Истории

Я люблю странные, запретные, инфернальные игры.
Ещё в детстве, меня очаровал совершенно лунатический стих Цветаевой: Прокрасться.
Он словно предвещал мою судьбу и трагедию любви.
Я смотрел в этот стих, как в замочную скважину вечности, за которой полыхает безмолвие космоса.
Когда я вырос и моё сердце оказалось разбитым, тело — сломленным, а душа, изувеченной (на самом деле, всё это можно поменять местами и ничего бы не изменилось), я полюбил игру в прятки.
Моя мечта — спрятаться совершенно, навсегда — в смерть, без миражей рая, с его вечными пейзажами крыльев, похожими на узоры папоротников на заиндевевшем окне. И чтобы не было этих скучных, как в июльской жаре в детстве, качелей реинкарнаций.
В идеале.. хотелось бы стать веточкой сирени возле подъезда моего смуглого ангела (боже! какая робость загробной жизни… не всей сиренью — а веточкой).
Любимая бы каждый день ходила мимо меня. иногда касаясь рукой или плечом или милым своим ароматом..
А я, как верный и странный любовник (сирень!), ждал бы её каждый день у подъезда и смотрел по ночам на её зажжённое милое окошко.
Однажды, я был бы так блаженно переполнен любовью к моему ангелу, что распустился бы (в хорошем смысле) чудесными цветами. Вместо слов, нежности, снов, воспоминаний и мыслей о любимой — у меня были бы одни цветы, и это было бы прекрасно.
Любимая вышла бы утром, и, ласково замерла возле меня и улыбнулась своей неповторимой улыбкой, приблизив своё лицо ко мне, расцветшему ей навстречу.
Если бы Уотерхаус родился в России, он написал бы не Душу розы, а —  Душу сирени.
Я был бы кустарным Хатико, цветущим Хатико, ждущим каждый день у подъезда, моего смуглого ангела..

Но пока я ещё не сирень, и прячусь от себя, любимой, друзей.
И, как поэт — от публикаций: я пишу свою жизнь — в стол.
Многие играют в шахматы с самими собой, но их почти никто не называет сумасшедшими.
Пианисты играют в две, а не в четыре руки, и их тоже мало кто называет безумными, хотя они порой играют так самозабвенно, что кажется, они сошли с ума и им нужна срочная помощь.
Не так давно я был на концерте одного чудесного пианиста.
Он весь взмок, склонился над роялем и стал как-то содрогаться, как в припадке.
Я думал, что он вот-вот умрёт.
Может с ним что-то случилось? Какая-то боль в жизни? Несчастная любовь?
И вот он больше не смог сдерживать себя и боль вырвалась наружу, его пальцы рыдали.
А быть может это был обыкновенный припадок. Мне иногда кажется, что пианист за роялем словно бы вот-вот превратится в кого-то, как оборотень. Жуткое зрелище, хтоническое почти.
Порой оно мне напоминает моего кота, когда он склонившись на свои передние лапки, отхаркивает шерсть.
Так оборотни превращаются в людей, или наоборот.
Я сидел на концерте, во втором ряду и плакал. А люди смотрели с одухотворёнными лицами.. как человек мучается, умирает на сцене.

Хотелось выбежать на сцену, припасть к нему на колени и обнять, сказав нежно: ну всё, всё, успокойся, милый. Всё кончено.
Не убивайся так, прошу тебя.
Изумлённые люди в зале, странно смотрели бы на нас.
А сам пианист.. как он отреагировал бы?
Подумал бы, что я единственный, кто понял его душу, игру?
Или.. подумал, что я сумасшедший. Хотя одно другому не мешает.
Он бы робко меня обнял тоже, утешая, гладя меня по голове и говоря: не плач, не плач..
Ещё более робко, минут через 10, он протянулся бы к клавишам, левой рукой, не выпуская меня из объятий, стоящего перед ним на коленях: нежный, крылатый призрак Чайковского подошёл ко мне сзади и обнял бы меня за плечи.
Какая-то сумасшедшая старушка в зрительном зале, робко бы зааплодировала, но, оглянувшись на изумлённых и притихших зрителей, затихла бы.
И вот, на сцене, возле чёрного рояля, похожего на раскрытый, таинственный гроб ангела в конце света, сидим, обнявшись, пианист, я и призрак Чайковского.
В почти космической тишине, люди смотрят на нас. Ребёнок заплакал..

