 1917 годы он опубликовал четыре повести и более тридцати рассказов. И неважно, что большинство из них вышли в дешевых и низкопробных журнальчиках. Затем, в возрасте двадцати семи лет, Стаут забросил писательство и учредил компанию, разработавшую программу банковских сбережений для школьников. Успех программы превзошел все мыслимые ожидания: Стаут обогатился и переехал в Европу, где снова поддался литературному искушению.

Вышедшие в 1929 и в 1930 годах романы «Подобный Богу» (How Like a God) и «Семена на ветру» (Seed on the Wind) упрочили за Стаутом репутацию модерниста, пишущего доступным широкой публике языком, и вызвали восторженные отзывы критиков. «Жемчужина чистой воды и пленительный шедевр», — говорили они о первом романе. «Безудержно страстное повествование, перед которым блекнет и уходит в тень пропитанный сексуальной психологией опус Герберта Лоуренса », — писали они о втором. Стаута сравнивали с Достоевским  и Олдосом Хаксли , а один маститый академик, не раздумывая, поставил его вровень с Вирджинией Вулф , Дос Пассосом  и Фолкнером .

Перед Стаутом распахнул двери Литературный клуб для избранных. Стаут познакомился с Гилбертом Честертоном , Бернардом Шоу , Гербертом Уэллсом ,  Фордом Мэдоксом  и Джозефом Конрадом ; получил вдохновляющие письма от Хэвлока Эллиса , корифея медицины, и Доры Расселл, супруги философа Бертрана Расселла; и завел крепкую дружбу с законодателями литературных манхэттенских мод: Марком Ван Дореном, Кристофером Морли  и Александром Вулкоттом.

Однако биржевой крах, повлекший за собой Великую депрессию, вынудил Стаута покончить с литературными экспериментами и всерьез задуматься о средствах к существованию. «Подобный Богу» и «Семена на ветру», опубликованные издательской компанией, основанной Стаутом, не приносили желаемого дохода и продавились плохо. Потерпели фиаско и его последующие романы, вышедшие в 1931 и 1933 годах соответственно: «Лекарство на вес золота» (Golden Remedy) о сексуально неудовлетворенном волоките-импрессарио и «Лесной пожар» (Forest Fire) о парковом смотрителе, подавляющем свои гомосексуальные наклонности. Менее изобретательные, но не менее провокационные и эротичные, чем первые опусы Стаута, романы не вызвали особого интереса ни у читателей, ни у критиков.

И тогда Стаут решил совместить приятное с полезным. Сознавая, что он «хороший рассказчик, но не великий романист», Стаут заявил: «Зачем биться, как рыба об лед, выдавливая из себя еще двадцать романов, если можно получать удовольствие, рассказывая интересные истории! И публике весело, и мне прибыток. А уж в рассказах я мастер». Его слова перекликались с замечаниями некоторых критиков, отмечавших, что его первые два романа, хоть и несовершенные с технической точки зрения, невероятно захватывающие и волнующие, словно крепко скроенные детективы.

Стаут с энтузиазмом взялся за дело и за один только 1934-й год написал политический триллер «Исчезнувший президент» , две юмористические повести и детективный роман. «Я ничего не боялся — я был непоколебимо уверен в своем таланте рассказчика. Придумывание закрученного детективного сюжета доставляло мне ни с чем несравнимое удовольствие. Кроме того, я был глубоко убежден, что любые проявления человеческих чувств и любые жизненные коллизии с одинаковым успехом могут быть освещены как в психологическом, так и в детективном романе». Опубликованный в том же 1934-м году роман «Острие копья»  впервые явил миру Ниро Вульфа и Арчи Гудвина. После 40-х годов они станут любимцами Стаута: в дальнейшем он посвятит им сорок рассказов и тридцать три романа, последний из которых, «Семейное дело» , выйдет незадолго до кончины писателя, в 1975 году.

Когда автор «Подобного Богу» и «Семян на ветру» берется за детектив, мы вправе ожидать от него или хитроумной интеллектуальной игры наподобие той, что мы наблюдаем в романе Энтони Беркли   «Дело об отравленных шоколадках» , или временных скачков повествования, или будоражащей оригинальности, как в романе Дэйли Кинга «Обелисты высокого полета» (Obelists Fly High), где прологом выступает эпилог, а эпилогом — пролог. Однако Стаут, с одной стороны, ни на йоту не отступая от детективных канонов, а, с другой, бесстрашно экспериментируя с этим, казалось бы, изученным вдоль и поперек популярным жанром, так лихо закручивает интригу, что детектив из-под его пера выходит, словно заново родившимся: свежим, новым, непривычным и невероятно интригующим.

Итак, Ниро Вульф, весящий «одну седьмую тонны», живет на Западной Тридцать пятой улице в старом аристократическом особняке из коричневого песчаника. Ухаживает за орхидеями, читает, выпивает немеренное количество пива, питается изысканными деликатесами, а на жизнь зарабатывает частным сыском. Но главное — Ниро Вульф почти никогда не покидает дом, и на улицу его можно вытащить лишь в случае крайней необходимости.

Из-за этой добровольно принятой на себя изоляции Вульф вынужден нанять помощника, Арчи Гудвина, и возложить на него не только обязанности сыщика, но и функции секретаря, который печатает письма, ведет учет орхидей, присматривает за кабинетом, ищет клиентов и сводит в доме Вульфа свидетелей и подозреваемых. Ловкий, стройный, сильный и довольно привлекательный Арчи пользуется успехом у женщин всех возрастов, да и сам непрочь приударить за любой проходящей мимо красоткой.

