Если честно, никогда не понимал людей, которые не читают книгу с карандашом в руках. Подчеркивать, делать заметки по ходу чтения, даже в чем-то спорить с автором – это наше все:) Очень приятно было увидеть единомышленника в лице Альберто Мангуэля, а привычку «писать о книгах на их страницах» он как раз и перенял от Борхеса:)
На фото – книга Виктора Суворова «Последняя республика».
Признаться честно, собираясь читать «Историю чтения», я представлял себе книгу совсем иначе – таким академическим изложением с точным соблюдением хронологии: вот тут начинается письменность, а вот уже «Эпос о Гильгамеше», вот Александрийская библиотека на сотни тысяч свитков, а вот Гутенберг запускает свой пресс, и так далее. Конечно, все эти события нашли место и в книге Альберто Мангуэля, но для изложения он выбрал не хронологический, а тематический принцип. Вот названия некоторых, взятых наугад, глав: «Обучение чтению», «Форма книги», «Автор, как читатель», «Книжный червь».
Псевдокниги, состоящие из одних корешков, и украшающие интерьер, тоже нашли место в «Истории чтения». А мне вчера (не без помощи Rita389 ) вспомнилась сигаретница советских времен, декорированная под книжную полку. Сдвигаешь корешки у этих книг, чтобы достать сигарету, а тебе бонусом – раздается музыка:) Правда неясно, как тема первого спутника или первого человека в космосе связана с курением, но…
Тематический принцип, положенный Альберто Мангуэлем в основу книги, просто заставляет задуматься о том, насколько правильно у нас преподается и сама литература:) И даже не потому что
История литературы, какой она предстает в школьных учебниках <…> – просто история чтения
а потому, что и в этом случае вариантов куда больше одного. Всеобщий хронологический принцип (1882 г. – «Принц и нищий» Марка Твена, 1883 г. – «Жизнь» Мопассана, 1884 г. – «Огнем и мечом» Сенкевича) можно отмести сразу,думаю причины интуитивно-понятны. Традиционно принято подразделение по странам, затем – по писателям, хотя не менее логичен был бы жанровый подход: так вместо того, чтобы сваливать в одну кучу прозу, драмы и поэмы Пушкина, можно было бы, например, рассматривать, как развивался драматический жанр в XIX веке: вот «Борис Годунов» Пушкина, вот «Ревизор» Гоголя, вот «Маскарад» Лермонтова. Примерно по этому же пути идет и Альберто Мангуэль, объединяя воедино информацию «по теме» из разных эпох,* так начав главу «Слушая чтение» на кубинских сигарных фабриках XIX века, он переносится затем на тринадцать столетий назад в эпоху основания бенедиктинских монастырей, а вот мы уже в XI веке, слушаем декламацию менестрейлей, с каждой страницей все приближаясь и приближаясь – через «Путешествие Марко Поло», Дон Кихота, Дидро и Джейн Остин – в XX век.
Понятно, что книга об истории чтения не может обойтись без упоминания Гутенберга, но… Но вот какая мысль посетила меня, пока я читал про его у Мангуэля. Главная заслуга изобретения Гутенберга – возможность набирать текст из отдельных литер, что позволяло имея комплект шрифта, печатать неограниченный ассортимент книг. Все это так, но надо признать, что особо большого разнообразия книг в то время и не требовалось – нужна была Библия и другая богослужебная литература, но в большом количестве. Принцип печати на бумаге в то время был хорошо знаком в Европе – гравюра, как вид искусства достигла тогда необычайного развития. Так что мешало вместо подвижных литер, печатать книги со статичных листов с нарезанными буквами? Получили бы что-то аналогичное современным печатям, только большого размера, но ведь и печати были известны в то время. так что мешало? Зачем нужны были именно подвижные литеры, если Библия, она и через три года Библия, текст ее неизменен, нарезал таких клише для каждой страницы книги, и печатай себе в удовольствие! Но почему-то так не делали, почему-то ждали Гутенберга и отдельных литер.
