2

Эту маленькую, толстую и поперечно-полосатую книгу предваряет небольшое, в два абзаца, вступление от лица Людмилы Улицкой. Что она, значит, хотела сказать этой книгой и чего не хотела. Прочитайте вступление (оно же аннотация) — и саму книгу после этого можно, в принципе, и не читать.
Это моё скромное мнение.
Ладно, допустим, я не поклонник семейных саг, а словосочетание «семейные ценности» у меня всё ещё вызывает непонимающую улыбку. Допустим. И всё-таки «Медея и её дети» даже как семейная сага никуда не годится.

От книги с такой аннотацией — «памятник ушедшему поколению», шутка ли — ожидаешь монументальности, всеобъемности, красочного полотна, отображающего ход истории, преломляющего и отражающего её, чтобы показать в одной семье. И что-то подобное, действительно, просачивается намёками сквозь первые страницы книги — сквозь, может, страниц сто из пятисот с лишним. А потом всё начинает тонуть в мелких семейных дрязгах, осточертелых любовных конфликтах. Измена на измене, а на измене измена, так себе памятник-то.

Но и не только в этом беда, а ещё в том, что самого по себе течения времени сквозь семью Синопли не получилось. Казалось бы, вот он, генетический материал, аж генеалогическое древо на первом развороте понадобилось, — а на деле большинство «детей» бездетной Медеи не удостаиваются не то что истории, а даже и описания. И тут дело, конечо, не в цвете глаз-волос, и не в том, что я жду, что в таком относительно небольшом тексте найдётся место для каждого — однако бывает, что персонажу даётся краткая характеристика, но такая ёмкая, что образ сам рождается в голове. Здесь не найдётся этого. Здесь все побочные персонажи пройдут серой стеной, а за главными будет волочиться шлейф характеристик, словно выпавший из тезауруса: повтори да закрепи…

Однако самое удручающее впечатление произвела на меня вторая часть книги: история любви-одержимости Медеиной внучатой племянницы. Тут у меня и личное (не нравится мне трактовка любви как тяги к красивой шкуре), и лично-читательское: очень уж похожа эта часть на любовный романчик, притом не очень красивый. А уж сцену, в которой страстно влюблённая Машенька читает этому своему Казанове стихи, пока он мучается поносом, и вовсе всерьёз воспринимать нельзя. Тут уж не любовный бред даже, а обычный.
Может быть, эта часть дана, чтобы жизнь Медеи казалась выше и порядочнее в сравнении с молодым поколением, но если она присутствует исключительно ради контраста, то занимает слишком много места. А если не для контраста — то для чего?

И в целом роман оставляет именно такое впечатление: для чего?
Для чего она Медея (кстати, Word, похоже, считает это слово деепричастием), если миф там никак не обыгран? Для чего выбирать формат семейной саги, если ты воспеваешь стойкость одной-единственной личности? Для чего вводить персонажей, которых читатель будет знать только по именам? Для чего писать такие ужасные стихи?

Одно в книге хорошо: Крым. Красивый, яркий, полнозвучный, он и был главным героем романа.
Всё остальное — пустые людишки со своими глупыми смешными страстями.