К чему это я. Я играю в прятки с самим собой.
Это странные прятки. Экзистенциальные.
Я могу спрятаться от себя, буквально, с чеширской грацией: надеть несвойственную мне, совершенно припадочную одежду: клетчатые красные брюки, жёлтый, как осенний лист, пиджак, синие очки, и жёлтый шарфик а-ля маленький принц.
В парке, при знакомстве с девушкой, представиться с галантной улыбкой: Валерой, поклонником джаза (запри меня на ночь с музыкой джаза, и я к утру сойду с ума. Может меня уже запирали?) и любителем Бродского (всего один стих у него читал и то не до конца).
И страстным поклонником Тарковского, Бергмана. Ну, тут правда: такая ариаднова пуповина правды, нужна, чтобы было легче спрятаться от себя и не заблудиться окончательно — в себе же.

Я хорошо знаю немецкий, и иногда на улице притворяюсь — Генрихом, при знакомстве с девушкой.
Спрашиваю, как мне пройти в консерваторию.
Или на ломанном русском, с лёгким заиканием, спрашиваю прекрасную женщину, с удивительными глазами, цвета крыла ласточки, как пройти в планетарий.
И что интересно.. я действительно иду в планетарий, который мне совершенно не нужен.
Иной раз я так самозабвенно войду в роль Генриха, что остановлюсь посреди парка, оглянусь на совершенно незнакомый мне русский город, и с грустным, перепуганным удивлением спрошу себя вслух: где это я? Кто я? Куда я иду? Зачем я живу?
Вспомню удивительно красивую девушку в парке, с чуточку разными глазами, цвета крыла ласточки, и спрошу себя? Зачем ты идёшь в планетарий? Echter idiot!
И вдруг вспомню, что я и любимая расстались и мне больше некуда и ничем жить, и опускаюсь я тогда посреди парка на колени и, закрыв лицо руками, тихо плачу.
Сзади ко мне подходит женский голосок, кладёт руку на моё плечо и кротко спрашивает: молодой человек, с вами всё хорошо? Вам точно нужно в планетарий? Вы не перепутали?

А порой, я прячусь не от себя или моего смуглого ангела, а от мира.
Недавно зашёл в магазин. Что бы не рекламировать его, назовём его — семёрочка.
Брожу по нему, как в жизни безумной, или как Данте, в тёмном лесу, сам не зная, зачем я сюда зашёл. Жуткое чувство бесприютности, когда от одиночества заходишь в магазин, где светло и люди.
Все люди, как люди, знают зачем живут, зачем зашли в магазин, ходят, улыбаются, подходят к продуктам, как к дивным цветам, ласково касаются их.. срывают: корзинка, полна лиловых, синих и жёлтых цветов!
Или это просто коробочки с продуктами? Не важно..
Словно ангелы, уносящие на землю, душу детскую, они уносят продукты к себе.
И мне до безумия интересно: какая жизнь предстоит этому хлебу? Этой бутылке красного вина? Этой упаковке с клубникой?

Куда они попадут? На столик, где двое влюблённых, сделают их сопричастными своему счастью, своему поцелую?
Или.. они окажутся в печальной и одинокой, как сон заболевшего ребёнка, квартире самоубийцы?
Вот он умер. Лежит в постели. В наушниках играет Чайковский. Тишина играет, словно колыбельную поёт для навеки уснувшей души..
А хлеб, клубника, вино, одиноко, как навек потерявшиеся существа, бездомные ангелы, робко прижавшись друг к другу, стоят на столике возле дивана и в ужасе смотрят, то на умершего человека, то на пёстрые, блёсткие корешки книг на полочке, то на раскрытое письмо на полу..