Какой-то отзвук этих печатей-клише дошел и до нашего времени. И, я помню еще время, когда в типографии травили такие клише для рисованных заголовков, да и сам линотип, отливающий строку за строчкой тоже, по сути, изготовляет такое единое клише. Одна из строчек, которая выходит из линотипа показана на картинке:)
По большому счету, это не столько книга для чтения, сколько книга для медитации – долгих и протяжных погружений внутрь себя, как читателя и извлечение своего личного опыта. Неважно, что вместо вас на страницах говорится об Эразме Роттердамском или Чарльзе Диккенсе, читательский опыт универсален, и может быть применен абсолютно каждым. Я отчетливо осознал это вчера, когда готовил эту рецензию, а меня ненадолго попросили освободить ноутбук. Да пожалуйста! Ушел в соседнюю комнату заниматься другими делами, и минут через пять поймал себя на мысли, что тихо, но все-таки вслух, дочитал почти до конца «Назидание» Бродского:
в письмах из этих мест не сообщай о том,
с чем столкнулся в пути. но, шелестя листом,
повествуй о себе, о чувствах и проч. – письмо
могут перехватить…
«Компания, когда у тебя под рукой не окажется книги», – повторяет Мангуэль слова своего учителя, говоря о заучивании стихов наизусть, и в тот момент я не мог не вспомнить это высказывание, прочитанное накануне. Есть определенный момент эйфории в том, чтобы знать наизусть любимые стихотворения, и в нужный момент прочитать нужные строки – не про себя, но – для себя.
«Перевод <…> предполагает создание параллельного мира, иного пространства и времени, в котором в тексте открываются новые, невероятные значения», – читаем мы у Мангуэля. Я добавил бы и то, что помимо всего прочего, перевод расширяет наши собственные языковые познания, и для того, чтобы подтвердить это, достаточно подойти к полке и взять Евангелие на старославянском языке. Вроде бы и слова все знакомые, но насколько иные значения имеют они сегодня. А ведь это тот же самый русский язык!
Книга Мангуэля настолько глобальна, что куда проще было бы не пытаться «объять необъятное»* в одной рецензии, а написать по рецензии на каждую из глав, честное слово. А как написать на всю книгу сразу, ведь Борхес даже про Вавилонскую библиотеку ухитрился написать всего на нескольких страницах?* :)) С точки зрения арсенала журналистских приемов это несложно – вычленяем из текста книги основную мысль (мне понравилась, как она у меня сформулировалась, повторю еще раз:
история каждой книги, это история каждого ее читателя и так далее), вычленяем личность с интересной историей (например, переводчик Библии Уильям Тиндейл, который ввел в английский язык такие слова как «peacemaker» и «beautiful»), находим интересные цифры (в III веке до н.э. канцелярия министра финансов «использовала 434 свитка папируса за тридцать три дня»), вычленяем звучную цитату:
Очень часто автор начинает свою жизнь в литературе не благодаря своей первой книжке, а благодаря своим будущим читателям
добавляем несколько имен, что у всех на слуху (Сократ, Редьярд Киплинг, Райнер Мария Рильке), немного «разбавляем» это разными вводными словами, и – оба-на, рецензия на три абзаца готова! Ну да, именно так и надо было поступить с самого начала, теперь же, когда у меня столько всего понаписано, мне остается лишь довести задуманное до конца:)
Сколько бы я не хвалил «Историю чтения», но, нет пределов совершенства, поэтому и эта книга не лишена недостатков:) Один из самых существенных – отсутствие картинок. Ну да, «and what is the use of a book <…> without pictures or conversation?»,* иначе и быть не может. И снова я вспоминаю, так похожую на «Историю чтения», книгу «Таинственное пламя царицы Лоаны», где тоже речь идет о множестве книг, но текст при этом сопровождается – множеством картинок. Наглядно, profit!* Ну правда, вот к моему огромадному удивлению, Мангуэль рассказывает, что был одним из тех, кто первым держал в руках рукопись «Codex Seraphinianus» – культовой книги на псевдоязыке, главная и единственная ценность которой заключается в причудливых картинках. Но рассказывать о картинках, и не показывать их, примерно то же самое, что рассказывать о том, какие вкусные бывают эклеры с заварным кремом, и не давать их попробовать. Ну да, по рассказам вкусные, но самому убедиться в этом все же лучше:) Восполняю эту несправедливость и привожу фрагмент из этой книги:))
На самом деле, при желании недостатков в этой книге можно найти вагон и маленькую тележку, потому что читая ее я постоянно ловил себя на мысли: ну почему тут не сказано вот об этом? Почему автор говоря о чтении вслух практически не упоминает аудиокниги? Почему в книге не рассматривается такой популярный холивар «Электронные книги vs бумажные»?* А разве вот этот пассаж:
Создавая роль читателя, писатель подписывает себе смертный приговор, поскольку текст может считаться завершенным только после того, как писатель отступит, исчезнет*
не приводит нас напрямую к «Смерти автора» Ролана Барта? И тэ дэ, например, не помешало бы хотя-бы несколько страниц о скорочтении. Все верно, но снова повторю что «нельзя объять необъятное»:)) Перед нами – не более чем частный взгляд автора, его собственное ви́дение вопроса истории чтения, и этим своим взглядом он хочет поделиться с читателями.
