Воспоминание из детства, порой восходит в нашей душе подобно прекрасному месяцу, освещая сумерки жизни.
Иной раз его свет столь живописен, когда он светит над домиками наших сегодняшних переживаний, высоких тополей наших страхов ночных, что он кажется реальней жизни, словно его затаённый свет, копившийся годами, вдруг щедро пролился на сердце и обнял его, осветив его целиком, как может сделать… только любовь.

У меня был возраст, когда Байрон впервые влюбился: 9 лет.
Август шелестел прямо в сердце. Так может лишь август.. и ещё, когда перелистываешь письма возлюбленной после расставания: как сказано в одной старой и грустной книге: письма можно сжечь, но забыть их нельзя..
Я был безумно влюблён в одну смуглую девочку, с удивительными глазами, цвета крыла ласточки.
Перед сном я часто задумывался с блаженной улыбкой, которую видели только луна в окне, мой кот на шкафчике и стрелки часов: вот ласточки улетят осенью в тёплые страны, а дивный цвет глаз моей девочки, останется с ней.. со мной. С нами. Может, это и есть - счастье?

Боже, как мне нравилось вслух произносить эти слова: моя девочка. Порой я шёпотом произносил его в темноте перед сном часто-часто, словно мои губы были пальцами бесприютного ангела, перебирающего смуглые чётки в молитве. Я произносил эти слова и имя, милое имя моей девочки, но имя всегда было в конце, оно нежно светило, как крыло ласточки на заре, в синеве, словно бы пронизанное сиренево-алым светом солнца, которое уже почти зашло, но ласточка в высоте дотянулась до него, краешком крыла как бы покинув пределы земли; мне казалось, что ещё чуть-чуть, и она может зачерпнуть — звёзды.
Да, вот на что было похоже, когда мои детские губы шептали перед сном имя моей девочки, и всегда, всегда, на 12-й раз, из моих глаз лились тёплые слёзы..

Я переворачивался на бок в постели, прижимал колени к груди и закрывал глаза, продолжая как-то блаженно плакать.. но уже не глазами, а словно бы ласковой, полупрозрачной дрожью сердца, памяти, лёгкими касаниями пальцев, гладящих краешек простыни: так дождик, затихнув, ещё некоторое время чудесно светится и капает с листвы. Словно бы дождь перешёл в инфракрасное качество света.
Засыпая с улыбкой на устах, я, счастливый и какой-то блаженно-лёгкий, даже чуточку прозрачный, шептал уже не губами, а словно шёпотом слов: её имя — как свет. Свет на моих губах… Снова произносил эти волшебные, самые сладостные 4 буквы имени моей девочки — слаще мороженого и яблочного пирожного!, — и засыпал. Кот прыгал в постель и укладывался позади моих согнутых ног, в той чудесной ложбинке позади колен, которая нарочно создана для кошек, и, как позже я узнал: для поцелуев. Я засыпал в раю, прижимая тёплое имя моей смуглой девочки, к губам, словно нежнейшие цветы.

После смерти папы, мы жили довольно скромно, и часто, желая попить чай с чем-то сладким, чудесным, например, с любимым яблочным пирожным, которого не было, я пил чай.. с именем моей смуглой девочки, и чай, волшебным образом становился слаще и даже имел яблочный оттенок вкуса.
Ах, перед сном, в постели, закрывшись порой одеялом с головой, я, бывало, лопал и лопал тайком яблочные пирожные, т.е. повторял милое имя моей смуглой девочки, с удивительными глазами, чуточку разного цвета.
А какие чудесные «крошки» блестели в постели! Я так часто, вкусно и сладостно повторял её имя, что некоторые буковки словно бы щекотно просыпались на простыню и на мою грудь, живот, и я с улыбкой, пальчиком, подбирал эти тёплые буковки: «а». «в»..
Говорят, в старину, люди пили чай — вприкуску. Те кто победнее — вприглядку (смотрели, как чай с сахаром пьют другие, или он просто лежал в центре стола маленькой горсточкой).
А я пил чай..  как наверно не мечталось и староверам: с именем моего смуглого бога на устах, и чай.. нет, не превращался в вино, но становился действительно слаще. Я и теперь так часто пью чай, повторяя с улыбкой милое имя моего смуглого ангела.

