3

Хочется быть честной перед собой и оценить эту книгу так, будто она не связана с самой страшной раной в памяти моей страны.

Во избежание лишних холиваров уберу-ка под кат.

Тема Великой Отечественной войны такая… в общем, настолько острая тема, что любая книга о ней станет горькой, страшной и сильной. Сами по себе события настолько чудовищны, настолько невообразимы, что опиши их любым языком, любым стилем, в любой последовательности, и люди будут плакать, читая этот текст.

Но я сделаю над собой усилие и посмотрю на книгу Рыбакова так, будто она не затрагивает тему ВОВ, будто все это от начала и до конца вымысел и только.

Во-первых, я не люблю советскую литературу, потому что у большинства авторов, которых читала, есть что-то такое в языке… Я не знаю, что именно, не могу понять, но какая-то нотка раздражает ужасно. Такое неуловимое ощущение, что они пишут не на вдохновении, а выжимая из себя, и фразу строят по учебнику и какому-нибудь справочнику ГОСТов. Честно, не знаю, откуда это. Преодолев треть книги, я все-таки привыкла и перестала это замечать, но первое время аж на зубах скрипело.

Во-вторых, мне не понравилась форма подачи. Одно и то же можно рассказать по-разному. И большая часть литературных произведений рассказывает читателю истории о выдуманных и изначально чужих ему людях, которые с первых строчек становятся родными. Сознание читателя сопоставляет себя с этими героями, поэтому он им сочувствует, переживает за них, проживает роман вместе с ними. В романе «Тяжелый песок» читатель вместо этого получает какие-то байки, сплетни и местами хвастовство о посторонних людях и проживает жизнь несчастного приятеля рассказчика, который вынужден все это выслушивать. Вжиться в иную роль не получается из-за этих постоянных «я вам еще не рассказывал, как хорош был мой дедушка?», «вы еще не забыли ту историю, как брат со сватом на свадьбе подрались?». Разве что ближе к концу романа все-таки прикипаешь душой немножко к этой семье, но далеко не так сильно, как могло бы быть.

Кроме того, Рыбаков, по-моему, слишком увлекся описанием довоенной жизни. Ни к чему было так вдаваться в подробности и непременно информировать обо всех братьях, сестрах, детях, внуках, соседях и сослуживцах. Их слишком много. В результате и повествование какое-то рваное – то детально рассказывают про пустяковый случай с соседом на базаре, то проскакивают целые года – и героев слишком много, в них путаешься, и ни к кому не получается проникнуться симпатией.

Композиция из-за этого стремления охватить весь город и рассказать про каждую бродячую собаку получилась нестройной.

Если отбросить исполнение и оставить одну лишь фабулу, то действительно красивая по-своему и очень страшная история. Трогательная любовь Якова и Рахили (хотя оба они мне не нравятся), такие разные судьбы их детей, внуков, племянников, такая странная, сложная, но крепкая семья. И такой страшный, чудовищный конец…

Опять же, чудовищный конец. Книга от лица рассказчика, который не был в гетто и пересказывает все со слов очевидцев. «Может было так, может, эдак; я сам не видел, но могу себе представить, как это было; правда или нет, но люди говорят, что…» Даже таким образом рассказанная история все равно поражает воображение, потому что такая была война. Но черт возьми. Выбери Рыбаков другой тон, другой ракурс, насколько сильнее был бы текст, а. Если это специальный ход, чтобы подчеркнуть достоверность, ну почему же не написать роман глазами очевидцев, которые выжили? Почему, в конце концов, не отыскать руками рассказчика кости и не восстановить по ним историю? Ссылаться на, извините, «одна бабка сказала», по-моему, последнее дело.

В общем, из-за странной подачи эта история не задевает и половины того, что должна бы задеть в душе читателя, не бьет и на треть так сильно, как била бы та же самая история, будь она написана иначе. Будь это действительно полнейший вымысел, научная фантастика о войне миров в три тысячи сотом году, читать книгу было бы невозможно.

Но это роман о Великой Отечественной войне. Поэтому, читая его, все равно думаешь не о Рахленках, а о собственных дедах и прадедах, и бабках и пробабках. Поэтому он может быть написан как угодно. Историю не перепишешь.