Стою в магазине. Подхожу к клубнике или бутылке красного вина, и глажу их.
Слёзы блестят на ресницах..
Шепчу им: милые.. простите, простите.
Оглядываюсь с глупой улыбкой: никто не заметил?
Может я и правда стал идиотом от несчастной любви?
Зачем я зашёл в магазин?
Не для того же, чтобы погладить клубнику или бутылку вина? Так даже нищие алкоголики не делают..

Тогда зачем я пришёл в магазин? Мне ничего не нужно.. мне в этом мире ничего и никто не нужен. Мне нужен мой смуглый ангел!!
Или мне стало так невыносимо одиноко, что я пришёл в магазин, чтобы просто побыть среди людей?
Смотрю.. подсобка в магазине открыта.
Там хранятся товары. Тенью крадусь туда (Генрих. это ты?), и тихо прячусь за большой светлый шкаф с коробками апельсинового печенья.
Всё, меня нет в мире. Зашёл человек в магазин.. и пропал. Словно его и не было никогда.
Я хорошо спрятался..
Слышу, как недалеко от меня, берут только что привезённые продукты, и на тележке везут их расставлять на полочках в магазине.
Чем-то похоже на рай. Откуда души снова попадают на землю.
Интересно глянуть на «Харона», перевозящего на тележке, души продуктов.

Выглядываю из-за шкафчика, с робкой улыбкой идиота: это женщина. Красивая, с каштановыми волосами и в зелёной футболочке, с нецензурной надписью на английском. Чудесные глаза.. цвета крыла ласточки.
Вот бы… меня она положила в тележку, и покатила в магазин, положила бы на полочку с печеньем апельсиновым, черничным, шоколадным.
Может кто-нибудь сжалиться и купит меня..
Боже, как же мне одиноко!

Стою за шкафчиком уже пару часов.
Изумительные ощущения полной бессмысленности происходящего. Они идеально, внахлёст, накладываются на общую бессмысленность мира и бессмысленность жизни моей без любимой, на миг нейтрализуя друг друга и твоё сердце невесомо повисает в сладостной, почти молитвенной пустоте, как цветок.
Если бы я был космонавтом, я бы вышел в открытый космос с розой и отпустил её в сторону земли, где любимая моя. Или в сторону луны. Летящая к луне роза, смотрелась бы изумительно..
Ещё бы я к луне запустил томик Пушкина. Порвал бы бы ариаднов трос, связующий меня с кораблём, и сам бы полетел к луне..
Потому что меня ничего уже не держит на земле.
Господи, спасибо, что я не космонавт. А если я и любимая ещё будем вместе? А я лечу к луне..
Нет, к луне мне нельзя. И в космос мне нельзя..

Я в магазине, за шкафчиком. Достаю из под пальто, упаковочку с тампонами, и глупо, нежно улыбаюсь им, как счастью. Глажу их даже.
Нет, я их не украл в магазине. А купил. Это мой ритуал. Когда я и любимая были вместе, я ей иногда покупал тампоны.
И вот теперь мы не вместе. А душа, обнажённая в разлуке, словно бы раздета без ритуалов счастья прошлой жизни.
Быть может и само наше тело.. некий ритуал таинственной и райской жизни.
Перед тем как зайти в магазин, я зашёл в аптеку.
Сам не знаю, зачем я туда зашёл. Светло, уютно, и ступеньки, как рябь оперения на крыле ангела.
Почему в аптеках по вечерам, так уютно, нездешне горит свет? Словно там ангелы устроили тайную встречу. Ангелов не видно, а помещение перенаселено светом, до счастья.

