5 Иди и смотри

Больше месяца не могла собраться с духом и что-то написать об этом произведении. И все это время оно продолжало жить внутри, мучить, стоять перед внутренним взором, как призраки, которых повествователь видит во сне.

Такие произведения ломают и очищают — больно, но необходимо. При этом безусловно "Солнце мертвых" — это шедевр словесности, сплошная поэзия. Грандиозность пейзажей, крымских балок, солнца, моря, гор, и на фоне этой беспощадно-равнодушной в своем величии природы — замирающая жизнь духа и повальная смерть.

Тысячу лет тому... — многие тысячи лет — здесь та же была пустыня, и ночь, и снег, и море, черная пустота, прогромыхивало так же глухо. И человек водился в пустыне, не знал огня. Руками душил зверье, подшибал камнем, глушил дубиной, прятался по пещерам... На Чатырдаге и под Кастелью, — они дожили и до сего дня. Видела эта вечная стена Куш-каи, в себя вбирала, и теперь вбирает: пишет по ней неведомая рука. Смотрю и вбираю я. Снега синеют, чернеет даль. Нигде огонька не видно. Не было и тогда. Пустыня. Вернулась из далеких далей. Пришла и молчанием говорит: я пришла, пустыня.

Реальная катастрофа в Крыму в 1921-1923 годах была даже жестче, чем описывает ее Шмелев (сам в ней побывавший). Сохранившиеся документальные источники доносят до нас тотальный ужас: озверевших людей, поедающих друг друга, ворующих и убивающих детей; людей, массово сходящих с ума; вымирающие до единого населенные пункты. На этом фоне "Солнце мертвых" кажется даже практически оптимистичным, если можно здесь вообще применить это слово.

Шмелев не сгущает краски, он достигает катарсического эффекта описанием "повседневных" ужасов (и от этого еще страшнее). Умирают павлин и курочки, умирают брошенные лошади и тощие коровы; у одних соседей украли козлика (и дети, вероятно, не переживут зиму), у других бывшая барыня тщетно выменивает остатки драгоценностей на крохи хлеба, третьи, почернев от голода, каждый день выходят в море — ловить рыбу для партии. И так далее, и так далее, сколько хватит сил, чтобы не зажмуриться. Все, или почти все, умрут. Каждый мазок этой полу-абстрактной, со сбивающимся дыханием, с обилием многоточий, истории, бьет наотмашь.

Но "Солнце мертвых" — это не только хроника голодомора, это еще и реквием по наивной и трогательной, навеки сгинувшей в мясорубке революции чеховской России, с её нелепыми мечтами, чаем с абрикосовым вареньем на веранде, кружевными скатерками, миндальными садами и ненаписанными книгами. Оказавшейся слишком слабой и недостойной коммунистического рая.

На смену отжившему старому придет дивный новый мир, в котором некому больше будет отказываться от всеобщего благоденствия, если оно вдруг окажется унавожено слезинками детей. Так и живем.