«Фрэнни и Зуи» Сэлинджера – пустословие или откровение?

Автор: Сэм Джордисон (Sam Jordison)
Иллюстрация: «Действия столь многословны…» Дж. Д. Сэлинджер в 1956 году. Фотограф: Hulton Archive/Getty Images

Пока критики негодовали – театральный, высокопарный, многоречивый – читатели сопереживали, отождествляя себя с героями

Всем, кто не верит в преобразующую силу литературы, следует зайти в раздел «Книжный разворот» онлайн-странички газеты «Гардиан» и взглянуть на отзывы читателей дилогии Фрэнни и Зуи, чтобы убедиться – книги меняют жизнь.

Вот один из них: «Я люблю эту книгу. Она поддержала меня в трудную минуту, когда я, как и Фрэнни, студентка литературного факультета, переживала не лучшие времена, крушение всех иллюзий. В конце концов я сделала выбор – выбор, продиктованный повестью. Именно она, а также Выше стропила, плотники – непревзойденные пособия для тех, кто споткнулся на жизненном пути. А от строк Сапфо у меня до сих пор мурашки по всему телу».

А вот другой, олицетворяющий собой колдовскую связь времен:
«Я поклонник творчества Сэлинджера с 60-х годов прошлого века. Я люблю "Фрэнни и Зуи". Особенно Зуи, он, очаровательный, стильный, дерзкий, этакая смесь дзен-буддизма и житейской мудрости, очень напоминает моего старшего брата, в особенности в том, что касается обращения с младшей сестрой. Да-да, я годами отражала его интеллектуально-исповедальные атаки».

А вот третий отзыв, немного страшный в своей откровенности о воздействии книг на человека:
«"Фрэнни и Зуи" я прочитал еще подростком, 35 лет назад, и меня захлестнул тяжелейший экзистенциальный кризис, из которого я еле выкарабкался только спустя несколько лет».

Интересные, как мне кажется, признания, и в то же время ставящие в тупик. На меня повесть «Фрэнни и Зуи» такого неизгладимого впечатления не произвела. Возможно, все дело в возрасте: это как с Над пропастью во ржи – по-моему, повесть Сэлинджера берет за душу, только если прочитать ее в нужное время. Хотя, вполне допускаю, до некоторых она так никогда и не достучится. А «Фрэнни и Зуи», продолжающая серию историй о семье Гласс, и вовсе необычна и сложна для восприятия. Язык не поворачивается назвать ее «этой небольшой книгой», как выразился сам автор в посвящении Уильяму Шону. И вот что еще странно. Странно, что изначально отдельные новеллы «Фрэнни» и «Зуи» были впоследствии объединены в дилогию. Странно, что при всем том невообразимом количестве разговоров в этих книгах, количество тире при выделении реплик в диалогах достаточно скромное. Особенно это касается пространных, бесконечных речей в главе «Зуи», похожих, скорее, на беседы Платона из его «Диалогов», чем на обычное литературно-художественное описание. Все эти изнуряющие, беспощадные, неодолимые рассуждения о религии, семействе Гласс и чувствах главного героя, Зуи.

Скажу больше, «Фрэнни и Зуи» – повесть театральная и статичная, в которой герои – два истинных солипсических характера, два крайних индивидуалиста с ярко выраженным «я», упражняются в напыщенных декламациях, уступая в самоупоении только автору, беспрестанно восхваляющему ум и красоту своих персонажей.

«По пальцам перечесть тех писателей, которые после Джойса осмелились бы обрушить столь обильный водопад слов на события столь незначительные и на действия столь многословные», — высказал свое мнение Джон Апдайк в интервью газете «Нью-Йорк Таймс». Его также неприятно поразило, что при довольно ограниченном запасе слов «… "Зуи" слишком растянут; там слишком много сигарет, слишком много чертыханий, слишком много шума из-за проблем, которые того не стоят».

И я его прекрасно понимаю.

Не один Апдайк недоуменно пожимал плечами. Хулители дилогии «Фрэнни и Зуи» были такими же рьяными, как и ее поклонники. Журналист и критик Джанет Малкольм восприняла ее «скорее, как публичную порку, чем как неудачную попытку доставить публике удовольствие». Джоан Дидион безжалостно высмеяла повесть, обозвав ее «пособием по нравственному самосовершенствованию», добавив: «В конце концов, эти повести становятся рассчитанным на зажиточные средние классы пособием "Позитивное мышление", как "Удвой свою энергию и живи без утомления" для девушек из художественного колледжа Сары Лоурен». Не постеснялся в выражениях и критик Максуэлл Гейсмар, заклеймив «Зуи» «устрашающе скверной, бесконечной повестью». Вслед за ним дров в костер подкинул и Джордж Стайнер, окрестив «Фрэнни и Зуи» «бесформенным и сумбурным самоотпущением грехов».