Зашёл в аптеку. Постоял, огляделся. Ангелов вроде нет. Лишь моё прозрачное лицо глупо и грустно улыбалось в отражении витрины.
За окном, сквозь меня, идут люди, думают о чём-то своём. Девушка улыбнулась своим мыслям..
Вот, рыжая собака грустно посмотрела на меня. Остановилась.
Она догадалась, что и сердце моё, такое же бесприютное, как и она и что нам некуда жить.
Или она поняла.. что я только притворяюсь человеком?
Я ей ласково кивнул, «по нашему». Собачка чеширски улыбнулась мне хвостом и побежала дальше, растворившись в сумерках.
Вздохнул и робко подошёл к аптекарше.
На ней был белый халат, похожий на крылья, в которые закуталась её озябшая душа.
Чудесные каштановые волосы, приветливая улыбка, смуглая..
Мне вспомнился мой смуглый ангел. В горле задрожали слёзы.
Коснулся горла рукой. Замер, в глупом молчании смотря на девушку, слегка поглаживая шею.

- Вам что, молодой человек?

- У вас есть.. счастье (нерешительно промолвил я, и больше застыдился своего голоса, нежели смысла сказанных слов).

- У нас нет счастья (ответила милая улыбка девушки)
Вы будете что-нибудь брать?

- Дайте мне.. упаковку тампонов (неожиданно для себя произнесли мои губы)

Улыбка девушки улыбнулась и сказала:

- Вашей девушке какие именно нужны тампоны?

-  У меня нет девушки. Мы расстались.
Я… для себя. Дайте ночные. С желобками. На 3 капли. Нет.. лучше на 4. Есть такие?

- Да.. есть (грустно улыбается мне, ничего не понимая).

Выхожу из аптеки.
Блоковский вечер. Улица в людях и звёздах.
Возле фонаря стоит рыжая собака и ждёт меня.
Она смотрит на сиреневую коробочку с тампонами в моих руках. Улыбается хвостом. Надеется, ей что-то перепадёт.
Иду к собаке и грустно улыбаюсь ей. Наклоняюсь и глажу её, глажу за ушком: у собак и кошек, уши и хвост, похожи на реликтовое излучение крыльев, смутную память о крыльях: живая память их небесной природы.
Словно желая оправдаться, говорю, припав перед собачкой на колено, глядя в её карие и добрые глаза: понимаешь, у моего смуглого ангела, сегодня начинаются месячные, а я так сильно тоскую по ней.. что зачем-то купил тампоны.
Хоть какое-то соприкосновение с ней, милой.
У меня сердце кровоточит, понимаешь?
Отвожу со стыдом взгляд от глаз собаки. Она кротко переводит свой взгляд на мою руку с упаковкой тампонов, не теряет надежды, что ей что-то перепадёт.
Ещё раз, грустно и как-то со стыдом за меня, посмотрела мне в глаза и тихо побежала куда-то.

И вот я стою в сумрачной подсобке магазина, за шкафчиком с печеньями.
Кто я? Генрих? Валера? Марина Кирилловна?
В моих руках — упаковка тампонов. Я прижимаю их к сердцу и глупо улыбаюсь.
Слёзы дрожат на ресницах..

Люблю взять фотографию моего смуглого ангела (в зелёной футболочке, возле шторки у окна, словно бы спрятавшуюся от меня и мило мне улыбающейся), и пойти в парк, далеко-далеко, где нет людей, где природа словно заросла тишиной, красотой, как Эдем, и где вечно одинокая лавочка, похожая на грустный, открытый рояль.
Я давно заметил, что на этой лавочке любят сидеть, то опавший кленовый лист, то бог знает о чём загрустивший снег, то синичка-лазоревка.
Они редко появляются в городе и всегда летают парами.
Если бы я был живописцем, то писал лазоревок, а не голубей, на религиозных картинах прошлого.
Может раньше голуби были иными? Или их просто выдумали Караваджо, Эль Греко, Пикассо?
Какой символ мира, такой и мир…
Сейчас голуби похожи на грустный юродивых, чуточку сумасшедших (они так жестоки друг к другу!), пасутся возле мусорок, или возле дорог, словно хотят куда-то уехать из этого мира. Навсегда.

