5 От Заххака до Маздака

Как шаха порадовать — думай о том,
С веселым пред ним появляйся лицом.
Прогневаешь чем — о прощенье моли,
Владыку — он прав ли, неправ ли — хвали.

Шестой том "Шахнаме" - выход на финишную прямую, в издании Академии Наук СССР 1989 года это последняя книга. Эпос, в четыре раза превышающий объемом "Илиаду" и "Одиссею" вместе взятые. Не так уж много и времени взяло это чтение., чуть больше месяца Началось "Заххоком" Владимира Медведева, реалии которого в значительной степени опираются на бейты Фирдоуси, с понимания, что об этой книге знаю меньше, чем о преданиях черной Африки и мезоамериканском фольклоре, с желания узнать больше. Потому что странная и жуткая легенда Заххака не походила ни на что, читанное прежде, а там таких, верно, много.

Да и нет. Настолько поражающего воображение, как злодей, на плечах которого выросли змеи, что питались человеческими мозгами, больше не встретилось. Но интересных сюжетов, отличных от европейской и тюркской традиции, было много. Говоря о пятом томе. я не рассказала о Бехраме, шахе-шоумене (по моему читательскому впечатлению). Этот великий правитель проделывал с подданными уйму интересных вещей в эксцентричной манере звезды экрана XX века, на всякий случай - XXI, кажется, сделал знаменитостей в целом куда более демократичными. Так вот, великий шах Бехрам, горячо любимый подданными, самолично разбирал тяжбы в традиции царя Давида, инкогнито посещал дома столичных жителей в манере Гаруна аль Рашида; оделял бедняков зерном из шахских складов; запускал дезинформационные блоки относительно состояния обороноспособности державы,чтобы дать осмелевшим врагам решительный отпор и воссиять во славе. Но в свой черед покинул юдоль скорбей и он.

В шестом томе настолько ярких фигур не будет, вообще не покидает впечатление, что пассионарность этноса потихоньку угасает вместе с уходящей традицией зороастризма, на смену которому идет ислам. Люди и события мельчают, место былых подвигов занимает описание обыденных вещей, вроде дворцовых переворотов. путчей, интриг. Мудрые советники, мобеды то и дело оказываются оклеветанными, что в итоге вредит доверившимся лжецам правителям. Большое внимание уделяется градостроительству и налогообложению, особенностям законодательства и таким рутинным действиям. как перепись населения с определением кадастровой стоимости имущества.

Это время серьезного кризиса религии, незыблемая прежде Авеста то и дело подвергается попыткам реформирования или радикальной замены. Так к шаху Кабаду в голодный год явился мудрец и спросил его: если ты увидишь человека, ужаленного змеей и другого, у которого есть противоядие, и если имеющий противоядие не даст его страдальцу, и тот умрет, кто будет виноват? - Не давший лекарства, - ответил Кабад. Тогда пришелец, звавшийся Маздаком, обратился к народу: ступайте к зернохранилищам казны, шах всех оделит хлебом. Толпы бросились туда и разграбили склады, а на возмущение Кабада самоуправством,маздак ответил: Но ты ведь сам сказал, что не дающий противоядия убийца. Правитель, имеющий хлеб и позволяющий своему народу умирать с голоду подобен утаившему противоядие.

Маздак был первым социалистом, он проповедовал, что богатые и бедные равны и прочие прекрасные вещи, неприменимые в той общественной формации и на той стадии развития. И однако же, так очаровал Кабада, что тот какое-то время был его адептом. Пока сын шаха Кесрог, позже за мудрость и справедливость прозванный Нушинраваном, не приказал наиболее верных сподвижников Маздака вкопать в землю головой вниз вдоль городского рва. Когда же тот увидел и зарыдал, бойкий на язык царевич ответил: Ты ратовал за возвращение райских времен всеобщего равенства -так вот тебе деревья Эдемского сада. После Маздака повесили за шею и расстреляли из луков.

А в Иране воцарилось долгое и справедливое правление Нушинравана, который, правда, имел неосторожность жениться на прекрасной деве из румиек, которая оказалась христианкой и сын ее, наследник шаха, тоже выбрал христианство (чувствуете, как кренится и шатается зенд-авестийская традиция огнепоклонничества?). Принца заточили в крепости под домашний арест. Но прослышав о болезни отца, который инспектировал земли, да и слег в одном из подвластных уделов, Нушзад предпринял попытку захвата власти. Инструкции отца по усмирению бунта были подробными: буде другой возможности убедить царевича подчиниться не найдете - убейте, пролитие царской крови Иран переживет; самых близких его сподвижников арестуйте без ограничения в еде, питье и перемещении внутри крепости; примкнувших простолюдинов отпустите.

Так или иначе время зороастризма в Иране закончилось, сменившись временем ислама и тюркской традицией, а с великим памятником авестийской традиции связана легенда о том, что Абулькасим Фирдоуси так и не дождался при жизни от султана Махмуда адекватного вознаграждения за свой титанический труд. Те гроши,что ему выдали из казны, он раздал своему портному и брадобрею как чаевые. Когда же султан,устыдившись, все же прислал вознаграждение, то верблюды, груженные дарами, входили в южные городские ворота как раз тогда, когда из северных выносили тело Фирдоуси. Эта легенда гротескно отразилась в истории переводчика "Шахнаме" на русский Абулькасима Лахути, классика иранской поэзии, жившего на советской территории, граничащей с Ираном. Он не был депортирован, остался в Союзе, женился на еврейской девушке Цецилии Бану, обучил ее персидскому языку и вместе с ней начинал работу над изданием Шахнаме. Второй том увидел свет в день смерти Лахути.

А Цецилия Бенедиктовна продолжила работу над переводом эпоса и занималась им
после всю жизнь, начиная ежедневно в четыре-пять часов утра и заканчивая в сумерки. Благодаря ее подвижничеству у нас есть все шесть томов. К сожалению, ничего не удалось узнать о втором переводчике В.Г. Берзневе.

Прощай
И мудрости другом весь век пребывай!