Диагностика Билли Пилигрима: о «Крестовом походе писателя» Тома Ростона

1. Пару месяцев назад я застопорилась в редактировании романа, над которым и так работала уже слишком долго. Тогда я решила перечитать «Бойню №5» Курта Воннегута . Перечитать я его решила как писатель. Мне было трудно соблюдать баланс между реальным и воображаемым в моем романе, поэтому захотелось посмотреть, как это удавалось Воннегуту. Когда я была подростком, Воннегут был моим любимым писателем, которого я читала и перечитывала. Но по какой-то причине после двадцати лет я охладела к нему. Поэтому, когда я взялась за «Бойню №5», я поняла, что мои воспоминания были смутными. Я знала, что Воннегут использует прием с путешествиями во времени, чтобы поделиться личным опытом на Второй мировой войне. На этой войне он попал в плен и пережил бомбежку Дрездена в Германии. Еще я знала из биографии Воннегута «Такие дела» (And So It Goes), написанной Чарльзом Шилдсем, что для самого Воннегута это был непростой роман, к которому он подступался с разных сторон в течение 20 лет. И вот, вооружившись карандашом, я открыла книгу, преисполненная желанием анализировать и учиться у великого писателя.

Если вы читали роман недавно, то понимаете, что произошло дальше: уже через пару страниц карандаш выпал из моей руки. Все в книге меня удивляло, будто я не открывала ее никогда раньше. Я начисто забыла о том, что первая глава написана от лица самого Воннегута, от лица писателя. Поэтому и читается она как мемуары. В этой главе говорится, как тяжело писать автобиографический роман, и о том, как много сомнений было у Воннегута насчет использования личных воспоминаний о войне в развлекательном произведении. Он утверждает, что написал тысячи страниц и выбросил их. И это похоже на правду. Сквозь текст ты чувствуешь, насколько искренне он встревожен и насколько удивительно сильно он устал. Но что меня по-настоящему сразило, так это то, как Воннегут описывает путешествия во времени Билли Пилигрима.

Для тех, кто незнаком со структурой «Бойни №5», приведу цитату из книги, которую должна обозревать вообще-то (и постепенно к этому приду, я обещаю), Тома Ростона «Крестовый поход писателя: Курт Воннегут и множество жизней «Бойни №5» (The Writer’s Crusade: Kurt Vonnegut and the Many Lives of Slaughterhouse-Five):

Первую главу «Бойни №5» Воннегут пишет так, будто это документальная литература, но следующие девять глав рассказывают о выдуманном персонаже, Билли Пилигриме. Он путешествует во времени, его похищают пришельцы с планеты Трафальмадор, а его опыт на войне перекликается с опытом самого Воннегута. Все это делает его метафорой, то есть переворачивает обычное вымышленное повествование, стирая грань между автором и рассказываемой историей.

Именно путешествия во времени Пилигрима, смешанные с метафизическими аспектами, наделяют «Бойню №5» необыкновенной силой. На уровне рассказа истории путешествия во времени позволяют Воннегуту как писателю вырваться из уз линейного повествования. Я думаю, что ему было необходимо использовать этот прием именно в этой книге, поскольку он не мог заставить себя просто писать историю о человеческой резне по законам причин и следствий. Вместо того, чтобы взять за основу вопрос выживания Пилигрима, Воннегут строит роман вокруг болезненных воспоминаний героя о бомбежке Дрездена, подбираясь к этому событию ближе и ближе. Пока в последней главе мы не получаем полную картину того, что именно произошло с Пилигримом на войне и почему после нее он не мог быть прежним.

Подростком я воспринимала путешествия во времени в «Бойне №5» буквально. И мне нравился такой научно-фантастический элемент. Сейчас я оказалась поражена, насколько трагическим симптомом глубокой травмы они являются. Мне казалось, что рядом со мной человек, преследуемый ужасными воспоминаниями, которые не позволяют ему существовать в настоящем. Возможно, я и сейчас воспринимаю Воннегута слишком буквально. Его характеристика выглядит как ранний отчет о том, что в наше время называется посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР). Но параллели довольно жуткие.