Я однажды ехал ночью на машине по почти опустевшей дороге (есть такие дороги, которые словно бы ведут в конец света) и увидел, как на бордюре сидят две проститутки. Скучают.
Мне тоже было скучно и тоскливо без моего смуглого ангела.
Остановил машину и подошёл.
Недалеко от них, тоже, на бордюре, метрах в четырёх, сидел голубь. Грустный. Видимо, подраненный.
Это было так живописно, грустно и.. прекрасно.
С улыбкой спросил, закуривая сигарету: привет, девчонки, голубь с вами работает? Что он умеет?
Девушки улыбнулись. Завязался разговор.
Они были уже пьяненькие..
Сходил в магазинчик рядом, купил вина и.. хлеба.

Вино пили проститутки, а хлеб я отдал нахохлившемуся и грустному голубю.
Он так кротко стал его клевать, почти не веря своему счастью и глазам (иногда эта оптика совпадает).
Не знаю.. может ему хлеб снился в бреду, и он клевал пустоту уже не единожды.
И вот опять, хлеб перед ним, но на этот раз, хлеб пахнет не грустью и пустотой, а хлебом. Чудеса.
Словно душа голубя дошла до такой степени безнадёжности и отчаяния, что бред стал милосердием, стал намного добрее и подлинней, безумной и грубой реальности.
Вино я не пил. Глоточек. Ел хлеб и кормил голубя с руки, наливал вино девушкам, читая им стихи.
Они были счастливы, почти как голубь: я их всех, нежно обслужил, и с грустной улыбкой поехал дальше..
Меня поразило, как сильно одна из девушек была похожа на Прозерпину Данте Россетти.

В тот раз, в парке, на лавочке сидели женщины (кто-то забыл на лавочке томик Буковски).
И сидела синица-лазоревка.
Я не стал их беспокоить, и по-цветаевски прокрался за лавочку.
Лёг в высокую траву, достал фотографию моего смуглого ангела и улыбнулся счастью.
Люблю лежать в траве, вдали от людей и мира, с фотографией моего ангела.
У меня даже есть любимая игра: вытяну руку с фотографией и замру, словно меня нет, словно я трава и ветер.
Рука — как стебелёк, а фотография, лицо любимой (я увеличил фото на телефоне) — прекрасный и редкий цветок.
Стебелёк кротко покачивается на ветру. В наступающих сумерках я жду..
Чего? Кого? Бабочку...

Она порой садится на светящуюся в телефоне фотографию, бог знает что думая: может ей кажется, что это райский цветок? А может… иногда, мы так пронзительно и самозабвенно думаем о любимом человеке, что как бы покидаем наше тело, мы думаем дальше себя, словно бы покидая гравитацию жизни, выходя в «открытый космос» чистой красоты.
И вот, в этом космосе, порхает бабочка — сама беспредельность, самозабвенность любви, словно ласковая мысль ангела, что-то вспомнившая во сне на небесах, во сне..
Да, иногда, наша мысль о любимом человеке, и живая мысль красоты в природе: бабочка ли это, или тихо падающий кленовый лист.. — совпадают, нежно теряясь друг в друге, до того, что ты можешь мыслить чуточку дальше себя, минуя прежние страхи, сомнения, обиды, неразрешимые вопросы — ты мыслишь из чистой красоты природы, словно ангел на небесах, уснувший в цветах, разметав свои исполинские и яркие крылья, пытался что-то вспомнить во сне, и, наконец, вспомнил и улыбнулся..

