Игры взрослых

Набоков в письме жене как-то подметил, скучая по ней, что у вещей есть некий инстинкт самосохранения: если кинешь мяч в огромной комнате, где нет никакой мебели, кроме одного кресла, то мяч непременно под него закатится.
Все мы скучаем: по счастью, другу, истине, небу…
Похоже на инфернальную игру в прятки.
Прятки вообще — страшная игра, нарниева: можно спрятаться… навсегда.
Можно сердце, словно грустный мяч, бросить в опустевшую и голубую комнату мира, и оно непременно… закатится.
Куда? Под книжный шкафчик, под одинокое дерево.

Я в детстве чуть не умер во время игры в прятки, причём, самым нелепым образом: на небе бы долго смеялись… вместе с Дарвиным, который бы мне лично вручил премию имени себя: крылатый и задумчивый Дарвин…
В детстве я любил играть в прятки со своей милой кошкой: слегка запру её в комнате, чтобы она могла через пару секунд открыть дверь, и бегу с чудесным адреналином райского вора ( воровал в Эдеме запретные яблочки и перемахнул через забор: удивлённые глаза змия, Евы, бога… в тишине яблоко падает с ветки в траву и его надкусывает проказливый ежёнок, опережая людей в познании добра и зла.
Может, это как-то связано… Я учился на ветеринарном и мы проходили случаи опьянения ежей ( алкоголизма животных вообще), пристрастившихся осенью есть подгнившие и забродившие яблоки.
Древний змий говорил: будете как боги…
Однажды на даче я с подругой нашёл возле яблони пьяного ёжика, мирно посапывающего на животе, протянув свои розовые лапки, как у гномика, который пропил последнее: в этот миг животные — бесконечно уязвимые и ранимые.
Им может причинить боль и смерть — что угодно: неосторожный шаг, упавшая ветка.
И в этом они действительно похожи на богов: нежно спрятались от безумного мира, их нет.
Бог знает, когда они будут: животные, боги…
Выйдут через пару тысяч лет из своего убежища и, как в игре в прятки, удивятся: голубая комната мира грустна и пуста.
Нет на неё людей уже давно.
Из ржавой пушки, в руинах земли, нацеленной в небо, растёт синий цветок...)

Но я отвлёкся. Пока моя кошка с азартом открывала лапкой дверь ( любопытная картина, к слову: вся нежно скуржопится, изогнётся, как вор форточник под хмельком), я пулей летел в зал и прятался там.
Так однажды я спрятался в шкафу с вещами и сквозь щель в двери ( похожую на просвет между пальцами перепуганной вещи-ребёнка, закрывшей ладонью лицо, но продолжающей из любопытства смотреть) сдерживая смех, наблюдал, как кошка врывалась в зал и… с прелестнейшей растерянной мордочкой, поворачиваемой то туда то сюда, не понимала, куда я пропал: она была похожа на нежного язычника, которому Робинзон показал чудо ружья.
Ружьё вспыхнуло, расцвело, совсем как на той самой фотографии из времён хиппи и борьбы против войны, когда девушка подошла к солдату и засунула в дуло цветок.
Птица на ветке нежно исчезла. Сердце язычника — замерло, спряталось в лиственность тишины от восторга и сладкого ужаса.

Кошка начинала довольно забавно завывать, словно бы она осталась одна во всём мире и… теперь её уже не нужно стыдиться и прятать от человека свою кошачью тайну: она была совершенно свободна и могла превратиться в кого угодно: в волчонка, веточку дерева, льва…
А я сидел в душном и тёмном шкафу, в сердце вещи, закрывшей ладонями своё лицо, и с улыбкой смотрел на свою чудесную кошку.
Морис Роллина писал: безмолвие — душа вещей. Я был в душе вещей. Был безмолвием.
Безмолвие сгущалось и становилось осязаемым: оно стекало дождём у меня по лицу, шее, спине, как у поставленного к стенке перед расстрелом  человека, лет 100 назад где-нибудь в Индии.
Нашли меня мама с кошкой, пытавшейся открыть ( мой милый взломщик!) дверь шкафчика.
Я был без сознания, весь в поту и бледный: воздуха в шкафчике уже почти не было.
Ещё чуть-чуть и я мог умереть… действительно стать лучом солнца, деревом, дождём, но уже в своей следующей жизни.