Как и положено детективу, обладающему развитой интуицией, Вульф рассудителен, здравомыслящ и сумасброден. В детстве Стаут зачитывался книгами Конан Дойля , Ричарда Фримена , Уилки Коллинза  и других столпов детективной литературы и восхищался творчеством Агаты Кристи , Дороти Сэйерс  и даже Ван Дайна . Стаут считал классический детектив «любимейшей сказкой человечества», волшебной верой в силу разума и торжество справедливости. Его Ниро Вульф брюзжит, поджимает губы и закрывает глаза; не проявляет эмоций и не выносит, когда их проявляют женщины. Он бесстрастен, невозмутим, заносчив, сварлив и гениален.

Арчи же, по описанию благодушно настроенного Вульфа, «любознателен, импульсивен, взбалмошен, недоверчив, упрям и находчив». Арчи хорош и в перестрелке, и в кулачном бою. Его блеф, в отличие от блефа Вульфа, более тонкий и остроумный. Арчи так же падок до денег, как и Вульф, и частенько чуть ли не силой заставляет своего патрона взяться за очередное выгодное дело, однако при всём при том Арчи не чужд романтике и идеализму. Он честен — возможно потому, что не отгораживается, подобно Вульфу, от реального мира и знаком с изнанкой жизни. Он не пропускает ни одной вечеринки, у него есть друзья, закадычная приятельница — богатая наследница Лили Роуэн и прочие зазнобы.

Многие критики и читатели полагают, что успех детективной серии Стаута зиждется исключительно на противопоставлении двух главных героев: эксцентричного гения, решающего головоломные загадки, и крутого, острого на язык парня, умеющего постоять за себя. Но мне кажется, всё не так однозначно и просто.

Детектив-любитель Бил Оуэн по прозвищу «Старик в углу», герой нескольких повестей баронессы Эммы Орци , расследовал преступления, не покидая любимого кресла. Восседая в этом же кресле, он затем рассказывал о своих похождениях юной леди, увлеченной криминалистическими загадками. Позаимствовав сей предмет обихода у баронессы, Стаут усадил в него Ниро Вульфа. «Как автор сонета строго ограничен четырнадцатью строками, так и Ниро Вульф ограничен подлокотниками кресла, между которыми, собственно, для него и протекает жизнь. По-моему, это забавно», — впоследствии заявил он и без зазрения совести переложил всю полноту действия на плечи помощника Вульфа — Арчи. Мало того, что Арчи повествует обо всём происходящем, так он же, по большому счету, тащит на себе и сюжет. В некоторых романах Вульф появляется буквально в паре глав.

А знаете, почему? Да потому, что самое трудное для автора детектива — вести честную игру с читателем, и герои типа Ватсона-Арчи помогают ему оставаться в рамках. С их помощью автор дает читателю всю необходимую информацию для решения загадки и в то же время мастерски утаивает важные детали. Рассказчик-закадычный друг детектива не только стимулирует мыслительную деятельность своего талантливого патрона, но и будоражит творческое воображение читателя. «Читатель следит за событиями глазами Ватсона, — утверждает Стаут. — На фоне Ватсона гениальность Холмса полыхает ослепительным светом, и ради этого невероятно ярчайшего всполоха читатель готов терпеть и мучиться сомнениями до конца романа. И те из читателей, которые воспринимают Ватсона не как ходячее недоразумение, а как живого и думающего человека, получают удовольствие от размышлений над его теориями и собранными им фактами». Антипод великого Шерлока, неутомимый и непоседливый Ватсон, то и дело запутывающий расследование и мистифицирующий читателя, а также верный, хотя и неназванный соратник Огюста Дюпена из рассказов Эдгара По , приглянулись Стауту, и по их образу и подобию он создал своего помощника, не уступающего главному герою в обаянии и сметливости.

Стаут искренне верил, что Холмс очаровывает не силой своего ума, а своей идиосинкразией. «Именно идиосинкразия, — указывал Стаут, — добавляет к портрету знаменитого детектива тысячу ярких штрихов... Добавляет незаметно и походя, без усилий и особого выпячивания». Арчи безустанно изумляется выходкам Вульфа, а порой даже сердится или обижается на своего босса, чего джентльмен Ватсон, разумеется, себе не позволяет. Однако в устах почтительного насмешника Арчи эксцентричность, гневливость и несдержанность Вульфа обретают забавные и милые черты. «Мы благоговеем перед Вульфом, — замечает американский писатель и критик Дональд Уэстлейк , — только потому, что перед ним благоговеет Арчи Гудвин».

Стаут первым из авторов детективов наделил Ватсона-Арчи такой же мощной харизмой, какой он наделил Холмса-Вульфа. «Крутому» частному детективу полагается быть недоверчивым, утомленным жизнью и замкнутым. Но Арчи совсем иной: он веселый и общительный и напоминает, скорее, светского хлыща, говорливого охотника за сенсациями или приставучего коммивояжера из комедий 30-х годов. Да и представления о мужественности у него разнятся. Нет, он не прочь помахать кулаками, однако предпочитает дракам танцы в ночных клубах. Он чаще пьет молоко, чем виски, и не одуряет себя наркотиками. Сильнодействующий наркотик он попробовал всего один раз и после этого весь день ходил разбитый и ни к чему негодный. Да и положа руку на сердце — разве крутого парня могут звать «Арчи»?

