5

Меня тошнит. Вот ей-богу, тошнит и всё тут. И возникает вопрос: а может ли книжка вызвать приступ гастрита? Ну, мы девчонки впечатлительные, так что, конечно, может. *Мысль о том, что нехрена человеку с повышенной кислотностью жрать шти из кислой капусты, безжалостно вытаптывается как некуртуазная и слишком приземленная*
Последние страницы романа выпили из меня все силы. Ненавижу читать про страдающих, бухающих мужиков. Ненавижу. Страдают только для того, чтобы нажраться, гавнюки. *Мысль о том, что всё наоборот, беспощадно вытаптывается, как слишком жалостливая и сентиментальная, и генетическая память, держа в одной руке сковородку, а в другой скалку, встаёт во мне в полный рост*

НО. Страницы про детство Барнума - прекрасны, и у меня даже нет слов, чтобы сказать об этом. Добрую половину книги мне хотелось взять этого неведомого прежде Кристенсена за лацканы, потрясти и завопить: "Как тебе это удалось? Как ты взял жизнь человеческую и препарировал, а потом воссоздал в мельчайших деталях? Как ты сумел так страстно, так нежно вести нас по этим заблудшим, неприкаянным жизням? Как ты смог поймать меланхолию и поселить её у себя на страницах, растворить её в семейной жизни, в школьных стенах, в дружбе, в любви? Даже море, даже небо у тебя с привкусом меланхолии, отчаяния, горечи. Но и радость, и счастье, и торжество запечатлены на твоих страницах. И они всегда смешаны - это долбанный дзен-буддизм по-скандинавски, инь и янь: в счастье всегда капелька горечи, в горе всегда отзвук радости."

Но страницы начиная со сценария "Откормки" - нет, не моё, как будто другую книгу стала читать. В последних двухстах страницах Кристенсен не лажает - он вываливает нам на голову термоядерный заряд тоски, атомный взрыв меланхолии, нейтронную бомбу безнадеги. Мальчишеская радость оставляет героя, коротышка Барнум вырос и взрослая жизнь накрывает его с головой. Нет, спасибо, в твоём детстве, Барнум, мне было неплохо, но, когда ты взрослый, нам с тобой не по пути.

Последняя 1/5 романа - это жалкая попытка подрасти до самого себя. Получится ли это у Барнума? А кто его знает? Для меня финал остался открытым.

Этот роман - сеть, он опутал меня, спеленал, и хрен его знает, сумею ли я из него выпутаться. Ere , спасибо, знаешь ли, я тебя ненавижу, но это один из мощнейших романов-потрясений этого года.

И особо, безмерно респектую Критсенсену за женские образы в романе. Пра, Болетта, Вера - невообразимо хороши.

Но теперь ей [Пра] надо научить Веру нести свою беду как славу, а боль — как букет, который распускается каждую ночь.

А теперь поговорю-ка я с Богом, как Пра, а то вдруг ему одиноко?
Господь всемогущий, дай этим скандинавам побольше солнечных дней, а то же читать их совершенно невозможно, а?