Если под словами «любимая книга» подразумевать не конкретное произведение, но конкретное издание*, то это первое отечественное издание «Моби Дика» Германа Мелвилла («Географгиз» , 1961) – внушительный «кирпич» весом под полтора килограмма. Когда увидел такую книгу в первый раз, понял, что не успокоюсь, пока у меня самого не будет такой. И что же? Книга у меня появилась года два назад, и вы думаете я прочитал ее? Как бы не так – стоит себе на полке, и радует глаз, ибо демон книжной жадности успокоен:) Справедливости ради отмечу, что последний раз читал «Моби Дика» именно в этом издании, брал в библиотеке, собственно с этого и началась моя пылкая любовь к этому «кирпичу»:))
Но
объять необъятное все таки можно, если вспомнить про
историю каждого читателя книги. Именно сумма усилий всех читателей и создает ту ауру вокруг книги, которая, будь она материализована, представляла бы собой библиотеку внушительных размеров. Можно сказать, что «История чтения» – это открытая книга, точнее – книга с открытой архитектурой, которую каждый читатель прочитает по-своему, дополнит по своему, по своему заглянет в «Википедию», и по своему узнает что интересует именно его – может быть подробную биографию Абеляра, а может быть – библиографию Луизы Лабе. Тираж «Истории чтения» = 3 000 экземпляров. Будем для простоты считать, что у каждой книги есть только один читатель, добавим сюда трех редакторов издательства, корректора и меня, читавшего книгу в электронной версии, и получим как минимум 3005 вариантов, с десятками фамилий книг, планов, мыслей и песен.* Это немало, это очень много.
Еще одна книга с полки – Себастьян Брант «Корабль дураков». Альберто Мангуэль не обошел вниманием и эту книгу, разбирая ее в главе «Книжный червь»:
Читатель, открывший книгу Бранта, видел портрет самого себя – человека, сидящего в кабинете в окружении книг <…> Он и есть «Büchernarr», «книжный дурак», человек, глупость которого состоит в том, что он зарывается в книги.
Хорошо когда есть повод снять книгу с полки, а сделать иллюстрацию к «Истории чтения» еще лучше:)
Думаю, хоть 10% того, что я хотел рассказать об этой книге, я все-таки рассказал:) Про десятую часть – это ничуть не преувеличение, а скорее наоборот, преуменьшение, потому что – если вспомнить пассаж про историю каждого читателя – значит и каждая моя история о чтении (в настоящий момент историй на лайвлибе у меня насчитывается 74 шт.) тоже в какой-то степени часть этой книги. И все написанные рецензии, и все рецензии и истории, которые я еще не написал, и эта рецензия, которую я сейчас дописываю – тоже часть этой книги. Конечно, мой личный опыт пока не идет ни в какое сравнение с опытом Альберто Мангуэля, но в любом случае, я стал одним из его читателей, составляя вместе со всеми остальными читателями, ворохом их эмоций и впечатлений от всех прочитанных книг – одну большую историю чтения «Истории чтения».*
==============
Аллюзии и примечания:
«Сумма технологий» – книга Станислава Лема, где он « провел уникальный и смелый технологический анализ цивилизаций».
«…голову распирает от обилия креативных идей, которые просто требуют немедленной реализации» – в этом случае книга выступает как стимулятор или катализатор творческого процесса,как допинг, энерджайзер, в общем «Ключ поверни и полетели», как поет группа «Сплин».
«Память, говори!» – роман Владимира Набокова.
Все эти мысли сопровождают тебя все время, пока держишь книгу в руках – я на самом деле написал «держишь в руках», сработал стереотип для подобных описаний. На самом деле книга читалась с монитора, так что держать в руках особо-то и нечего было:)
«Объять необъятное» – полностью афоризм Козьмы Пруткова звучит так: «Нельзя объять необъятное», с некоторыми видоизменениями он повторяется несколько раз в его подборке афоризмов, снова и снова напоминая нам об этом.
Что же касается самого принципа «объять необъятное», то думаю, что вполне уместно будет вспомнить прочитанную недавно книгу – «Информация» Глика. Помимо схожей (местами – схожей до совпадения) тематики, эта книга тоже отличается попыткой глобального охвата очень широкого вопроса. Понятно, что в этом случае, неоднородность освоения материала и наличие «белых пятен» в изложении вполне предсказуемо. К слову говоря, это даже хорошо, потому что автору куда лучше сконцентрироваться на некотором круге вопросов и подробно разобрать их, чем гнаться за всеми зайцами сразу и в итоге – не поймать ни одного.
