2 «Дом, в котором…» М. Петросян

Поставил данному произведению (2009) две звезды, не потому что «Дом меня не впустил», но потому что был категорически не согласен с тем, что эта работа относится к направлению «магический реализм».

Несогласие мое было вызвано тем, что все происходящее в поименованной книге можно объяснить приемами постмодернизма, который понятийно шире, а потому может использовать магический реализм как инструмент и способ передачи авторского замысла, или может реализовать себя через литературный прием под названием «игра».

О данном приеме писали: В. Набоков в «Лекции о «Дон Кихоте»» (1983), У. Эко «От древа к лабиринту. Исторические исследования знака и интерпретации» (2007), Е. Ковтун в «Художественный вымысел в литературе ХХ века» (2008), Ч. Паланик в «На затравку» (2020). Часто данный прием связан с одиночеством персонажа, его изоляцией, физическим недугом или психоэмоциональным состоянием. Для лучшего понимания данных факторов можно обратиться к книге «Человек, который принял жену за шляпу» (1985) О. Сакс.

Признаки использования данного приема можно найти в таких работах как: «Дон Кихот» (1615) М. де Сервантес Сааведра, «Кондуит и Швамбрания» (1931) Л. Кассиль, «Повелитель мух» (1954) У. Голдинг, «Торнхилл» (2017) П. Смай, и т.д.

Сам прием состоит в том, что персонаж или их группа создают альтернативную реальность со своими правилами, при этом оставаясь в нашем мире. В качестве примера можно привести детские игры на улице, где парк становится Шервудским лесом, горка может быть смотровой башней, палка способна стать волшебным посохом, а смартфон выполнять роль палантира из «Властелин колец» Дж. Р. Р. Толкина. При этом сами вещи не трансформируются, но из-за умелого обращения с фантазией становятся иными, с альтернативным функционалом, влекущим игровые последствия.

Совокупность измененных предметов в угоду замыслу, меняет пространство и время в представлении игроков. С точки зрения литературы, важным аспектом прочтения данного приема является то, что правила игры придумывают ее участники, например: «Они решили – Дом это Дом, а наружность – не то, в чем он находится, а нечто совсем иное».

Об изменении пространства и времени как элементе повествовательного хронотопа писали М. Бахтин, Ю. Лотман, Д. Лихачев. В случае с «Дом, в котором…» автор намеренно обезличивает персонажей, исторический период и территорию где происходят события. Обезличивание происходит, в том числе и за счет рваного повествования, частой смены точек обзора, восприятия быта не визуально, а скорее сенсорно, интуитивного проникновения. Такая деперсонификация сопряженная со стиранием времени путем удаления упоминаний об исторических признаках и символах эпохи имеет целью обеспечить долговечность романа, для сохранения его актуальности вне географии и времени.

Вместе с тем, не говоря о том, в какой исторический период и где происходят события, М. Петросян передает собственный оценочный ряд и выражает отношение к конкретному времени, стране, что подтверждается рассказами автора о том, как она убегала в «Дом». С учетом вышепоименованных приемов, автор искажает общее течение времени в «Доме» и за его пределами.

Создается ощущение, что все застыло в янтаре, в том числе и по причине необходимости исполнения неких систематических действий, поскольку речь о социальном учреждении, где есть, не только правила игры воспитанников, но и правила организации. Данный факт роднит роман с жанром антиутопии (например: "Над кукушкиным гнездом" (1962) К. Кизи), например: в части борьбы с системами, такими как администрация и персонал, условно кастовая система групп, иерархия участников внутри группы.

Кроме того страх. Страх перед необходимостью покинуть «Дом», что можно рассматривать как экзистенциальный кризис рождения личности, необходимость пройти инициацию, стать никем в обществе после того как ты был элементом социальной группы, которая пусть и возникла в меру необходимости выживания в стрессовой среде. Даже если персонаж «часть команды, часть корабля», ему необходимо пройти свой путь и вступить в битву с судьбой, где победа фатума, или поражение героя в равной степени приведут к фатальной ситуации, что и демонстрирует М. Петросян в итоге, даже не смотря на открытый финал.

В дистопическом жанре, как и в направлении постмодернизма, а с ним и в магическом реализме, в контексте территории часто используется некое изолированное пространство (квартира, дом), которые искажаются в рамках клише. Однако, если таковые известны в жанре антиутопии, то с постмодернизмом и магическим реализмом все куда сложнее. Так как правила, по которым играют два последних направления в литературе не четкие, а по большей части, даже эфемерные, заимствующие все подряд из всего подряд.

Зачастую необходимо довериться тому, что время и пространство, в котором находится читатель – это либо постмодернизм, либо магический реализм, а иногда это может быть синтетически объединенным явлением. Данное обстоятельство обязывает читателя держать во внимании большое количество факторов излагаемых в произведении, а равно погружаться в него глубже, чем поверхностный текстуальный слой. Для погружения в тему рекомендую обратиться к труду С. Поварнина «Как читать книги» (1924).