О чём думала бабочка, сидя на чудесном носике или щёчке моего смуглого ангела?
Быть может, любимая моя, в это же время улыбалась во сне, или стоя перед зеркалом, задумчивой рукой, касаясь своего дивного лица, вспоминая мои поцелуи?
Есть что-то райское в том, чтобы просто лежать в траве и смотреть, как сквозь листву журчит тихое небо, как бы прорастая синими листочками, словно и небу порой скучно в раю, и оно хочет на земле стать чем-то чудесным: листвой, снегом у вечернего фонаря, улыбкой смуглого ангела, бабочкой, или чернилами, которыми я написал эту историю, полную любви к той, кого я люблю больше жизни.
Но больше всего мне нравится, когда я лежу в траве и сумерки уже разыгрались во всю, и я к протянутой руке с фотографией моего смуглого ангела, слетаются много-много бабочек, самых разных, невероятной красоты: подобное влечётся к подобному.
Мне тогда кажется, что среди этих бабочек мерцают и ангелы..

Интересно.. когда я умру, меня пропустят в рай, с фотографией моего смуглого ангела?
Я просто не уверен, что вновь увижу любимую, и что она меня узнает.
Я живу несуществующей и грустной жизнью. У меня сотни имён, и каждая страна, или прекрасная книга, фильм или музыка — моя родина.
Кто я? Что я? Я и сам не знаю. Знаю лишь одно: без любимой меня нет. Я никто без неё.
Я знаю одно: я люблю её больше жизни. Вот всё, что я с достоверностью узнал на этой грустной земле, за всё время.

Если в рай не пускают с фотографией смуглого ангела..
Я ведь буду вечно лежать там в высокой траве, томиться и грустить, глядя на фото моего ангела, а грустить в раю нельзя. Меня бы выгнали из рая..
Или контрабандой пронести фото моего ангела в зелёной футболочке?
По ночам я буду уходить на окраину рая, в заросли бурьяна (мне кажется, там лежат в траве много несчастных влюблённых, и у каждого в руке, что-то, связанное с любимыми: фото, платочек, письмо, заколка, носочек лиловый, засушенный цветок, бежевая чашка для чая, из которой пила любимая..
Да, по ночам, на окраине рая, в бурьяне, волнуется трава на незримом ветру, совсем как рябь морская, и то тут, то там, над волнами травы, поднимаются сияющие паруса крыльев (непроизвольные судороги крыльев?), раздаются нежные слова любви и тихий плач.

Если не пустят в ад с фотографией моего ангела, я пойду в ад.
Я дышать не могу, без красоты моего смуглого ангела. В аду я прижму фото к груди и кротко улыбнусь.
Может я уже в аду?
А если я в раю увижу, как она, милая, не зная, что я уже там давно, прижмётся к какому-нибудь ангелу, и тихо его поцелует..
Я ведь не выдержу этой муки. Я сойду с ума от боли, сгорю, и в траве останется мой выжженный силуэт.
Я умру в раю, спрячусь в раю, от любимой и себя: я стану бабочкой, синичкой, апельсином в руке любимой, сиренью в раю.
Она подойдёт вечером к ней и кротко коснётся, с грустной улыбкой, словно бы что-то припоминая.
Она вдохнёт меня в себя, и я проникну в неё глубоко-глубоко, навсегда, до мурашек на её крыльях зацветших.
Я стану весенней травкой под её милыми смуглыми ножками (у неё и в раю будут смуглые крылья! Она такая будет одна в раю..). Я стану бабочкой, цветами, под её ногами.. я стану чем угодно, покорно постелю к её милым ногам своё бессмертие, лишь бы быть рядом с ней…