Вспомнил я об этом случае играя в прятки с пятилетней дочкой моей подруги.
Родители знают эту нежную хитрость: когда устал, с детьми хорошо поиграть в прятки: ребёнок спрятался, а ты сел в кресло, прикрыл глаза и наслаждаешься минутой отдыха и покоя.
Нежно замученные вещи в комнате, словно бы тоже радуются этой улыбчивой тишине, похожей на грустный мяч, кем-то брошенный в комнату.
Есть в этом нечто ласково-экзистенциальное: ребёнок прячется, а я нежно прячусь от него.
Его ожидание — доверчиво ищет меня. Мои слова, срываясь с губ, словно у бредящего медиума, прозрачно ищут ребёнка в комнатах: так, и здесь тебя нет… Ну куда же ты пропала?
Мне кажется, что призрак её ожидания и обманчивый призрак моих слов, порой робко сталкивались в прихожей, у входа в зал, куда ожидание на цыпочках кралось, о чём-то догадываясь.

А потом уже прятался я. Детям прятаться легче: для них пространства под креслом, в шкафу — могут светло распахнуться целыми мирами, Нарнией.
А для взрослого? Тут уже что-то от клаустрофобических страхов и снов Кафки.
Девочка прилежно считала до 100, отвернувшись к пасмурному окну, а я бросился прятаться.
В какой-то миг мне показалось, что меня обманули: словно бы Алиса играла с кем-то в прятки, но её опоили волшебным и пьянящим зельем, она хотела было спрятаться, уже выбрала заветное место… но вдруг, с каждым шагом, стала расти, а комната трагически уменьшаться.

Даже шкафчики-друзья предали меня, моё детство, уменьшившись в размере и забившись в угол, словно их кто-то обидел: казалось, дотронусь до шкафчика, и он жутко вскрикнет: не прячься в меня, мне больно!
С горем пополам я уговорил шкафчик спрятаться в нём.
В иррациональном смысле в этом было даже что-то интимное.
Я был нежно в нём, боясь причинить ему боль.
А он мне говорил, шептал: да, вот так… хорошо… ах, чуть левее, не нажимай тут!

Со стороны, наверное, казалось, что шкафчик одержим полтергейстом: он ходит ходуном, словно бы… в нём сами вещи занимаются сексом, что-то припоминая.
Шкафчик успокоился. Счастливый, затих и я.
Почему-то мне было стыдно. Быть может, шкафчику — ещё стыднее.
Ребёнок долго не мог меня найти. Оно и понятно: какому идиоту придёт в голову прятаться в таком маленьком шкафчике?
Мне пришло. Стал постепенно затекать, покрываясь безмолвием и потом.
Но и азарт брал своё. Ребёнок пошёл за помощью на кухню к своей маме.

Мой внутренний ребёнок торжествовал, оглядываясь на меня с удивлением и настороженностью: я был бледный, к тому же, в странной и неудобной позе: индийский йог-шизофреник под весенним дождём.
В итоге меня нашли: я торжествовал. Боже, как я торжествовал!
Я словно бы вновь родился на свет.
Была лишь одна проблема: я не мог выбраться — совсем затёк.

Подруга смеялась как ребёнок.. Смеялась и девочка, вместе с мамой вытаскивая меня из шкафа, словно экзистенциального Винни Пуха из норки кролика.
Это была моя Нарния: милая подруга, чудесный ребёнок, не менее чудесные запах яблочного пирога, солнце, листва и пение птицы за окном после дождя.
Боже, как я по всему этому соскучился!
Сколько я всего пережил в этом душном сумраке шкафчика, размышляя о Кафке, Фрейде, милой подруге, которой я однажды сделал больно.
Нет, определённо, взрослым опасно играть в детские игры.
Мы забыли какую-то главную тайну, делающей эти игры — безопасными и волшебными.

Джейн Роуз Кашмир. 1967 г. - Сила цветка.