Да, мне было 9 лет и я был влюблён в моего смуглого ангела с лиловым бантом.
Теперь, оборачиваясь сердцем в прошлое, ища там примет и знаков моего грядущего знакомства с любовью всей моей жизни, я с улыбкой понимаю, что мой смуглый ангел был со мной всегда, блаженно-всегда, даже когда он ещё не родился, он уже был со мной и нежно снился мне и её нежное имя ласково жило на моих устах, когда её родители ещё и не зачали её, а лишь прогуливались в парке, целуясь, и, быть может, с улыбкой смотря на маленького мальчика играющего с травкой.

- Смотри какой непоседа — улыбнулся голос девушки.

- Ты про кого, милая? — обернулся к ней голос мужчины, — про вот этого воробья? Воробьи милые. Пьяных матросов на побывке напоминают. Поющих.

- Да нет, я вон про этого мальчика в траве. Вроде сидит в травке тихо и чему-то улыбается, но видно, что он непоседа..

Всё моё детство, словно драгоценная рукопись ангела, было испещрено тайными водяными знаками инициалов и нежных прозвищ моего смуглого ангела.
Если бы я был поэтом и захотел издать сборничек, с нежным отблеском того самого детства, его нежности и печали, я бы назвал его: сердце в траве.
Всё моё босоногое детство, и я бы даже сказал — босокрылое, проходило под знаком травы (я рос не в Колумбии и даже не в Казахстане).
Моё сердце, печаль, ладони и голубые взоры, были нежно потеряны в траве, в большой и малой, и, особенно в лебеде, в этой траве и Нарнии детства, где дети скрывались от взрослых и мира, буквально чеширски исчезали в ней, на миг сверкая голубоглазой улыбкой шортиков или юбочки.
Часто, перед сном оглядываясь на своё детство, ища в нём нежных примет моего смуглого ангела.. которого тогда или ещё не было на свете или он был совсем маленьким, или же просто.. был ещё только, зацветшей яблоней, травкой, августовским дождём, т.е. был как бы строчками моих стихов, которые я ещё не сочинил даже, но которые она будет прижимать к своему сердцу.

Да, оглядываясь на своё детство, я порой соскальзывал дальше. Знаете, так бывает, когда в темноте поднимаетесь по ступенькам, заносите ногу на ещё одну ступеньку, и.. нога блаженно проваливается в доверчивую пустоту, словно вы на миг оказались на луне, с другой гравитацией, потому что ступеньки кончились, а вы этого и не заметили.
Вот так и я, шагая сердцем по бликам красоты в прошлом и предчувствиям любимой, нежно утрачивал очертания реальности мира, словно он был всего лишь чернилами, для описания неземной красоты, моего смуглого ангела: в какие чернила мне окунуть перо, что бы описать красоту возлюбленной? К луне обратиться? К яблоне? К Прерафаэлитам? К нежному Фра Анжелико? К кроткой иконописи кадров Тарковского?
Всё это было создано словно бы намеренно для того, чтобы более чётко оттенить неземную красоту моей возлюбленной.
Коперник прав лишь отчасти. Влюблённые знают, что любовь живёт в геоцентрической модели мира Птолемея, ибо весь мир вращается вокруг смуглых ножек возлюбленной..

Я соскальзывал дальше: я словно бы смутно припоминал, как жил раньше, когда-то давно, и 100 лет назад и 300 и 1000.
Я видел дивные миражи пейзажев Индии, Франции, России милой и даже далёкого Мадагаскара, но неизменно, и там и там, моё сердце было затеряно в траве, и неизменно, на моих устах (иной раз, негритянских, иной раз — женских, на устах католического монаха в храме Флоренции, которому снился всё некий смуглый ангел, нежно сводя его с ума, и даже на устах лазурно-алого попугая на плече грозного пирата) жили эти милые буковки: «А», «В».
Словно бы сама моя судьба, сквозь века, молилась о чём-то прекрасном, полуприкрыв глаза и выговаривая вечное: аве..

