4.5

26 апреля 1986 года…
Мне 7 лет.
Я заканчиваю первый класс.
У меня болеет мама, и ей осталось жить… ну, этого я не знаю, я думаю, что она будет жить долго-долго, а если и думаю, что умрет, то совсем не представляю, как это – умереть... то есть, я мало что понимаю в этом.
Я живу в Харькове.
Это восточная часть УССР.
Ветры в этот и последующие дни дуют на север. На Припять, на Белоруссию, и выше, если смотреть карту... просто ветер… он дует не в ту сторону, где живут мои бабушки, где живем мы – папа, мама, я и моя сестричка. Где улицы знакомые с самого детства, Косогоры, папина часть, солдаты, выводящие каждый день коней на выпас, на дальнее поле, как мы его называем, потому, что есть еще и ближнее, где мы с девочками играем в мальчишеские игры – войнушку и казаков-разбойников…
Для меня этот день такой же, как и вчерашний. Утром я иду в школу, сижу на любимых и не любимых уроках, балуюсь на переменках… Но для некоторых, этот день черен и страшен. Тех, кто жил севернее Чернобыльской АЭС. Для молодого (не только как недавно отстроенного, но судя и по населению – было много молодых семей, много детей, а в первых классах доходило до буквы «Л») города Припять, теперешнего города теней, где все остановилось и замерло в 1986 году, для деревень, которые теперь называют просто Зоной, обезличенно и страшно. Где так красиво вокруг, и совсем не верится, что эта красота несет в себе смерть. Где местные жители долго не могут осознать, что овощи (хороший урожай в этом году!) есть нельзя, что молоко пить нельзя, а все такое красивое и такое обычное, как всегда, какие радионуклиды, что вы!

С ума сойти, сколько передумала я за эти дни пока слушала голоса, то шепчущих, то срывающихся в крик от своей боли, сколько фотографий и фильмов пересмотрела... Дурно, страшно, муторно! До озноба, до головной боли.
Невыносимо смотреть фотографии до, невыносимее даже, чем те, на которых изображено после.

Думаю, о тех... ну, о тех, которые в ту ночь там были. Которые проводили испытания.
Об их семьях, которые в этот час спали.
О пожарных, из тех, официальных, 27 человек, которые признаны умершими, не просто от хронической болезни или другой причине (как многим чернобыльцам потом говорили врачи и чиновники госслужб), а от лучевой болезни и от ожогов.
О «биороботах», как их называли, парней от двадцати до сорока лет, срочников и призванных из запаса. Они работали на крыше реактора, когда роботы выходили из строя (от радиации, в 10000-12000 рентген, сгорали все их схемы), обыкновенной лопатой сгребали смертельный мусор вниз, в могильники. Две ходки и 45 секунд (по другим источникам – до трех минут), больше нельзя, иначе – смертельная доза. Александр Федотов, работавший «биороботом» говорит: «Если бы мы попадали, нас бы сразу забрали оттуда. Но мы держались. Здоровье у нас было ой-ой, а сейчас – ай-ай осталось!». Многие из них, не дожили и до сорока лет.
О тех, кого называют «самоселами». Что их держит на этой зараженной, до сих пор, земле? Что это, как не медленное самоубийство? Или под старость инстинкт самосохранения исчезает? Неужели им важнее умереть именно здесь, и быть похороненными в этой земле, пострадавшей от рук человеческих? Много вопросов, которые, возможно, и являются ответами. А может ответов и нет. Или у каждого, живущего в Зоне, они свои, выстраданные.
О первомайской демонстрации 1986 года в Киеве, когда уже в некоторых районах была повышенная радиация – ветер поменял направление. А Киевляне не знали, брали с собой детей, на фотографиях некоторых, дети сидели на плечах у взрослых, и такие улыбки, такие глаза у них... Сколько их, получивших повышенную дозу радиации, в тот теплый праздничный день?
О времени до, и времени после.
О девушке, молодой и красивой (но здоровой ли?), которая пятилетней была эвакуирована из Припяти. Она возвратилась в свой, так и не забытый город, нашла в себе силы. Что она почувствовала, поднявшись на свой этаж, и из окна своей комнаты, увидев заброшенные дома? Будто в детство возвратилась, встретилась с ним, призрачным, эфемерным? Или что-то еще? Что?
О том, что гложет, мучает чернобыльцев, которые по возрасту могут иметь детей, но могут ли? Имеют ли право? Какими родятся у них дети, какими последствиями будет страдать их будущий род? И сколько они еще проживут, с таким «букетом» болезней, и от какой из них они умрут?
О том, что многие из десятикилометровой зоны, в свои сорок, пятьдесят лет, страдают, словно глубокие старики.
О том, что размеры катастрофы всячески преуменьшали, а дозы, которые являются опасными для жизни человека на самом деле, наоборот, поднимали в пять раз. И люди выписывались из больниц, будучи уверенными, что с ними все в порядке. Что облучение, которое они получили – в пределах нормы.
О том, что спустя двадцать пять лет, счетчики, возле саркофага, по-прежнему зашкаливают. А значит, опасность не исчезла!