Вот как сам Воннегут описывает психическое состояние Билли в открывающей главе:

Билли Пилигрим отключился от времени. Его перебрасывает во времени рывками, и он не властен над тем, куда сейчас попадет, да и не всегда это приятно. Он постоянно нервничает, как актер перед выступлением, потому что не знает, какую часть своей жизни ему сейчас придется сыграть.

А вот отрывок из Тело помнит все: какую роль психологическая травма играет в жизни человека и какие техники помогают ее преодолеть Бессела ван дер Колка, бестселлера по изучению травм:

В диссоциации состоит суть психологической травмы. Всепоглощающие переживания распадаются на отдельные фрагменты, в результате чего эмоции, звуки, образы, мысли и физические ощущения, связанные с травмой, начинают жить собственной жизнью. Сенсорные фрагменты воспоминаний вторгаются в настоящее, где человек заново их переживает.

А вот снова Ростон описывает, как Воннегут использует путешествия во времени в «Бойне №5»:

Разделив реальность, время, память и личность Пилигрима, Воннегут эстетизировал один из основных эффектов травмы – диссоциацию, при которой существует разрыв или отсутствие непрерывности между мыслями.

Одна из самых выдающихся деталей «Бойни №5» — концовка. Война окончена, но безымянным и жестоким смертям нет конца. И на этом фоне птичка щебечет для Билли, и на этом книга заканчивается. Нет ни эмоционального очищения для Билли, ни ощущения победы для читателя. И именно так Воннегут и задумывал. В предисловии к специальному изданию «Бойни №5» (вошло в коллекционное издание от Library of America) Воннегут отрицал саму идею о том, что он приобрел какие-то знания на войне. Наблюдая за бомбардировкой Дрездена, он говорит, что «узнал только то, что люди приходят в такую ярость на войне, что они сожгут дотла большие города и убьют их жителей».

2. Когда я закончила читать «Бойню №5», я осознала, что мне интересно, действительно ли можно считать, что у Билли ПТСР. И до какой степени от этого страдал сам Воннегут. Так я и наткнулась на новую книгу журналиста Тома Ростона, одну из серии «книг о книгах», изданную Abrams Press. В «Крестовом походе писателя» Ростон утверждает, что «Бойня №5» опередила свое время и что «наши взгляды на ее центральные темы – войну, травмы и деликатный путь рассказов о войне, — наконец совпали с достижениями Воннегута, позволяя нам видеть их и самого автора более ясно». Ростон строит свой анализ романа Воннегута вокруг вопроса: «Можно ли по «Бойне №5» диагностировать у автора ПТСР?» Хоть Ростон и задает вопрос непосредственно людям, знавшим Воннегута лично, это также и хороший риторический прием, который ведет его по разным исследовательским путям. Он внимательно изучает заметки и ранние наброски Воннегута, а также беседует с учеными, экспертами по травмам, психологами и ветеранами, которые по себе знают, что такое ПТСР.

Для структуры своей книги, которую можно назвать смесью литературной критики, биографии и культурной истории ПТСР, — Ростон заимствует открывающую главу «Бойни №5», отражая процесс исследований и написания «Крестового похода писателя». Также в ней он пишет о своих надеждах в отношении этой книги. Ростон рассказывает о репортаже, которым он некоторое время очень плотно занимался в надежде раскрыть секретную сторону Воннегута. Но не так просто раскопать шокирующие новости о писателе, чьи романы («Бойня №5» в частности) признаны двумя поколениями критиков и сотнями тысяч читателей. А прочтение «Бойни №5» сквозь призму травмы тоже не ново. Ростон отмечает, что еще в 1974 году литературный критик Арнольд Эдельштейн описывал путешествия Пилигрима во времени как «невротические фантазии», призванные помочь справиться с травмой после войны.