Рекс Стаут превозносил Дэшила Хэммета, считая его даровитее Хемингуэя , и потому, вероятно, придал ироничному Арчи черты «Оперативника», неназванного сотрудника агентства «Континенталь» из рассказов Хэммета. Однако повествование, напичканное сексом и наркотиками, неизменными атрибутами настоящего «крутого детектива», претило его писательскому дарованию. В 1950-м году он и вовсе спародировал героев Микки Спиллейна  в романе «В лучших семействах» , заставив Арчи примерить на себя образ парня-с-которым-лучше-не-связываться. Чтобы выбить из клиента признание, Арчи сыпет словечками «сукин сын», «не гони» и «не рыпайся», а затем вдруг разражается речью в духе благородного Филипа Марлоу, героя романов Рэймонда Чандлера: «У меня есть уязвимые места, одно из которых — профессиональная гордость... Сам я считаю себя одним из лучших <сыщиков>, но прошу сделать скидку на мою необъективность». Обычно Арчи так не изъясняется. Обычно он уходит от клиента с ухмылкой на губах, цедя: «Игра началась».

Заставив Арчи восхищаться Вульфом, Стаут делает взаимоотношения между двумя персонажами краеугольным камнем детективного сюжета. Ежедневное общение героев постоянно перерастает в остроумную пикировку или нешуточную битву двух неординарных интеллектов. Арчи вечно подтрунивает над неповоротливостью Вульфа, заставляет его заняться делами, собачится с ним из-за методов ведения расследования, насмехается над его привычками и грозится уйти (Арчи клянется, что его увольняли или он сам уходил, хлопнув дверью, бесчетное количество раз).

Проживание бок о бок двух разных по темпераменту мужчин неизбежно превращается у Стаута в комедию положений. Особенно, когда оба этих мужчины за словом в карман не лезут. «Я, знаете ли, человек действия», — утверждает один. «А я — бездействия», — парирует другой. Когда Арчи переходит всякие грани, Вульф резко обрывает его: «Засохни». Порой эти двое не разговаривают неделями и снова начинают общаться, лишь взявшись за новое расследование. И всё же, несмотря на разногласия, Арчи и Вульф глубоко уважают друг друга и искренне друг к другу привязаны. После заносчивой похвальбы Арчи о том, что он — человек действия, именно Вульф приходит ему на помощь и везет его, бесчувственного, домой на такси, баюкая его голову на своих коленях.

Стаут умело играет на контрастах. Арчи дерзит — Вульф сохраняет невозмутимость. Арчи извергает потоки слов — Вульф молча хмыкает или отделывается лапидарными фразами. Арчи закидывает ногу на ногу — Вульф закрывает глаза и сплетает пальцы. Ну, чем не Дон Кихот и Санчо Панса или Пьеро и Арлекин? В любом случае перед нами явно архетипические персонажи. «Невозможно определиться, — восклицает историк культуры Жак Барзен , — кому из них двоих отдать свои симпатии и предпочтения!»

Стаут связывает героев узами Великого детективного братства. Эти узы заложил еще Конан Дойл, когда с любовью и тщанием воспроизвел в рассказах о Шерлоке Холмсе атмосферный Лондон и холостяцкую квартиру в доме на Бейкер-стрит, 221В. Здесь Дойл не упустил ни единой детали: ни стены гостиной с монограммой королевы Виктории «VR» в виде дырок от пистолетных пуль Холмса, ни табака в носке персидской туфли. Не забыл он и о массовке, введя в повествование миссис Хадсон, инспектора Лестрейда и прочих второстепенных персонажей. Не являясь, по сути, детективным писателем, Конан Дойл покорил сердца читателей простым описанием жилища своих героев.

Стаут приступил к романам об Арчи Гудвине и Ниро Вульфе в период, когда критики на все лады восхваляли богатство и многогранность мира Шерлока Холмса. После смерти Конан Дойля в 1930 году элиту манхэттенских литераторов поразил бум «холмсианы». Одна за другой выходили книги, доказывающие, что Холмс и Ватсон были реальными людьми. Кульминацией всеобщей одержимости Холмсом стала опубликованная в 1933 году книга Винсента Старретта  «Частная жизнь Шерлока Холмса» (The Private Life of Sherlock Holmes). Во внушительной вступительной статье к первому полному изданию рассказов о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне, увидевшем свет в 1930 году, Кристофер Морли разливался соловьем и не жалел красноречивых эпитетов. «Смакуя каждую деталь, вы получите бесконечное наслаждение от приключений Холмса и его верного Ватсона», — умилялся он, предупреждая читателей, чтобы они «... ничего не пропускали: ни гостиной, где принимали посетителей, ни вальяжно развалившегося на софе Холмса, наигрывающего на скрипке, ни завтраков зимним утром. Любая незначительная мелочь в игре! Лелейте ее! Бережно заносите в каталог!» Вскоре Морли учредит литературный клуб «Бродяги с Бейкер-стрит», чтобы встречаться за обедами с единомышленниками-друзьями. В 1934 году, после публикации «Острия копья», Морли пригласит в клуб и Стаута: в ту пору обеденные посиделки членов клуба войдут в привычку.

