Цитаты — стр. 3

Одна из любимых историй Октавии была про девочку, которая всегда носила зеленую ленточку вокруг шеи. Ее никогда не видели без этой ленты – ни в школе, ни в церкви, ни даже на свадьбе. Все гости говорили, что она прекрасная невеста, но недоумевали, почему она выбрала такое простое украшение. В честь медового месяца муж подарил девушке ожерелье из бриллиантов, ярко сияющее под звездным небом. Он хотел, чтобы в ту ночь его любимая легла в постель только в бриллиантах. Получив отказ, он расстроился и ушел. Вскоре он вернулся и увидел девушку спящей на их большой кровати. На ней были лишь ожерелье и зеленая лента. Устроившись рядом, молодой муж тайком развязал ленточку, и ее отрубленная голова отделилась от тела.

Вот поэтому у меня ни с кем и не срастается, - подумала она. - Никто просто не в состоянии понять, что иногда мне нужно побыть одной. 

Если достаточно долго жить с человеком, смотреть на него каждый день, в конце концов начинаешь видеть его иначе, чем другие. В один прекрасный момент получается проникнуть взглядом за фасад и рассмотреть то, что скрыто от большинства, чего никто, кроме тебя, не замечает. 

«Я буду служить тебе до конца дней», – прошептал он ей на ухо.

«И любить меня», – со смехом сказала она. Во сне она была смелой, ничего не боялась.

Но он всего лишь ответил:

«Это не одно и то же».

Записи на бумаге можно в любой момент хоть сжечь, если понадобиться. А из компьютеров и телефонов сейчас ничего нельзя удалить полностью, и это, с одной стороны, упрощает полиции жизнь, а с другой - усложняет, в зависимости от того, на чьей ты стороне и есть ли тебе что скрывать. 

Один друг как-то посоветовал мне никогда не иметь детей. Если я хочу иметь возможность спокойно допивать кофе, досматривать до конца фильм или наслаждаться полноценным ночным сном.
И речь не только о первых нескольких месяцах, когда ты замираешь над кроваткой, прислушиваясь, дышит твой ребенок или нет. И не о первых годах, когда стоит отвернуться на секунду, и твой ребенок уже прыгает со спинки дивана прямо в открытое окно. И даже не о школьных годах, когда он или она то заводит друзей, то ссорится с ними; впервые влюбляется и страдает.
Хуже всего, когда дети становятся подростками и ты ждешь их в надежде, что они благополучно вернутся домой, зная, что обязан предоставить им свободу и не имеешь права подрезать им крылья; убеждая себя в том, что не можешь с ними связаться потому, что им слишком весело, а не потому, что их уже убили в каком-то глухом закоулке. Молишься о том, чтобы тебе никогда не позвонили с этим сообщением…

– А ты что думаешь, Саманта? – спрашивает меня Фоско.
Я думаю, что это кусочек претенциозного кала. Что мне он ни о  чем не сказал и ничего нового не раскрыл. Что я ни черта не поняла, и никто никогда не поймет. Что быть писателем, который пишет такие непонятные тексты, – это привилегия, которую я не  могу себе позволить. Что я не  могу поверить, что ее учебу здесь кто-то согласился оплатить. Что она должна извиниться перед деревьями. Пойти в лес, встать на колени и целый день вымаливать прощение у осин, дубов и всех остальных бедолаг, чья бумага пошла на это дерьмо. Умолять их со слезами в своих томных глазах и повторять: «Мать вашу, как я виновата. Простите, что я решила, будто кому-то это будет интересно, ясен же пень, что все это бред. Теперь я поняла, кто я: на деле я просто убиваю деревья. Занудством».
Но я не говорю всего этого.

…вскоре свежие непрочитанные письма окончательно погребут его [письмо] под собой и вытеснят в царство вечного забвения - на вторую страницу входящих.

Кухонька была одна на весь участок, и кроме Харпер ею пользовались сто с лишним полицейских, ни один из которых, похоже, не догадывался, зачем существуют кухонные тряпки.