Вряд ли найдется писатель, которому понравится, что ему ставят диагнозы по его произведениям. Поэтому, пожалуй, лучшее, что делает Ростон в своей книге – дает контекст к вопросу о том, является ли «Бойня №5» автобиографическим портретом военной травмы самого Воннегута. Ростон подробно пишет и про сам роман, и про процесс его создания, а также обо всех деталях литературной карьеры Воннегута до его известности благодаря «Бойне №5». (Один из моих любимых моментов в этой части – насколько же прибыльным был рынок рассказов. Воннегут содержал семью на гонорары за рассказы и смог даже купить дом на мысе Код.) Ростон также приводит историю военных травм и как со временем изменялось их понимание. Хотя с древних времен люди замечали негативные последствия войны для психики, никто не диагностировал ПТСР вплоть до конца 1970-х. В то время стало очевидно, что многие ветераны Вьетнама испытывают трудности в адаптации к гражданской жизни. В 1980 году ПТСР было включено в третье издание диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам. После этого оно стало настолько широко известно, что даже в повседневных разговорах люди приписывали его себе после любых стрессовых ситуаций. Ростон называет его «характерным психическим расстройством нашего времени» и старается отделять его популярное определение от клинического. Также он рассматривает опыт писателей-ветеранов, например Тима О’Брайена, а также ветеранов, которым нравятся произведения Воннегута. Он хочет знать, как они понимают «Бойню №5» с высоты своего личного военного опыта.

Именно благодаря ветеранам Ростон наконец пытается поставить диагноз Билли Пилигриму и Воннегуту с помощью скринера ПТСР, созданного по делам ветеранов. В дискуссии участвует множество голосов – сам Воннегут, его дети, литературные критики, психиатры. Так как Билли – вымышленный персонаж, он неуловим. А Воннегут и подавно. Люди, знавшие его лично, расходятся во мнении относительно его военной травмы и того, можно ли считать ее ПТСР. Конечно, если брать обобщенное и популярное определение термина, то его точно можно отнести к Воннегуту. Но сам о себе он не говорил как о человеке с подобным расстройством, а Билли он не считал своим альтер эго. В поздних интервью Воннегут рассказал, что Билли был списан с одного рядового, которого он знал. За несколько недель до окончания войны он умер от недоедания. Воннегуту же казалось, что парнишка потерял волю к жизни, став свидетелем стольких актов бессмысленного насилия. Также Воннегут не рассматривал элементы путешествия во времени как симптомы ПТСР. Он, скорее, воспринимал их как удачный комический прием разбавления тяжелой атмосферы книги. (Не таким уж тупым было мое подростковое восприятие романа.) Ростон не спорит с анализом Воннегута, но обращает внимание на его принципиальное нежелание жить в прошлом. Он оставался на связи с военными сослуживцами и звонил им по ночам в отчаянных порывах (как он сам пишет в первой главе «Бойни №5»). Но он никогда не обращался за помощью в министерство по делам ветеранов США. «Насколько я знаю, — пишет Ростон, — Воннегут никогда не посещал групп помощи ветеранам, организованных министерством, чтобы преодолеть свои чувства».

Воннегут также избегал излишне автобиографической трактовки «Бойни №5». Он не хотел, чтобы его превозносили как писателя, травмированного войной, или как человека, которого военный опыт побудил стать писателем. И если вы посмотрите на его работы и его жизнь, то поймете, что дело действительно не в этом. Но все же «Бойня №5» - особенная книга. Пожалуй, нельзя сказать, что она самая личная – я ведь не знакома лично с Воннегутом. (Если выбирать по такому критерию, то я считаю Колыбель для кошки ближе его сердцу.) После повторного прочтения и знакомства с книгой Ростона, я могу сказать, что роман меньше других имеет отношение к Воннегуту. Подобно другим великим произведениям искусства, роман выходит за рамки автобиографии Воннегута и диагноза ПТСР. Кажется, он даже говорит не о войне, а о разрушающей боли человека, столкнувшегося с насилием. Полеты на Трафальмадор выглядят способом дистанцироваться от психического бардака, в котором мы живем на нашей планете. Ростон приходит к такому выводу в финале: «Как бы я ни пытался разобрать "Бойню №5" на ниточки, связывающие ее с военной травмой, — книга не может быть лишь об одном».

Ханна Герсен (Hannah Gersen)

Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