Да, мне было 9 лет. Я был безумно влюблён в смуглую девочку, с удивительными глазами, цвета крыла ласточки. Где это было? В России? Индии? На Мадагаскаре?
Не важно. Мне порой кажется, что это было везде, всегда, как всегда была моя любовь к смуглому ангелу; моя любовь была уже тогда, когда и меня ещё толком не было.
Я и ребята играли в траве. Мой ангел был с нами, в высокой траве: там был чудесный шалаш, издалека похожий на хижину где-то на Мадагаскаре.
Вдруг, на сером камне мы увидели огромного кузнечика. Не кузнечика даже, а саранчу, с огромным чёрным «ножом» сзади.
Этот кузнечик был одновременно и прекрасен и страшен. Как.. как.. любовь.
Какой-то мальчик, как водится, тут же придумал легенду, в которую мы, дети, как водится, тут же поверили, словно она была всегда.
Да она и была всегда, такие легенды пишутся не мальчиками, а травой, дождём в ночи, биениями детских сердец: мальчики и поэты лишь на миг становятся чуткими передатчиками голосов и печалей травы, дождя, которым одиноко и они словно бы тоже хотят поиграть и даже — коснуться человека, своей красотой, словно пугливой ручонкой ребёнка.
Красота, она ведь тоже, одинокий ребёнок, и часто, с зелёнкой на ушибленной коленке.
Красота ещё не выросла. Кем будет она, когда вырастет? Истиной? Ангелом? Раем?

Так вот, один мальчик сказал вслух, и сам чуточку удивился своим словам, и даже словно бы обернулся на них, словно его душу окликнул кто-то ласковый и таинственный.
Он сказал: это необычный кузнечик. Это зелёное сердце травы. Кто его поймает в руку, именно в руку, тот исполнит самое своё заветное желание.
Девочка спросила меня:

- А это не опасно? Он точно может исполнить любое желание?

И девочка так ласково улыбнулась мне одними глазами, словно бы кончик крыла ласточки тепло поцеловал моё сердце.
Я снова обернулся на свои слова:

- Да, тогда исполнится любое желание. Но..

- Что, но? — Снова улыбнулись озорные глаза девочки, и ещё одна ласточка прозрачно и тепло задела моё сердце, и даже сон, которого ещё даже не было и который наступит только ночью.

- Это очень и очень опасно. Один мальчик отважился поймать такого кузнечика, но в его сердце был страх, было скверное желание, и чёрный меч кузнечика насквозь пробил его ладошку и вышел с другой стороны ладони.
У него с тех пор на этом месте ужасный шрам.

- А как понять, что желание — скверное? — сказал голос девочки как бы сам собой, словно он стоял рядом с девочкой, как её брат, чуточку странный и бледный. Девочка даже словно бы обернулась на свой голос.

- Это тайна. Никто этого не знает. Кто знает, о чём думает сердце травы? Что на уме у кузнечика?
И вообще, по секрету: это не совсем кузнечик.

- А кто? — Сказали как-то разом, девочка и её перепуганный братец.

- Это что-то вроде падшего ангела — робко прошептал я, сам удивляясь своим словам.

- А я думала, что ангелы другие.. даже — падшие.

- Нет, они именно такие. Так их человек никогда не узнает, что это они: идеально спрятались, став кузнечиком.

- А любой кузнечик, падший ангел? — спросил голос мальчика у моего правого плеча.

- Смешной ты.. ну разумеется нет. Кузнечиков больше ангелов. Их столько же, сколько звёзд на небе. Даже больше: их миллиарды..
Ты представляешь что было бы с миром, если бы падших ангелов было.. миллиард и больше? Конец миру..

- Из-за кузнечиков? — испуганно подал свой голосок братец девочки.

