4.5

"Габи был мальчиком с фантазиями. В этом он похож на старика. Старик-то ведь из восточных, а восточные — они с фантазиями".

Свои сентиментальные размышления об этой книге я недавно писала в этой истории, но теперь хочу всё же немного рассказать непосредственно о самом романе. 

"Лето на улице Пророков"  - это первый роман эпопеи "Чертог разбитых сосудов" израильского ( я бы даже сказала ивритского , но об этом чуть позже) писателя Давида Шахара. Нисколько не совру, если скажу, что главным героем его романов является Иерусалим. В исполнении Шахара этот город становится маленьким, тесным, ограниченным практически одной улицей - улицей Пророков. И это неслучайно. Давид Шахар вольно распоряжается географией родного города, не утруждаясь точностью и топографичностью, потому что его Иерусалим - это город прошлого, город детства, т.е. это не объективная точка на карте, а мир ностальгии, который нередко соткан из реальности лишь наполовину. В его истории многие из существующих мест располагаются друг к другу ближе, чем на самом деле, чтобы мы вместе с автором воспринимали город его фантазий таким же компактным, ограниченным лишь тем, что было важно самому писателю. Такая же судьба постигла и временные периоды в жизни реального Иерусалима - Давид Шахар, следуя эфемерному духу прошлого, делает совеременниками то, что на самом деле существовало не параллельно.

"Ему стало ясно, что инстинктивный ужас перед ночью пересилил ее притяжение, и после первого изумления он понял, что я еще недостаточно большой, чтобы существовать и в дневном, и в ночном мирах".

Глазами рассказчика - мальчика, который растет вместе с сюжетом, мы видим ту самую улицу Пророков первой половины 20го века, таинственного Гавриэля - сына хозяйки дома, в котором живет рассказчик. Саму хозяйку дома, её мужа - влиятельного османского бека, рыночного торговца, его сына, сотрудника библиотеки "Бней-Брит", аптекаря, судью и так далее. Все они - душа и сердце Иерусалима, который показывает читателю Шахар. Еще раз на эфемерность природы Иерусалима Давида Шахара указывает то, что все его персонажи не меняются с течением сюжета и не стремятся к этому, словно живут лишь в его воспоминаниях.

"В погожие свободные дни он брал меня на прогулку к пещерам Синедриона, и мысль о том, что те же самые пещеры существуют и в ночном мире и что Гавриэль, возможно, бродит по ним в том мире была для меня пугающим откровением".

Давид Шахар - аутентичный еврейский писатель. Его иврит исконный, не иврит среды русских или европейских евреев, а иврит коренного жителя Иерусалима в нескольких поколениях. Даже несмотря на то, что он потомок евреев из Российской империи и Венгрии. В этом кроется главная сложность работы с его текстами - перевод. Переводчик Шахара - Некод Зингер не раз говорил, что Шахара переводить трудно и даже в готовой, напечатанной книге еще долго находишь слова, которые стоило бы перевести на русский иначе. Сам Некод Зингер родился в моем родном городе - Новосибирске, ходил по тем же улицам, что и я, а потом сидел за одним столом с Давидом Шахаром, писателем, удостоившимся несколькими высшими литературными наградами. Мир по-прежнему тесен.

"Ну уж конечно, все торговцы в восторге, когда дурак идет на рынок за покупками!".

Вовзращаясь к тому, почему я в начале назвала Давида Шахара не израильским, а ивритским писателем. Дело в том, что Шахар начал писать еще до существования государства Израиль в современном понимании, а свой Иерусалим обретал дважды - в силу исторических событий эпохи.

Литература Давида Шахара очень близка мне. Несмотря на то, что местами в лакончиное, гладкое течение спокойного, но нисколько не скучного текста, врывались свобеобразные натуралистичные подробности, а адекватные по длине предложения вдруг разрывались одним бесконечным, когда становилось смешного оттого, что уже не помнишь, о чем говорилось в начале этого самого предложения. Иерусалим Шахара - и осязаемый, и полупрозрачный  одновременно - из-за характерных для воспоминания, с одной стороны, выцветания, а, с другой, концентрированности момента. В своем ощущении города и его роли в жизни личности Давид Шахар созвучен с Орханом Памуком. Только город Шахара эфемерен в энергичном, слегка фантасмагоричном и очень компактном ключе, а Памука - в холодном, тактильном и очень пространственном.

Подводя итог скажу, что планирую вернуться к Шахару в следующих книгах "Чертога разбитых сосудов". До этого я пыталась найти свое место в мире еврейской литературы с Меиром Шалевом и его романом "Эсав", но пока контакта не получилось. Меир Шалев для меня избыточен как автор, в то время, как Давид Шахар располагает именной той лаконичностью, которая мне близка.

"Когда я подошел к его могиле, сердце мое упало от страха, что произошла ужасная ошибка. Я увидел его имя, высеченное на камне не еврейскими буквами, а латинскими, и не нашел там ни малейшего упоминания, даже по-английски, о воскресении из мертвых. С той же поспешностью, с которой я подходил к надгробию, я его и покинул. Я спешил сообщить Пауле об ошибке каменотеса, и только дойдя до кладбищенских ворот и остановившись перед уличной толпою, я осознал, что нет никакой нужды спешить, что у надписи на надгробии Исраэля Шошана, сына Ривки, достаточно времени, чтобы быть исправленной до воскресения из мертвых".