5

Here, the grotesque is the order of the day. — Гротеск здесь в порядке вещей.

Читать прозу Анджелы Картер — как пробираться по анфиладе старинных комнат среди уютного пыльного мрака, выхватывая ярким пятном фонарика то фрагмент барочной лепнины, то круглое японское зеркало, полное тусклых теней, то — вдруг — кресло, в котором бесстыдно раскинулась кукла с испещрённым трещинами восковым личиком.
Ранние рассказы — это прихожая. Здесь, пока не поздно, вас познакомят с правилами этого дома, этого мира, в котором уродство и красота, красота и насилие, насилие и любовь, любовь и смерть идут рука об руку, отражают друг друга, как зеркала, висящие напротив.
Здесь же довольно быстро я поняла, что всё же до уровня изысканного языка госпожи Картер мне ещё грызть и грызть гранит словарей. Где-то в середине рассказа The Victorian Fable (with Glossary) я неожиданно поймала себя на том, что не понимаю ни слова — однако продолжаю читать и наслаждаться той мелодией, которую выстраивают слова в моей голове. Это помогло мне открыть важную вещь — госпожа Картер словами не только рисует, но и музицирует. Не только звуки в пространстве рассказов: стаккато капель по гулкому карнизу, скрипичный скрип балки под тяжестью висельника, — но и сами слова с их тревожащими шипящими (suppertime soup) и колыбельными сонорными (all will fall still) дополняют картины и события музыкальным сопровождением.

Petals dropped from a red rose in a silver bowl on to the low, round, blood-coloured mahogany table with a soft, faint, exhausted sound, as of a pigeon’s fart.
(перевожу своими силами, в оригинале оно красивее) Роза в серебряной вазе роняла лепестки на поверхность круглого низкого столика кроваво-красного дерева, и они падали с мягким, тусклым, измождённым звуком, какой издавал бы голубь, испуская газы.

Да, в этой эстетической системе прекрасное и отвратительное настолько слиты, что сами эти понятия утрачивают смысл. Музыкально проза госпожи Картер неотвязно напоминает мне Anteroom of Death — гармонично диссонирующая комбинация одиозного кича и классического изящества, которая напрочь парализует моего внутреннего эстета не то судорогой омерзения, не то восторженным столбняком. В рассказах госпожи Картер (и тут я повторюсь вслед за Салманом Рушди) красота и уродство глядятся друг в друга, как в зеркало; сколько раз там встречаются в разных обличьях отвратительные красавицы и притягательные чудовища.

Though lions are more beautiful by far than we are, yet they belong to a different order of beauty.
Хотя львы куда красивее нас, всё же их красота — совсем иного порядка.

She is so beautiful she is unnatural; her beauty is an abnormality, a deformity, for none of her features exhibit any of those touching imperfections that reconcile us to the imperfections of the human condition. Her beauty is a symptom of her disorder, of her soullessness.
Она прекрасна до того, что кажется неживой; её красота сродни изъяну, безобразию, в её чертах нельзя обнаружить того очаровательного несовершенства, что примиряет нас с несовершенством человеческой природы. Её красота — печать её порока, признак неодушевлённости.

Если после всего этого вы согласны быть гостем в этом доме, тем лучше для вас, ибо все лодки позади вас уже будут сожжены к тому моменту, как вы доберётесь до гостиной.
В гостиной у госпожи Картер — волшебный фонарь, который покажет картинки из сборника The Bloody Chamber (Кровавая комната). Вы узнаете эти картинки без труда, если в детстве замирали от страха над сказками Шарля Перро и братьев Гримм. Стоит ли говорить, что они рассказаны по-новому, с новым юмором и гротеском: это именно госпожа Картер ещё до известных мультсказок показала нам львиноподобного Чудовище в смокинге и галантного авантюриста Кота-в-Сапогах. Восхитительно, как автор посреди макабрической пляски отвешивает учтивые реверансы своим предшественникам: так появляется череп Кармиллы в подвале у Синей Бороды, а Красавица в плену у Чудовища коротает время за сказками мадам д'Олнуа. Но эти детские сказки заставят вас заново вздрогнуть — потому что они не так страшны, пока не воплощаются в жизнь, пока не высвобождаются скрытые в них призраки подсознания. И снова и снова всюду этот конфликт, древний словно свет, tale as old as time: Чудовище и Красавица. Разум и Сердце. Смерть и Жизнь. Грех и Раскаяние. Дьявол и Ева.
Чтобы испытать на себе, что я имею в виду, предлагаю познакомиться для начала с небольшой новеллой Лесной царь — если вы ещё помните хотя бы баллады Жуковского «Лесной царь» и «Тюльпанное дерево», проберёт до слёз. Меня пробрало.
Читать прозу Анджелы Картер — как проходить по анфиладе пустынных комнат. И чем дальше идёшь, тем яснее слышишь, как что-то неопределимое, бессознательное копошится в самом дальнем чулане.
Come on in.