Возвращаясь в «Дом», уверенно можно сказать, он вертикально ориентированный (трехэтажный), с внутренними помещениями, которые лишены статуса личного, в том числе интимного, пространства, что однозначно роднит характеристики жилища с тем, как оно описывается в антиутопии. Однако автор, через персонажей, искажает внутреннее пространство «Дома», буквально превращая его в сумку Гермионы.

Делает М. Петросян это через его одушевление и предания человеческих черт зданию, отдельным его помещениям, что погружает читателя в альтернативное пространство и время, через ощущения, путем привязки, к персонажам, выполняющим роль пограничных буйков, периодически отрывающихся, уплывающих в даль, увеличивая незримую часть авторского мира. Это тоже постмодернистский прием, который делает главным героем книги вещь, неодушевленный предмет, разрушая канон.

Описания в экспрессионистской стилистике так же способствуют восприятию искаженности, как времени, так и пространства. При чтении данного романа читатель может почувствовать задымленность, духоту, которые затуманивают взор, замедляют мышление, делают пространство сюрреалистичным за счет иммерсии читателя.

Этот факт отсылает к работам Л. Кэрролла, литературному сюру и зазеркалью, Г. Ф. Лавкрафта, который делал акцент на причудливой архитектуре, а равно Фр. Кафки, с его сновидческой деконструкцией пространства и времени, в том числе конкретных зданий. Необходимо отметить, что М. Петросян активно использует прием искажения времени путем размещения персонажа в настоящем, но читателю показывая разные фрагменты его жизни из прошлого, через интермедии и флэшбэки.

Это создает эффект мозаичности, а равно иллюзию динамики повествования, хотя все происходит в статике не позволяющей персонажам и читателю покинуть пределы того самого янтаря, в котором все застыло. Невзирая на то, что первично считывается глобальная изломанность происходящего, общей канвы, персонажей, восприятия читателя, все это можно охарактеризовать как идиллический топос окутанный пасторальным текстом, где через постмодернистскую насмешку незатейливая жизнь низвергнута до застойного болота. Однако попытка выбраться из него не гарантирует освобождение и радость.

М. Петросян уничтожает человеческую природу персонажей, антропоцентризм в целом, облекая их в прозвища. Иными словами, герои истории это защитные маски с необходимыми характеристиками и реакциями, в рамках созданного ими мира по правилам игры. Каждый из них не реален, а потому автор превращает его в кафкианского маленького человека, либо проточеловека. Эти маски есть ни что иное как символы, функции созданного мира и сюжетный повод. Для привязки читателя к персонажу, только лишь символа мало, а потому автор перестраховалась и недосказанность обратила в загадочность, которая будоражит интерес читателя.

За счет иной эмоции, но М. Петросян удается сделать так, что лакуны персонажей заполняются самим читателем, делая каждого из них живым. Ровно так же действовал и Г. Ф. Лавкрафт, создавая персонажей подобных пустым сосудам, которые наполнялись читателем самостоятельно, что вызывало его эмоциональную связь с героем.

Через прозвища персонажей данной книги, читатель получает большое количество отсылок к литературе, а с ними общие характеристики масок и функций, персональную мифологию авторского мира, которая становится понятной, если читатель в курсе широкого спектра культурных явлений (мифы, сказки, картины, история, литература, кино и прочее), а равно вступает в игру героев.

Некоторые персонажи-маски наделяются противоположными смыслами, что можно принять за отсылку к гадальным картам, в частности таро, либо к игре постмодернизма, где все не то чем кажется на первый взгляд. Тут будет персонаж, который борется со временем, падший «Ангел», «вампир» по прозванию Волк, Рыжая «Пеппи», «Смерть», «Сфинкс», который любит смотреть на отражение людей в зеркале, «Святой», «Русалка» и многие другие.

В данном произведении множество элементов, которые хрестоматийно разбираются по книгам: Н. Куна «Легенды и мифы Древней Греции» (1914), В. Проппа «Исторические корни волшебной сказки» (1946), Библии, но само по себе использование в тексте отсылок к мифам, сказкам, библейским сюжетам не наделяет книгу волшебством.

Смысл и значение магического реализма исказились. Изначально, на российском книжном рынке, его планировали приравнять к интеллектуальной прозе «не для всех», однако теперь – это синоним отсутствия культуры чтения и базовых познаний в области литературы. Игра на желании потребителя чтения поживиться чем-то нестандартным, что позволяет создать иллюзию принадлежности к некоему закрытому клубу, в данном случае «Дому, который впустил»…

Обозначенное литературное направление вульгаризировалось, поскольку пиарщики, продажники и многие блогеры, которые не соприкасаются с литературой о литературе, либо не запоминают ее содержание, утверждают, будто магический реализм – это все, что не согласуется с их представлением о логике. Потому они смело кидаются терминами, не проявляя уважения к языку, указывая, что магический реализм предстает в таких жанрах как: фантастика, фэнтези, мистика и даже готика, что стирает границы между жанрами, а равно деформирует взаимодействие читателя с текстом книги и работой автора.