Стаут примет приглашение, хотя в душе своей будет отчаянно сопротивляться нелепому поклонению выдуманным героям. «Пока мы дурачимся, притворяясь, что Холмс и Ватсон существовали в действительности, а Конан Дойл был их литературным агентом, — это смешно, но когда наше дурачество превращается в фетишизм, это становится оскорбительным и глупым». В 1941 году он шокирует «Бродяг» едким памфлетом, где заявит, что Ватсон был переодетой женщиной, вероятно, супругой Холмса и матерью лорда Питера. Позднее Стаут сам угодит в похожую ловушку, расставленную его преданными поклонниками, возмечтавшими обессмертить любимых персонажей — Арчи и Ниро — и возвести их в культ.

Но у кого хватит духу осуждать их? Авторское волшебство оказалось столь неотразимым! К тому же, разве Арчи Гудвин, этот личный Ватсон Ниро Вульфа, не убеждал постоянно читателей, что они знакомятся с очередным «делом» («отчетом») лишь благодаря помощи литературного агента по имени Рекс Стаут? Разве персонажи романов не читали написанных Вульфом книг? И разве воспоминания Арчи о проведенном в штате Огайо детстве или шпионской юности Вульфа не заставляли самых преданных и въедливых любителей детективов перелистывать уже прочитанные страницы и строить самые невероятные предположения? А что если Вульф — сын Майкрофта Холмса? Или даже самого Шерлока и Ирэн Адлер? А Арчи — сын Вульфа или его двоюродный брат? Что поделать — живо написанные персонажи рано или поздно обретают настоящую жизнь. И стоит ли удивляться, что Уильям Стюарт Баринг-Гулд, известный исследователь Шерлока Холмса, разродился трактатом о домашнем хозяйстве Ниро Вульфа?

Мало кого из писателей детективного жанра можно, как Стаута, заподозрить в обсессивно-компульсивном расстройстве — с такой дотошностью описывает он жизнь своих персонажей. Дом из коричневого песчаника на Западной Тридцать пятой улице не спутаешь в Манхэттене ни с каким другим зданием. Этот дом — целая альтернативная Вселенная, подчиненная законам, изменить которые способна только вселенская катастрофа. Фриц Бреннер стряпает. Теодор Хорстман ухаживает за орхидеями. Распорядок дня Вульфа строго регламентирован с утра до вечера: завтрак в спальне, оранжерея, обед, снова оранжерея и ужин. После ужина, если нет клиентов, Вульф читает, а Арчи сбегает на свидание или уходит перекинуться в покер.

Чем больше книг о похождениях Арчи и Вульфа мы читаем, тем больше тайн открывает нам особняк из коричневого песчаника. Так, мы узнаем, что к входной двери со стеклом, прозрачным только в сторону улицы, ведут семь ступенек, а сама дверь закрывается на цепочку. Домофон из первой книги замещается дверным звонком. Самое лучшее кресло в кабинете обтянуто красной кожей, а рядом с желтым креслом, возле локтя восседающего на нём клиента (чтобы клиенту было удобно подписывать чек), стоит небольшой столик. У стены кабинета возвышается гигантский глобус (в первых книгах — двух футов в диаметре, в последующих — трех футов), который Вульф любит осторожно крутить. На столе Ниро Вульфа лежит закладка из чистого золота. В одном из ящиков стола хранятся крышечки от пива — время от времени Вульф их пересчитывает. Также в кабинете есть сейф, картотека и встроенные книжные шкафы с сотней и сотней книжных томов. На стене висит картина с прорезью для глаз.

В последнем романе «Семейное дело», после окончания труднейшего расследования, Вульф мечтает о блаженном отдыхе. «Фактически я не намерен вообще что-либо предпринимать. Собираюсь впервые за десять дней бездельничать, так сказать, плыть по течению: читать книги, пить пиво, обсуждать с Фрицем различные блюда, пустословить с Арчи...» Расслабьтесь, прикройте глаза. Мир Ниро Вульфа — это мир, старательно ограждающий себя от всего нового.

Подобная проработка деталей внушает огромное уважение к мастерству писателя. Морли окрестил рассказы о Шерлоке Холмсе «великой энциклопедией воображения», однако сочинитель детективов Эдмунд Криспин  заметил на это, что берлога Ниро Вульфа описана «столь придирчиво и всеохватно, что лежбище Холмса-Ватсона на Бейкер-стрит не годится ей даже в подметки».

Стаут уделяет скрупулезное внимание не только Ниро Вульфу и Арчи, но и развитию сюжета, следующего по стопам классического запутанного и хитроумного детектива.

Даже кресло играет у Стаута значимую роль: оно не только заставляет Арчи служить на побегушках у Вульфа, но и приказывает Вульфу нанять в помощь Арчи других частных сыщиков, впуская их в мир Ниро Вульфа и Арчи как желанных и любимых гостей. Они не просто помогают или порой мешают Арчи в расследовании, но и становятся его верными и преданными друзьями, братьями по оружию. Они действуют тихо и незаметно. Не давая провисать сюжету, они ведут слежку и проводят допросы вдали от читательских глаз. В то же время добровольное затворничество Вульфа — бельмо на глазу неповоротливых полицейских. Однако все их старания выманить Вульфа из дома пропадают втуне. Арчи могут притащить в полицейский участок и даже запереть в камере как важного свидетеля, но подвергнуть Вульфа подобной участи у полицейских кишка тонка. Вульф недвижим, как скала. Копам — инспектору Кремеру и сержанту Перли Стеббинсу — приходится самим идти к нему на поклон, подлаживаясь под его распорядок дня. И когда Вульф, ворча и недовольно хрюкая, удостаивает их аудиенции, он без зазрения совести шпыняет, запугивает, подкупает и обманывает их, подтасовывая факты и выдумывая беспочвенные обвинения.