Даже если нечто подобное Сэлинджер и предвидел, не мудрено, что после столь холодной встречи его книги братьями-писателями он погрузился в затяжное молчание. Но, как бы там ни было, нельзя просто так отмахнуться от «неувядающего и увлекательного приема», который Сэлинджер использовал во «Фрэнни и Зуи»: мало того, что ее герои признают собственные ошибки, они от всего сердца над ними зубоскалят. Главный рассказчик Сэлинджера, Бадди Гласс, без тени раскаяния называет своих братьев и сестер, в детстве выступавших в радиопрограмме «Умный ребенок», «невыносимо высокомерными маленькими "выродками", которых следовало бы утопить или усыпить, как только они появились на свет». В «традиционном авторском предисловии» Зуи «с неподражаемым красноречием» убеждает автора «не выпускать свой опус в свет», так как «чувствует, что вся интрига строится на мистицизме и религиозной мистификации… во всем совершенно явно просматривается некое трансцендентное начало, что внушает ему тревогу, так как может только ускорить приближение дня и часа моего профессионального провала».

Подобная самокритика всего лишь остроумна (по словам Альфред Казина) или талантлива? Я склоняюсь к последнему.

В том же самом вступлении Сэлинджер прибегает к метафоре, сравнивая свою повесть с «нечто вроде узкопленочного любительского фильмика в прозе». К идеи «фильмика» он потом, по мере повествования, возвращается не раз, хотя все его попытки что-либо «заснять» выглядят довольно неубедительно: вот автор фокусирует наше внимание на волосах Фрэнни, которые она «расчесывала на прямой пробор – что вполне устраивало зрителей», явно собираясь коснуться этой темы позже, но так и не касается, забывает. Что неудивительно – даже для «любительского фильмика» поток непрекращающихся занудных разговоров при отсутствии всякого действия просто зашкаливает. Апдайк верно заметил в уже упоминавшемся интервью для «Нью-Йорк Таймс» – есть что-то мучительно неловкое в соседстве «Фрэнни» и «Зуи». Да, они объединены общими героями, но изначально между публикациями рассказа и повести прошли годы, и, спаянные дилогией, они временами тянут в разные стороны и по сюжету, и по стилю. Последователен ли автор в описании Фрэнни? Неужели эта ехидная, вырвавшаяся из стен колледжа придира-болтушка (возможно, беременная) во «Фрэнни» и есть та сокрушенная духом и телом доходяга (о беременности которой ничто не намекает) в «Зуи»? Похоже, концы с концами не очень-то сходятся.

Но – хватит брюзжать. Кто бы что ни говорил, а «Фрэнни и Зуи» – безукоризненная работа настоящего мастера. Она задела меня за живое. Чем больше я ее читаю, тем больше переживаю за страдающую, раздавленную депрессией Фрэнни, которую любящий брат всеми силами старается вытащить из омута безумия. Вначале думаешь, что она просто расклеилась, плохо себя чувствует и ей «до визгу надоела» эта «жуткая комедия», именуемая колледжем, и все с ней связанное. Но, приступая ко второй повести, начинаешь с ужасом понимать – судьба Фрэнни висит на волоске, она вот-вот ступит на страшный путь, приведший ее брата Симора к самоубийству. Да, Зуи из кожи вон лезет, чтобы вернуть ее к нормальной жизни, тем самым только раздувая горнило страданий. И вся его велеречивость, весь его «высший словесный пилотаж» – лишь отчаянная, почти безнадежная попытка одолеть помешательство, вырвать из его цепких лап того, кого так горячо любишь. А еще – к этому Сэлинджер подводит не торопясь, постепенно, искусно – это попытка Зуи спасти себя самого. И когда он целых двадцать минут сидит, один, мокрый от пота, в комнате Симора и Бадди, мы сознаем, что призрак безумия терзает его так же сильно, как и бедняжку Фрэнни. И вся его многословность – один из ее симптомов.

«Как будто сидишь в сумасшедшем доме, и к тебе подходит другой больной, одетый точь-в-точь как доктор, и начинает считать твой пульс или как-то еще придуриваться, – жалуется несчастная Фрэнни. – Просто ужас. Он говорит, говорит, говорит».

Фрэнни и Зуи описаны с необычайной нежностью и сочувствием, потому что в них живет частичка создавшего их автора. От этого комок подкатывает к горлу. И если лично меня повесть не тронула настолько глубоко, насколько тронула других читателей, то я даже этому рад, однако, хочу подчеркнуть, мое восприятие – это мое личное восприятие, которое никоим образом не принижает достоинств этой смелой и дерзкой работы, до краев полной любви и сострадания.

Перевод: Raccoon
Совместный проект Клуба Лингвопанд и редакции ЛЛ