4 Синдром привнесения дополнительных смыслов?

Чем отличается литературная критика от, скажем, рецензий? Прежде всего, тем, что она, помимо пересказа сюжета, пытается осмыслить рассматриваемое произведение либо в контексте литературного процесса, либо времени его породившего.
Правда, сразу же возникает вопрос: насколько свойственен критикам синдром привнесения дополнительных смыслов? Смыслов, о которых авторы, возможно, даже и не задумывались. На мой взгляд, в значительной. Это ахиллесова пята любого соотнесения, в том числе с личным опытом и бэкграундом критикующего. Но это же порождает разнообразие мнений, позволяя читателю выбрать наиболее близкую ему точку зрения. Главное, чтобы высказывание было хорошо аргументировано и имело в своей основе хоть какую-то логику.

Кроме того, сам текст, если он написан талантливо, может побуждать к таким интерпретациям. Его «многослойность», помимо всего прочего, позволяет отобразить ядро идей на любую реальность. Остается только вопрос, как это соотносится с самим произведением? И не «навязываем» ли мы ему смыслы, которые видны только по прошествии нескольких десятилетий?
(О «многослойности» «Пикника…» свидетельствует хотя бы тот факт, что будучи кардинально переработанной для «Сталкера» А.Тарковского, когда рубаха-парень Рэдрик Шухарт превратился, фактически, в юродивого, повесть, тем не менее, совершенно не утратила целостности и качества).
***
Дмитрий Быков спроецировал «Пикник на обочине» братьев Стругацких на СССР, находя в его содержании все базисные принципы советского строя.
Здесь и жизнь за счет уворованного хабара, когда «зоной» были завод, учреждение, связи или положение в иерархии. (Быков остроумно замечает, что сейчас в «зону» превратился весь СССР, идеологические схемы которого постоянно натягивают на нашу действительность).

И культ почитания мертвых, пронизывающий все советское мировоззрение. Только в «Пикнике…» это выглядит более явственно – в виде оживших мертвецов, возвращающихся с кладбища домой. (Быков, конечно же, не удержался и сделал экскурс в идеи философа Николая Федорова по этому поводу).
И отношение к своей «зоне» в СССР, окружившего ее стокилометровым карантином, в котором уничтожалось все живое. Да и само название – «зона», явно позаимствовано из лексикона пятидесятилетней давности.

Вряд ли стоит притягивать совсем уж далекие ассоциации, типа, сравнения воздействия «студня» на человеческие кости – просто растворяющего их, с бесхребетностью большинства населения страны советов. И проецировать мутации детей на воззрения молодежи постперестроечного СССР, когда рассказ о подвиге Павлика Морозова уже вызывал в классе лишь гомерический хохот. Это характерно для многих стран с авторитарной идеологией.

Нет ничего удивительного в найденных Быковым соответствиях, особенно, если учесть, что повесть была написана в 1972 году, и советский дух пропитывал все окружение Стругацких. Весь вопрос, а подразумевали ли авторы те ассоциации, которые им приписывает Дмитрий Львович?
***
И здесь очень хочется процитировать фрагмент из эссе Фазиля Искандера «Моцарт и Сальери».
«Графоман берется за перо, чтобы бороться со злом, которое он видит в окружающей жизни.
Талант, понимая относительность возможностей человека, несколько воспаряет над жизнью и не ставит перед собой столь коренных задач.
Гений, воспарив на еще более головокружительную высоту, оттуда неизбежно возвращается к замыслу графомана. Гений кончает тем, с чего начинает графоман.»

Искандер не упомянул об еще одном важном отличии гения от графомана – осознанности действий. Графоман, обычно, четко артикулирует цель и движется к ней всеми возможными способами. У гения (таланта) эта цель если и существует, то на глубоко подсознательном уровне. Для него главное – четко «увидеть картинку» и сделать ее словесную визуализацию – описать с максимально возможным количеством деталей, порой кажущихся случайными. Но именно эти детали, плотно пеленая сюжетную линию, создают иллюзию полного погружения, разбивающую стену отстраненного восприятия.

Быков, в принципе, на этих деталях и строит большую часть своей концепции. Будь то сцена с «воскресшим» отцом Шухарта (которую надо обязательно, показывая свою начитанность, запараллелить с Астафьевым) или ночной «скрип» Мартышки. Но я более чем уверен, что «собака обозначает собаку». Достаточно создать мир, способный к развитию, и он начинает жить своей собственной жизнью, подчиняясь только своей внутренней логике. И в эту логику вписываются и последствия для людей даже не контакта, а просто соседства с Зоной, реакция властей на происходящее, наличие сталкеров и тех, кто на них наживается, интерес компетентных органов и все прочее, не требуя для своего объяснения привлечения реалий из СССР. Нет, конечно, эти реалии в тексте присутствуют, например, в словах Кирилла, процитированных Шухартом, но они настолько «замаскированы», что могут, в принципе, соотноситься с любой страной.

И еще одна мысль по поводу: «Счастье для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженный!». У китайцев есть интересная версия конца света – из заточения будет выпущен демон, исполняющий все желания.

Вердикт. Хороший повод перечитать повесть Стругацких, взглянув на нее с учетом озвученных Дмитрием Львовичем положений.
P.S. Кому не хочется слушать все 80 минут лекции, можно воспользоваться ее видео-дайджестом, прочитанным Быковым в рамках проекта «Арзамас».
PP.S. Рецензии на другие лекции Дмитрия Быкова:
«Пастернак. Доктор Живаго великорусского языка»,
«Чехов как антидепрессант»,
«Виктор Пелевин. Путь вниз»,
«Цветаева. Повесть о Сонечке».