Незаурядная личность Великого Детектива, особенно его необычные склонности, всегда идут на пользу сюжету, подогревая читательский интерес. Ниро Вульф, по воле Стаута, — страстный гурман, и еде в романах отводится подобающее место. Автор с завидным аппетитом живописует каждое экзотическое блюдо, подаваемое Вульфу, каждый жадно проглоченный Арчи сэндвич и каждый бутерброд и стакан пахты, способные вызвать несварение желудка у всех, кроме уплетающего их инспектора Кремера. Автор любовно перебирает купленные Фрицем продукты. «Оперативник» довольствуется супом и куском плохо прожаренного мяса. Марлоу ест неизвестно что. Арчи не упускает возможности отобедать со смаком. «Я замыслил было заскочить поужинать в ресторан «Рустерман» и пообщаться с Марко, но теперь мое настроение изменилось. Не снижая аллюра, я добрался до Одиннадцатой авеню и заглянул в бистро к Марту, где, примостившись на высоком вращающемся стуле, уплел тарелку тушеной говядины с тремя сочными помидорами и два ломтя пирога с черникой.

— Помидоры я сам порежу, — предупредил я».

Вначале Арчи в романе «В лучших семействах» решает посягнуть на святая святых Вульфа — ресторан «Рустерман» Марко Вукчича, друга Вульфа, но затем, как и положено уроженцу Огайо, предпочитающему простую и сытную пищу, заглядывает в обычную забегаловку, где может вволю похозяйничать. Недаром же он говорит: «Помидоры я сам порежу», намекая, что не только управится сам, но и заодно оценит свежесть поданного ему блюда. Никто кроме Стаута не заострил бы на этом внимание.

Выстраивая свой уникальный мир, Стаут немного изменяет и подход детективов к профессиональным обязанностям. Если помните, Филип Марлоу берется за любую работу, лишь бы продержаться на плаву, а вот Перри Мейсон, герой детективной серии Эрла Гарднера, наоборот, выбирает клиентов себе по вкусу, «избавляя от неприятностей» и имущих, и неимущих, и даже неплатежеспособного персидского кота! Вульф и Арчи, со своей стороны, специализируются на зажиточных толстосумах. Их клиентуру составляют в основном сливки общества и видные политические или академические тузы: адвокаты, профессора, медиамагнаты, главы компаний, а также на удивление обширная когорта писателей и издателей. Обычно финансовые и личные проблемы клиентов приводят к убийству, и Вульфу и Арчи не остается ничего другого, как найти убийцу, чтобы получить обещанный гонорар. В одной из книг Вульф называет связь личных проблем с убийствами «эффектом слияния и поглощения».

Вульф чаще, чем его коллеги-детективы, работает с группой клиентов. Его может нанять производственный комитет, желающий разрешить некую проблему, представители какой-либо фирмы, профессиональная ассоциация, толпа наследников или кучка старинных приятелей-однокурсников. Типичные для детективов сцены с вопросами и ответами, приводящими к распутыванию клубка преступлений, проходят в виде собраний или, по словам Арчи, «конференций». Вот как это выглядит. Вульф приглашает к себе всех заинтересованных (и незаинтересованных) в раскрытии дела. Гостям, согласуясь с их предпочтениями, подают освежающие напитки (причем автор детально описывает каждый поданный бокал), и взбодрившиеся гости с любопытством осматривают библиотеку Вульфа и обстановку его кабинета. Когда Вульф приступает к делу, классический допрос, выводящий преступника на чистую воду, превращается в бесконечную дискуссию или «семинарский метод Вульфа», по хлесткому определению Жака Барзена. «Вряд ли у меня найдется хотя бы один вопрос к каждому из вас, хотя, возможно, позднее такая необходимость возникнет в отношении одного лица, — ворчит Вульф в повести «Когда человек убивает» . — Я просто намереваюсь обрисовать положение вещей, каким оно представляется мне, и предлагаю меня опровергнуть, если я окажусь в чем-то неправ. Не исключено, что я вообще ничего от вас не услышу». Рэймонд Чандлер, вице-президент нефтяной компании, признавался, что ему безумно тяжело даются сцены с участием более двух персонажей. Основатель процветающей фирмы Стаут подобных проблем не испытывал: его герои без малейших затруднений ведут обсуждения за круглым столом.

Стараясь побыстрее развязаться с расследованием и почивать на лаврах заработанных долларов, Вульф, с легкой руки Стаута, меняет классическую детективную развязку. Арчи, размышляющий об условностях детективного жанра, иногда нарекает сбор виновных и невиновных в кабинете своего патрона «вечеринками Вульфа» или «игрой в шарады». Признавая их напыщенность и театральность, нам, однако, следует отдать им должное: они лишены безжалостных «упражнений в дедукции» в стиле Эллери Куин  или намеренного уничтожения улик в духе Перри Мейсона. Доказательства Вульфа часто слабы и неубедительны, и потому он хитростью вынуждает преступника совершить промах и оговорить себя. Под пристальными взглядами Кремера и Стеббинса гости, загнанные, как овцы в загон, в кабинет Вульфа, выслушивают нравоучения и угрозы; их нагло обманывают, им вешают на уши лапшу и водят за нос. В конце концов перевес оказывается на стороне Вульфа, однако развязка достигается не блистательным откровением детективного гения, а, скорее, удушающим приемом силовой борьбы.

