Цитаты — стр. 5

... моя племянница Софи - ей четыре года. Однажды я видел, как она играет в саду с пауком. Крошечный паучок полз по ее руке, а она хохотала, как только дети могут. Но ее жесты были очень осторожными и деликатными - она уже сознавала неравенство сил и хрупкость живых существ. И тут ее мать с криком бросилась к ней, почти в истерике. Софи даже рот открыла от изумления. Она абсолютно не могла понять, что происходит. "Что такое? Почему мама так кричит? Что, вот из-за этого паучка?.." Мать схватила полотенце, ударила им по руке Софи, чтобы стряхнуть паучка, а потом раздавила его ногой в неслыханной ярости. Она кричала, что запрещает Софи даже приближаться к паукам, что они злые, опасные, что их надо бояться. По сути это означало: я боюсь пауков, поэтому ты тоже должна их бояться. С тех пор Софи всегда начинает плакать, когда видит паука, или жука, или муравья...

-- Мы называем их монстрами, потому что ощущаем, насколько они далеки от нас, и поэтому хотим считать их не такими, как все, — говорил Горан на своих семинарах. — А между тем они похожи на нас целиком и полностью. Но мы предпочитаем оттолкнуть от себя мысль о том, что подобное нам существо способно на такое. Такое поведение частично оправдывает нашу природу. Антропологи определяют ее как „обезличивание преступника“, и это часто становится самым главным препятствием в идентификации серийного убийцы. Поскольку человек имеет свои слабости и может быть пойман, а монстр — нет.
Как раз для этого на стене аудитории Горана всегда висела черно-белая фотография ребенка. Маленького, пухлого и беззащитного человеческого детеныша. Заканчивалось все тем, что видевшие его студенты просто влюблялись в этот образ. И когда — где-то ближе к середине семестра — кто-нибудь отваживался наконец спросить доктора о том, кто же этот малыш, Горан предлагал им попробовать угадать. Ответы были очень разные и порой самые необычные. И он получал огромное наслаждение от вида лиц студентов, когда сообщал им, что это — Адольф Гитлер.
В послевоенный период в общественном сознании нацистский лидер превратился в монстра, и в течение многих лет народы — победители в этой войне — противились иному видению. Поэтому детские снимки фюрера большинству людей были неизвестны. Монстр не мог быть ребенком, не мог иметь иных чувств, кроме ненависти, и иметь иное существование, сходное с существованием других своих сверстников, которые затем могли бы запросто превратиться в его жертв.
-- Для многих очеловечить Гитлера значит в какой-то мере объяснить его, — говорил Горан на занятиях. — Но общество стремится к тому, чтобы крайнее зло не получило бы возможности быть истолковано или понято. Подобные попытки также означают стремление его частичного оправдания.

Она сменила множество врачей, и так продолжалось бы бог знает сколько, если бы один из них, наиболее циничный, не сказал ей открытым текстом: «Боли не существует. Как, впрочем, и других человеческих чувств. Есть только химия. Любовь – не что иное, как действие эндорфинов. Уколом пентотала я сниму любую твою привязанность. Мы не более чем машины из плоти».

Ответы падали, словно ритмичные удары гильотины.
Окипета и Келайно — гарпии, отвратительные существа — полуженщины-полуптицы, пожиравшие смертных и похищавшие их детей. Сами — бессмертные.
Тетис — сирена, чье чарующее пение было погибелью для моряков, из-за него разбивавшихся о скалы. Бессмертная.
Эскулап — врачеватель, сын Аполлона и Корониды. Смертный.
Ликаон — правитель Аркадии, предложивший верховному богу Зевсу жаркое из плоти собственного сына и за это понесший жестокую кару. Смертный.
Сизиф — правитель Коринфа, осужденный богами вечно вкатывать на гору тяжелый камень, который сразу же скатывается вниз. Смертный.

— Эти куклы, которые кажутся тебе уродливыми, — лишь отражение душевного хаоса их создателя. Спроси у любого сумасшедшего, сумасшедший ли он, — и конечно, он ответит, что нет. Наш убийца обладает своей собственной системой ценностей, своими собственными представлениями о добре и зле. Откуда ты знаешь — может быть, эти куклы ему кажутся воплощением истинной красоты? Джеффри Лайонел Дамер по прозвищу «Милуокский монстр», или «Каннибал из Милуоки», съел внутренние органы полутора десятков человек, а останками украсил каминную доску, потому что считал их чем-то вроде охотничьих трофеев. Он говорил, что они «роскошны и великолепны». Не забывай о том, что кошачьи скелеты, найденные внутри кукол, были только началом работы, которая поглотила убийцу на многие месяцы, — постепенно он переходил к животным со все более сложным строением. Кто поручится, что это не величайший гений в области таксидермии? Если обладаешь рвением, книжными познаниями, долгим опытом работы — рано или поздно достигнешь своей цели…

— Пакость какая!..
— Почему? Только потому, что он открыто показывал то, чего разум не хотел признавать? Мы можем узнать о смерти только через смерть кого-то другого, из книг или из фильмов. Наша собственная смерть пугает нас до такой степени, что мы пытаемся отдалить ее с помощью тысячи ухищрений: макияжа, кремов, лифтинга, силикона… Фрагонар отвергал подобное лицемерие. Он ставил нас лицом к лицу с нашей собственной природой, с тем, чем мы по сути являемся: существами из плоти и крови. Наружность — это ложная видимость, обманка, за которой скрываются страдание, болезнь, смерть. Насколько я знаю, с помощью пластической хирургии еще ни разу не удавалось вылечить рак или язву. Анатом обнажает суть своей работы, срывает с нее покров тайны. Лично я не вижу в этом ничего отвратительного.

После войны вождь нацизма стал в коллективном сознании чудовищем, и народы-победители не желали воспринимать его иначе. Вот почему детских фотографий фюрера никто не знал. Монстр не может быть ребенком, не может внушать иных чувств, кроме ненависти, не может жить такой же жизнью, как его сверстники, ставшие жертвами.