Купила "Полную иллюминацию" вместе с Янн Мартел "Жизнь Пи" , чтобы отправить в Уфу с еще несколькими маленькими подарками. (Акция "Книжный сюрприз" в Вконтакте, участвую второй раз, всем рекомендую) Всегда избегала книг, фильмов о войне. Но эту книгу решила все-таки прочитать перед ее отправкой.
В детстве было несколько тем, о которых негласно не стоило спрашивать взрослых. Тема холокоста была одной из них. До какого-то возраста я и знала, что значит это слово "холокост". Для меня по звучанию оно было как "колокол"+"холст". Однажды, когда ночевала у бабули, проснулась от телевизора (бабушка засыпала под него и забывала выключить). Там по каналу Discovery шла передача про холокост. Я проглатывала каждое слово ведущего, всматривалась в фотографии на экраны. И не могла поверить... Проревев несколько дней кряду, расспрашивая родственников в надежде, что это все неправда, я оказалась в тупике. В голове тогда пробегают тысячи мыслей, полное состояние растерянности, почва уходит из-под ног. Что делать я не знала. Все уже было не как раньше для меня.
И вчера после прочтения книги, я вспомнила о тех своих эмоциях. А в голове как марш стучит одна-единственная фраза "Мирного неба над головой!"

Обзорная электричка в этот момент как раз прогрохотала за домом Гарри Ранца, и дым из ее дизельных двигателей вырывался вверх, навстречу резкому ветру.

Я завис. С одной стороны - электричка. С другой стороны - дизельные двигатели. По идее это просто обзорный поезд, не электричка. Похоже имеется в виду схема дизель-электрического локомотива: дизельный двигатель питал энергией электрогенератор, который, в свою очередь, давал ток моторам, установленным на осях головного вагона. Как раз в те годы это направление очень активно развивалось. Из-за депрессии передвижение по США сильно уменьшилось и нужны были компактные поезда с дешевыми способами передвижения. Вот и были разработаны пригородные поезда работавшие по такой схеме. Я не готов назвать это серьезным ляпом, просто бросилось в глаза, что электричка работает на дизеле.

У одной из этих лодок было настолько круглое дно, и она так часто переворачивалась, что Гомер Кирби, загребное весло команды 1908 года, как-то пошутил, что для того, чтобы держать эту лодку на ровном киле, волосы необходимо зачесать исключительно на ровный пробор, а жевательный табак распределить поровну за обе щеки.

Я книгу эту начал читать, потому что в юности занимался академической греблей, к сожалению не очень долго, чуть больше года. И бросил греблю именно после очередных упражнений на равновесие. Нас тренировали на обрубках каяка, очень неустойчивых. Видимо их делали специально такими, как в цитате, когда малейшее смещение тела грозило переворотом. А тренировали равновесие мы на открытой воде, невзирая на погоду, сезон и температуру. Неопрена в те годы было не достать, поэтому плавали в чем придется. Килялись по многу раз.
И сейчас, когда наткнулся на ту фразу, что вынес в цитате, очень ярко вспомнил ноябрь 87 года, несколько оверкилей, когда я замерз настолько, что уже толком не мог цепляться за борт и снова взбираться на судно. Финал предсказуем - пневмония, месяц в больнице и родительский запрет на занятия греблей.
К водному спорту вернулся уже взрослым, но это совсем другая история...

Когда Джо приехал домой, то узнал, что, хотя температура в Сиэтле не поднималась, там тоже было жарко – из-за давно разгоравшегося трудового конфликта между почти тридцатью пятью тысячами членов Межнациональной ассоциации портовых грузчиков и пароходными компаниями, который теперь вспыхнул в портовых городах по всему Западному побережью. Этот бунт унес жизни восьмидесяти человек, в Сиэтле же он достиг пика 18 июля. Двенадцать тысяч членов ассоциации построились боевыми клиньями и прорвались через кордоны конной полиции, оснащенной слезоточивым газом и полицейскими дубинками, удачно помешав разгрузке судна теми рабочими, кто прекратил бунтовать, – среди них были парни из общины и футболисты Вашингтонского университета, нанятые пароходными компаниями. Разверзся ад. Ужасная битва бушевала дни напролет на пристанях, верфях и улицах береговой линии Бухты Смитта, и обе стороны несли потери. Бастующие, вооруженные деревянными дубинами, атаковали полицейские позиции. Конная полиция начала атаки на скопления бастующих, поражая их полицейскими дубинками. Мэр города, Чарльз Смитт, приказал начальнику полиции приступить к размещению автоматических ружей на 91 причале; начальник полиции отказался это делать и вернул мэру свой значок.