Интуитивные и провокационные догадки Вульфа не годятся для суда присяжных. А методы, к которым он прибегает, нередко попахивают криминалом и оставляют далеко позади противозаконные манипуляции Перри Мейсона. Вульф не брезгует кражами, хладнокровно рассылает анонимные письма и доводит виновных до самоубийства. Более того, он утаивает важную информацию и от Арчи, и от нас, читателей! Бессовестно нарушая правила честной игры, Стаут кивает на Дойля, утверждая, что на закате писательской карьеры тот буквально притягивал факты за уши, однако ни магнетизму Холмса, ни обаянию Ватсона это не вредило. Вот и Стаут не собирается жертвовать гипнотическим шармом своих героев в угоду заповедям Детективного клуба.

Ложь, обман и прочие нелицеприятные выверты Вульфа приводят к головокружительной кульминации, ставящей незабываемую точку в очередном расследовании. Благодаря им нагнетается напряжение: Арчи попадает в различные переделки, клиенты раскошеливаются, Вульф торжествует, а Кремер разражается бешеными проклятиями. Держа Арчи в неведении, Стаут накаляет атмосферу, заставляя своего героя яростно браниться с Вульфом, впадать в меланхолию и красноречиво жаловаться на несправедливость.

Уже в первой повести, посвященной Вульфу и Арчи, виден нарождающийся динамичный стиль Стаута. Одно название — «Острие копья» — чего стоит! Это вам не «Убийство Роджера Экройда» . Поди догадайся, о чём пойдет речь. И Стаут, испытывая терпение читателя, долго не раскрывает карты и выводит на сцену «острие копья» — копьеголовую змею вида Фер-де-Ланс (Fer-de-Lance, что в буквальном переводе с французского и означает «острие копья») только на двухсотой странице.

«— Фьэр-дэ-нанссс? — попробовал я снова.

— Уже лучше, — кивнул Вульф. — Только не так гнусаво и поменьше «с» и «н».

Космополит Вульф прекрасно знает французский, язык, который не дается выросшему в типичной американской глубинке Арчи. Стаут ловко играет на различии этих двух персонажей и, заставляя Арчи ломать язык в попытках произнести неподдающиеся его речевому аппарату звуки, вызывает на губах искушенных читателей понимающую улыбку. Лингвистические эскапады Стаута приглянулись критикам. Как заметил один из них: «Великолепные сочинения мистера Стаута потрафят всем: и высоколобым интеллектуалам, и невзыскательной публике».

Для своего времени «Острие копья» на изумление весомая и многостраничная повесть, где действие разворачивается неспешно, а недоразумения и необычайные совпадения сыпятся как из рога изобилия. Сюжет лихорадит и бросает из крайности в крайность. Убийство происходит только в четвертой главе, а о том, что убийца целился вовсе не в убитую им жертву, мы узнаем лишь на сто пятидесятой странице. Зато к тому моменту мы уже основательно знакомы с распорядком дня главных героев и их привычками. Начало повести сразу расставляет все точки над «и».

«У меня были все основания ожидать, что за пивом буду послан я. Все дела по Фейрмонтскому национальному банку были закончены, я был без работы, а в таких случаях Вульф мог, не задумываясь, послать меня даже за банкой гуталина на Маррей-стрит, если бы она ему понадобилась. Но за пивом был послан Фриц. Сразу после ланча в кухне раздался звонок, и не успевший покончить с мытьем посуды Фриц был затребован наверх, к хозяину».

С первых же страниц мы погружаемся в этот причудливый и детально регламентированный мир Ниро Вульфа, Арчи и Фрица, мир их домашнего уклада, удачно разрешенных дел и пива. В обычных детективах обо всём этом было бы упомянуто вскользь. В обычных детективах герои задавались бы вопросом «Кто убийца?», а не «Сколько пива брать?» Стаут же виртуозно и очень, очень неторопливо вводит нас в дом своих персонажей. Достаточно отметить, что если фамилия «Вульф» фигурирует уже в первом абзаце, то имя «Ниро» появляется только в третьей главе. Арчи упоминает о «массивности» своего патрона, но насколько эта массивность значительна нам остается только гадать. Пока же герои сосредоточены на дегустации законно разрешенного к потреблению пива крепостью 3.2% (действие происходит во время «Сухого закона»).

«Еще два подноса с бутылками — и Вулф уже не выдержал.

— Может скажешь, когда этому придет конец? — недовольно буркнул он Фрицу.

— Скоро, сэр. Осталось еще девятнадцать бутылок, а всего их сорок девять».

На самом деле «Сухой закон» отменят через пару месяц. Вульф мог бы и потерпеть.

Сюжет разворачивается. Фред Даркин приводит в дом Вульфа Марию Маффеи, чей брат Карло загадочно исчез. Мария и Арчи отправляются в меблированные комнаты к Анне Фиоре, соседке Карло, слышавшей некий подозрительный телефонный разговор, а затем Арчи приглашает Анну в кабинет Вульфа. По мере того, как Вульф всё более заинтересовывается этим делом, Стаут потихоньку раскрывает нам отличительные черты двух главных героев. Напористый, но немного поверхностный Арчи, не сумевший выпытать у Анны ничего вразумительного, проигрывает глубокомысленному Вульфу, умудряющемуся разговорить клиентку и выудить у нее важную информацию. Два часа, потраченные Арчи на Анну, заняли у Стаута четыре абзаца, а пять часов ее напряженного, полного драматизма общения с Вульфом, — почти целую главу.