Произведения в поименованных жанрах могут содержать элементы характерные для магического реализма, однако сделать литературное направление жанром они не способны, как и стать чем-то иным. Вместе с тем, это указывает и на отсутствие у многих современных писателей высокого уровня навыков использования не только магического реализма и его отличительных черт, но и инструментария постмодернизма, поскольку они не наполнены культурно, в широком смысле слова.

На мой взгляд, «Дом, в котором…» М. Петросян – это представитель постмодернизма для подростковой аудитории, где продемонстрирована работа с разными приемами, методами и способами изложения текста. Книга содержит большое количество отсылок, намеков на интеллектуальность и т.д., но они не являются предопределяющими в вопросе того, что этот роман кровь от крови магического реализма.

Да, из совокупности обозначенных выше приемов можно предполагать, что книга является представителем магического реализма, однако магические элементы в ней не самостоятельны и не работают как нечто чудесное. Взять хотя бы амулет, значение которого дополняется на ходу. Вместе с тем, описание психоделического опыта персонажей, через алкогольный, грибной, таблеточный или «лунный» угар, так же не внедряет в повествование магический реализм.

Относительно «Изнанки» можно сказать, что в двух первых частях она подается как реально существующее место в «Доме», которое посещается исключительно «Ходоками», коим известно о его местоположении. В третьей части тоже есть такое описание, однако после автор демонстрирует знакомство с романом «Смирительная рубашка» (1914) Дж. Лондон, в котором описываются каталепсия, а равно практики воинов дальнего востока способных осознанно входить в летаргический сон.

С таким подходом каждую вторую книгу можно отнести к направлению магического реализма, однако они таковыми не являются, даже если верить в обратное каждой клеточкой своего существа. А потому «Дом» - заложник формы, которая поглотила содержание, отменив смысловую нагрузку рассказанного автором. Именно это может сыграть злую шутку с книгой, поскольку она устареет в виду направления и приемов, которые в ней использованы, так как ставка была сделана на них, а не на смысл.

Приведенные ранее достоинства нивелируются манипулятивной пошлостью, которая культивируется вокруг данной истории. Г. Юзефович, именующая себя критиком, в предисловии к «Дом, в котором…» развела руками в невозможности разобрать книгу на составные элементы (я хотя бы попытался). Кроме того, она излагает то, как нужно потенциальному читателю понимать книгу, что чувствовать во время ее чтения, но это не корректно, и формирует неправильную тенденцию, например вступительное слово к книге, того же издательства: «Изгои» (2019) С. Хинтон от переводчика А. Завозовой.

Если речь не о комментарии, то представители медиа, переводчики, писатели и прочие могут дать реплику на блёрб, этого более чем достаточно для обозначения отношения к книге и ее рекомендации. Но главное, эта фраза не должна программировать мнение, а равно выводы читателя, понуждать его видеть, то чего в книге может и не быть, не препятствовать взаимному литературному процессу, где читатель участник диалога с писателем.

История, которая рассказана М. Петросян в предупреждении-предисловии к роману, мне так же кажется странным проявлением пассивной агрессии, где автор отвернула потенциального читателя, а может и будущего поклонника творчества писательницы, отправив его, вместо чтения «Дом, в котором…», посмотреть кино и условно подумать над своим поведением, а равно оценить возможности постичь столь «великий текст» с дополнениями.

Относительно прикола «Дом впустил» или «Дом не впустил», то тут можно привести цитату Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю, но другие не знают и этого», поскольку те, кто полагают будто «Дом» их впустил, не могут рассказать, о чем книга, передать ее конструкт и где тот самый, пресловутый магический реализм, который нельзя оспорить инструментарием постмодернизма или возможностями элементарной логики.

Подводя итог, могу сказать, что «Дом» меня впустил, прошелся я по всем его трем этажам, увидел размышления М. Петросян о романе «Повелитель мух» У. Голдинга, сборнике «Книга джунглей» (1894) Р. Киплинг, и на темы: «любая система несовершенна, поскольку создана людьми», «человеку нужен человек», а равно «поиск Бога или метафорического Грааля есть высший смысл необходимости жить».

Однако для того что бы увидеть отсылки к затрагиваемым автором темам, нужно прочитать много книг, но «Дом, в котором…» не мотивирует читателя своей целевой аудитории на это, ограничивая его пределами измышлений автора. По этой причине найти в книге что-то, что способно обогатить меня как читателя и человека – не удалось. Но я и не целевая аудитория этого романа, а произведения, отсылки к которым мне удалось в нем найти, давно прочитаны, некоторые даже горячо любимы, например рассказ «Душечка» (1899) А. П. Чехов, пьеса «Носорог» (1959) Э. Ионеско, и повесть «Гуси-гуси, га-га-га...» (1989) В. Крапивин.

Больше интересного на моем Telegram-канале