«Ведь Борхес даже про Вавилонскую библиотеку ухитрился написать всего на нескольких страницах» – речь идет о культовом эссе Хорхе Луиса Борхеса «Вавилонская библиотека», где он выводит образ глобальной и всеообъемлющей библиотеки, содержащей все возможные и невозможные книги.
Все: подробнейшую историю будущего, автобиографии архангелов, верный каталог Библиотеки, тысячи и тысячи фальшивых каталогов, доказательство фальшивости верного каталога, гностическое Евангелие Василида, комментарий к этому Евангелию, комментарий к комментарию этого Евангелия, правдивый рассказ о твоей собственной смерти, перевод каждой книги на все языки, интерполяции каждой книги во все книги, трактат, который мог бы быть написан (но не был) Бэдой по мифологии саксов, пропавшие труды Тацита.
«And what is the use of a book <…> without pictures or conversation?» – пассаж из «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла: «И что толку в книжке, если в ней нет ни картинок, ни разговоров».
«Profit!» – в данном случае не более чем буквальный перевод, «выгода».
«Популярный холивар "электронные книги vs бумажные"» – тут я задумался чего у меня больше – книг на полках, или книг в ноутбуке. Если честно, не знаю, не пересчитывал ни те, ни другие, но интуиция подсказывает мне, что даже если бумажных и больше, то накачать еще сотни и тысячи новых книг не составит особого труда. Проблема, и это на самом деле проблема, заключается в другом – собрать уйму книг совсем несложно, куда сложнее прочитать все это. Понять прочитанное еще сложнее.
В одной из глав («Кража книг») Альберто Мангуэль как раз разбирается с этим вопросом:
Но в глубине души я знаю, что главная причина, по которой я держу дома эту постоянно разрастающуюся кучу [книг] – это обычная жадность.
В другой главе («Книжный червь», см. последнюю иллюстрацию), он разбирает патологическое накопление книг, описанное в «Корабле дураков» Себастьяна Бранта.
«Создавая роль читателя, писатель подписывает себе смертный приговор, поскольку текст может считаться завершенным только после того, как писатель отступит, исчезнет» – тема самосохранения путем перфекционизма детектед! :)) На самом деле, мысли Альберто Мангуэля, высказанные в этом пассаже, довольно близки мыслям Хорхе Луиса Борхеса, озвученные в интервью с Сьюзен Зонтаг:
С.З. Однажды Валери спросили, как он узнает, что стихотворение завершено, и он ответил: «Да когда приходит редактор и его уносит».
Х.Л.Б. Меня всегда очень удивляет, когда речь заходит об окончательной редакции. Разве можно предположить, что автор когда-нибудь не посчитает неуместной какую-нибудь точку, эпитет? Это абсурд.
Зная про эти слова Борхеса, победить перфекционизм внутри себя становится практически невозможно:))
«Если под словами "любимая книга" подразумевать не конкретное произведение, но конкретное издание» – если же говорить о произведении, то это «Собор парижской богоматери» Виктора Гюго и «Журавленок и молнии» Владислава Крапивина.
«Планов, мыслей и песен» – пассаж из песни «Неоплаченный проезд» группы «Теория насилия».
«Одну большую историю чтения "Истории чтения"» – которая никогда не будет закончена, как об этом и говорил Борхес (фрагмент интервью см. выше). На самом деле, так оно и есть:
Все происходит в реальном времени! Устроил себе небольшой перерыв в выкладке рецензий для «Долгой прогулки» и листаю книгу Льва Рубинштейна. Удивительно, если бы я с ходу наткнулся на что-то другое, а не на историю чтения – закон странных сближений работает и в этом случае:) А история очень забавная:
Когда-то, очень давно, я зашел пообедать в какое-то кафе в центре города. Сел, сделал заказ. Пока ждал заказ, вынул из сумки книжку, раскрыл ее, стал читать. Подошла официантка и произнесла удивительную фразу. “У нас не читают”, – сказала она строго. “Чего это вдруг?” – изумился я. Официантка, к ее чести, сочла возможным снизойти до того, чтобы растолковать мне вещи, которые, казалось бы, очевидны для каждого нормального человека. “Так это же кафе, – говорила она медленно и раздельно, как это делают при общении с глухими или иностранцами. – Люди сюда приходят от-дох-нуть. А тут кто-то вдруг читает! Вам вот было бы приятно?” Слово “читает” она произнесла с плохо скрываемой брезгливостью. Я понимаю, что сам по себе процесс чтения был для нее чем-то гадким, тягостным и предельно неуместным в приличной обстановке.