«Сногшибательно», — резюмирует под конец Арчи, когда выясняется, что пропавший брат напрямую связан со смертью ректора университета, внезапно скончавшегося во время игры в гольф.

В последующих главах Стаут передает бразды правления Арчи. Арчи отправляется в Уайт-Плейнс к помощнику окружного прокурора и заявляет: «Мистер Вульф готов поспорить на десять тысяч долларов, что если вы эксгумируете тело <ректора> и сделаете вскрытие, то найдете доказательства того, что покойный был отравлен». Арчи во всём блеске демонстрирует читателям свой главный талант — умение вежливо и аргументировано доводить власть имущих до белого каления. Вульф почему-то уверен, что им с Арчи всё сойдет с рук (даже шантаж и угрозы!), и дерзкая ухмылка Арчи наглядное тому подтверждение. Позже мы узнаем и причину этой наглой уверенности — неразлучная парочка просто решила свести счеты с окружным прокурором, «женившимся на деньгах».

Первые шесть глав насыщены хозяйственной рутиной и расследованиями, хотя, по всем канонам настоящего «крутого детектива», повествование должно было начаться с появления в доме Вульфа дочери погибшего. Дочь появляется, но лишь на восьмидесятой странице. И появляется не по собственной инициативе, а по желанию Вульфа, случайно догадавшегося об убийстве и разместившего в газете интригующее объявление, привлекшее внимание девушки. Девушка нанимает Вульфа, и Арчи с азартом принимается за дело, параллельно во всех подробностях описывая читателю детективные процедуры. Вот он выполняет приказы босса, вот разбирает газеты, вот печатает на машинке отчеты, вот беседует с полицейскими и подозреваемыми. Чем дальше продвигается расследование, тем менее читатель склонен превозносить явленных ему главных героев, тем больше негодует он на баранье упрямство Вульфа и невоздержанный язык Арчи.

Уже с первых глав мы понимаем, что брюзгливый домосед Вульф — умелый манипулятор. Он подчиняет людей своей воле и управляет и руководит Арчи. Арчи, словно марионетка, устраивает для него званые вечера, допрашивает и собирает в его кабинете свидетелей и подозреваемых и беспардонно вмешивается в их личные жизни. Эгоцентризм Вульфа зашкаливает. Его нежелание покидать уютное кресло в конечном итоге определяет концовку романа: Вульф доводит виновного до самоубийства и довольно вздыхает — теперь ему не придется покидать дом и тащиться в суд давать показания.

В «Острие копья» мы знакомимся не только с Арчи и Вульфом, но и с непревзойденной художественной манерой Стаута, выгодно отличающей его от других сочинителей детективов. Как и Чандлер, Стаут является первооткрывателем, поднимающим детектив на новую ступень развития. Фривольный, словоохотливый Арчи и напыщенный Вульф не просто герои, но — идеальные образы, по лекалам которых будет в дальнейшем создаваться новая детективная литература.

Судите сами, в одной из глав Вульф утверждает, что Арчи «видит только факты», но лишен «фантазии и дара предвидения», а затем заявляет Марии, что исчезновение Карло не более, чем «факт». И пока этот «факт» под давлением обстоятельств не превращается в неопровержимое доказательство причастности Карло к убийству, Вульф расследованием не вдохновляется. «Это пока лишь факты... А мне нужен толчок, стимул, вдохновение. Кто знает, будет ли оно у меня, когда я возьмусь за поиски вашего брата».

Красивая фраза, из-за которой Арчи заподозрит Вульфа в позерстве и на протяжении нескольких глав, в попытках обрести «дар предвидения», будет яростно отстаивать свои догадки насчет одного подозреваемого. Когда все подозреваемые отпадут, Арчи предложит Вульфу «вдохновиться детской считалочкой «эни-бени, рики-факи» и выбрать убийцей того, на ком считалка закончится». Позже Арчи, недовольный поведением босса, желчно бросит ему в лицо: «Ну и на кой черт вам расходовать свое феноменальное вдохновение, оценненное в миллион долларов, на изучение того, как отравленная игла оказалась в брюшной полости ректора, если получается, что никто ее туда не втыкал?» А в последних строках романа Арчи и вовсе обвинит Вульфа в убийстве, и тот на удивление смиренно ответит, что «возьмет это на свою совесть».

Однако Арчи не уймется: «Может, я и прост чересчур, однако не настолько, чтобы не понять, что в случае судебного разбирательства вам пришлось бы надеть шляпу, перчатки и поехать в Уайт-Плейс, дабы присутствовать на судебном процессе, дожидаясь своей очереди выступать. Ну а в сложившейся ситуации вы можете спокойно оставаться в кресле, дожидаясь случая опять пустить в ход свое гениальное дарование и поиграть судьбами людей». «А ведь, пожалуй, ты прав», — согласится Вульф.

Стаут как никто тяготеет к особым словечкам и рефренам. Впрочем, он такой не один. Джейн Остин , которую Стаут считал, «хотя бы с точки зрения владения пером», величайшей романисткой, не скупясь разбрасывается словом «подобный» по всему тексту «Эммы» . Вдохновленные Рихардом Вагнером , рассматривавшим музыкальное искусство как синтез других искусств, писатели и литературоведы двадцатого века намного вольнее, чем их предшественники, обращались с фразами и всё чаще прибегали к игре слов. Вспомните хотя бы Конрада и Бернарда Шоу. Вероятно, на авторский стиль Стаута в большей мере повлиял «Улисс»  с его рефренами «метим псу хвост», «жагала сраму», «вскружат голову бедняжке» и прочим. Так, свое первое высокохудожественное произведение «Подобный Богу» Стаут начал с малоупотребительного слова «безответный» и затем настойчиво повторил его дважды, чтобы подчеркнуть инертность главного героя.