Меня ввело в недоумение использование термина - "приступить к размещению автоматических ружей". Звучит не по русски, ружье невозможно "разместить", это ручное оружие, его носят. Ну и мои сомнения подтверились. Забастовка грузчиков Западного побережья 1934 года - известное историческое событие. Поэтому найти материалы по ней нетрудно - the National Guard blocked both ends of Jackson Street from Drumm to Front with machine gun mounted trucks to assist vigilante raids. Обратите внимание - machine gun. Это конечно можно перевести и как "автоматическое ружье", но это ошибочная трактовка, machine gun - это пулемет. Пулеметы хотели разместить на причале, а не ружья. И в Сан-Франциско это сделали, а в Сиэтле не стали. Ну почему выпускающий редактор не проверяет такие вещи, меня всегда удивляет? У меня это заняло примерно 15 минут.

1. И все это время Боллз упорно следил за ними, гоняя их туда-сюда через озеро Вашингтон и вниз, через Монтлейк Кат, в озеро Юнион, где парни шли мимо мокрых черных остовов и бушпиртов старых деревянных шхун, с которых потоками лила вода.

2. Огромное разнообразие больших кораблей с темными остовами – шхун и баркасов, построенных еще в прошлом веке – тоже стояли на якоре вверх и вниз по течению. Яркие ряды морских знамен висели на их мачтах.

3.Сначала он долго работал над идеально ровной двутавровой балкой длиной более восемнадцати метров и сооружал изящную раму из ели и северного ясеня. Потом он осторожно соединял и прибивал полоски испанского кедра к ребрам рамы, чтобы сформировать остов.

И такого тут море. У меня нет оригинального текста, но я подозреваю, что в оригинале использовано слово hull. Его можно перевести как корпус. Можно - как остов. Или как обшивка. Зависит от контекста. Чуть выше три цитаты. Здесь правильно сказать корпус, а не остов. Дело в том, что морские термины - конкретны. И у нас оством называют набор судна, по сути - скелет или каркас. Т.е. всякие шпангоуты, флоры, бимсы, стрингеры, кницы и т.д. Остов вместе с обшивкой формируют корпус судна. Поэтому из контекста понятно, что имеется в виду именно корпус, а не каркас.

История ветеринара Туччи напомнила соседей с многочисленными животными в квартире.
Попугай - голосом, как из подвала- кричал: "Прячь водку, гости пришли!"
Кот в ботинки делал то, что должен делать в туалет.
Хомячина вырос до размера хрюшки и "воздух не озонировал"
Канарейки ( выпущенные немного полетать) на шторах были солидарны с котом.
Дочь рано вышла замуж, уехала, поклявшись, что никогда не заведет живность...

Вся суть в том, что я всю жизнь ждала, чтобы кто - нибудь, а им оказался Джонатан Сафран Фоер, высказал эту мысль вместо меня. Вот, что она собой представляет:

Людям, живущим в пространстве на мир отдаленном от реальности, невозможно прочувствовать, осознать и признать себя счастливыми не кривя при этом душой.

Горько, но факт.

В книге есть история, от которой ощутимо веет чем-то родным.

Алиса Кобер, которая внесла огромный вклад в дешифровку критского линейного письма Б, начала заниматься этой задачей еще в университете. И к последнему курсу у нее было: несколько первоклассных научных публикаций, лучшие оценки по древнегреческому, лучшие оценки по латыни, лучшие оценки по древней истории. Все шло к тому, что ей дадут диплом с отличием, но шиш там - она же ПЛОХО СДАЛА ЗАЧЕТЫ ПО ФИЗКУЛЬТУРЕ!