Особенно богат рефренами роман «Слишком много поваров» , опубликованный в 1938 году. В основном рефрены вылетают из уст саркастичного Арчи, зовущего окружного прокурора не иначе как «мой приятель». Услышав напыщенную фразу Вульфа: «Гость подобен сокровищу, что покоится на перинах гостеприимства», Арчи передразнивает своего босса перед одним из гостей, но тот, не обладающий «творческой жилкой и воображением», его не понимает. Когда же планы Вульфа рушатся, Арчи злорадно ухмыляется и не менее злорадно размышляет, каково-то его боссу теперь «ощущать себя сокровищем, что покоится на перинах гостеприимства».

Другой любимый рефрен Стаута — словечко «приемлемо», часто употребляемое Вульфом (и, кстати, героем «Худой мужчина»   Дэшила Хэммета ). Однако, в отличие, например, от Эрла Стэнли Гарднера, жонглирующего из книги в книги одними и теми же фразами просто из лени придумывать что-либо новое, повторы Стаута являются более тонкой материей, принимающей непосредственное участие в возведении причудливого детективного мира. Рефрены перекликаются, наводят на мысли, организуют связь между сюжетными линиями и персонажами. Вот в романе «Слишком много клиентов»  Арчи заходит в комнату убитого: «Кожа принадлежала девушкам и женщинам, чьи тела на фотографиях и картинах занимали добрую треть стен. Куда ни посмотри, всюду глаз упирался в обнаженную натуру». А вот он смотрит на массивного и зарвавшегося клиента: «Куда ни посмотри, всюду глаз упирался в его жирную тушу».

В «Острие копья» глаз героя ни на что не упирается, зато в текст повествования то и дело вкрапливаются такие рефрены, как «смертоносная игрушка», «гений», «милая барышня!» и разнообразнейшие диалоги и прения о «газетных объявлениях и заметках». Иногда повторы идут бок о бок, иногда отстоят друга от друга на целые главы. В одной главе Арчи указывает, что порой Ниро Вульф может быть вежливым и элегантным. А в другой, когда ершистая клиентка Анна вдруг начинает вести себя чинно и тихо, замечает: «Она тоже была вежливой и элегантной, видимо, заразилась от Вульфа». Двести страниц спустя, заставив Анну подписать решающее показание, Арчи отмечает, что их первая клиентка, Мария, неузнаваемо изменилась: «Она была элегантной». Видимо, понимаем мы, заразилась от Анны. Бесконечные «прощай», заполняющие пространство «Долгого прощания» Рэймонда Чандлера, незатейливы и понятны. Повторы же Стаут тонки и пикантны.

Или возьмем предзнаменования. В классических детективах подсказки, частенько замаскированные или уводящие в сторону, разбросаны по всему тексту. Висящее на стене ружье может не выстрелить и не стать орудием убийства, а вот настоящее орудие убийства может быть либо вообще не упомянуто, либо упомянуто вскользь. Более интеллектуальная детективная литература побуждает читателя напрягать воображение и самостоятельно искать подсказки и намеки. А, значит, бутылки с пивом на первой странице «Острия копья», как и ящик стола, где Вульф хранит открывашку и крышечки от бутылок, возникают вовсе не случайно. В самый напряженный момент ящик открывается и...

«— Берегитесь!

У Вульфа в каждой руке было по бутылке с пивом. Он держал их за горлышко и мгновенно с треском опустил одну из них на стол, но... промахнулся. То, что появилось из ящика, отличалось молниеносной быстротой. Голова была уже наружу, но большая часть туловища и хвост оставались в ящике. Я изо всех сил пытался попасть палкой по голове, но подлая тварь увертывалась. Стол был залит пивом и усыпан осколками стекла. Я готов был обратиться в бегство, прихватив и Вульфа с собой, но он, изловчившись, нанес свой второй удар, прямо по голове гадины и размозжил ее».

И пиво, и ящик стола были тщательно продуманы Стаутом, как и ремарка Арчи двумястами страницами ранее, произнесенная задолго до того, как мы, читатели, начали хоть что-то подозревать. И эта ремарка — брильянт в детективной короне Стаута. Мало кто из его собратьев по перу — серьезных романистов или сочинителей детективов, этих продавцов счастливого забытья, — был способен на столь ювелирную точность в построении сюжета.

«Наконец веревка была развязана, и парень вытянул ее из-под тюка. Я принялся помогать ему снимать бумагу и мешковину. А потом стоял и безмолвно смотрел то на Вульфа, то на то, что лежало на полу. Это были клюшки для гольфа, много, не менее сотни, вполне достаточно, чтобы перебить всех змей в округе, ибо, по мне, они ни на что другое не были годны.

— Что ж, спортивная разминка, сэр, вам не помешает, — заметил я, и это было все, что я мог сказать».

Теперь, надеюсь, вы согласитесь со мной, что Рекс Стаут как никто иной оттачивал и шлифовал сюжетные линии до блеска, не позволяя себе небрежности и разгильдяйства, а все его тексты — плод самого добросовестнейшего и кропотливейшего труда истинного мастера слова.

Дэвид Бордуэлл (David Bordwell)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