- Я же сказал, не все падшие ангелы — кузнечики. То есть наоборот. Запутал ты меня..
Такого кузнечика сможет поймать только человек со светлым и смелым сердцем, и только имея в сердце — очень нежное и доброе желание…

И совсем смутившись, мои губы добавили: так рыцари когда-то для своих дам, шли на поединок с драконом..
Я сделал бессознательный жест прикрыть свои непоседливые губы, чтобы они не ляпнули чего-нибудь ещё.
И вот тут мой смуглый ангел сказал, впервые так осмелев при других мальчиках и ещё одной девочке (такие теневые девочки специально существуют, чтобы перед ними цвели и смелели сердца других девочек: они как голубые, призрачные тени на картинах Моне: лишь оттеняют дивную синеву воздуха, цветов и платьев, и сердца, словно бы закутанного в синеву)

— А если я тебя поцелую.. ты сможешь пойти на дракона? Ну, на кузнечика, то есть?

Теневая девочка хихикнула, но смуглый ангел грозно сверкнул на неё глазами - маленькая Настасья Филипповна! - и снова ласково и вопросительно повернулся ко мне.

- Это ведь.. не скверное желание? — добавила она и слегка покраснела (заосенилась, как мы тогда говорили).

- Не скверное.. — вымолвил я зардевшимся голоском, — ты точно хочешь, чтобы я для тебя поймал дракона.. ну, ангела с мечом, то есть, кузнечика?

- Хочу. Для меня. Сделаешь?

Я ощутил себя рыцарем..
И что с того, что я сам выдумал эту легенду? Порой свет солнца, отражённый луной, или преломлённый в волне, призме, более таинственный и подлинный, чем изначальный бледный свет.
Быть может в этом тайна не только бога в человеческих сердцах, но и тайна любви, поэзии: глупцу покажи страничку Андрея Платонова, Цветаевой, или кадр из фильма Тарковского, и он лишь усмехнётся и не увидит там божественной красоты: ему ещё нечем её увидеть, потому что внутренней красоты в нём трагически мало.
Моя легенда уже жила помимо меня, вне меня, в сердцах детей, и их встревоженные взгляды, перебегающие с меня на кузнечика и обратно, говорили о том, что это очень опасно, и что мою руку он может пронзить насквозь.

Если.. если.. как в сказках и легендах бывает: если сердце моё дрогнет, засомневается хоть на миг, и, главное — если моё сердце будет недостойно смуглого ангела и его поцелуя.
Я и правда уверовал в то, что этот огромный, прекрасный, но довольно жуткий кузнечик с чёрным мечом, может изувечить мою руку, и даже — душу.
Я ведь не рукой его должен бы взять — душой. Рука это так.. внешнее.
И вот, решился. Это было испытание моего чувства к смуглому ангелу: если в нём есть хотя бы капелька лжи, как это часто бывает в любви, которая как цветы, то завянет, то одуванчиком улетит бог знает куда, то появится вновь с весной.
Нет, мне нужна была достоверность вечной любви, чистой, без примеси, такой любви, на которую люди боятся отважиться, любя на земле чуточку — шёпотом, любя  с оглядкой: сберегая себя, жалея себя: боясь раствориться в другом и потерять себя в другом, не понимая ещё, что глумясь над такой любовью, сами же себя и выдают: потерять можно лишь то, чего и так мало, и, главное, потерять в том — что по сути, чуждо тебе, но на данный отрезок времени: полезно или приятно.
Глянув на свою правую, раскрытую руку, я как-то грустно улыбнулся смуглому ангелу.
Почему грустно? Я то знал, что люблю её по настоящему. Но ведь и миллионы людей на земле думают, что любят по настоящему, говорят вечные слова любви друг другу, которые по сути: лишь призраки и эхо слов иных веков, иных людей.

Людей вообще очень мало на земле. В основном, земля населена призраками. Но стоит человеку столкнуться с настоящей трагедией в любви, жизни, и он легко отречётся и от своих слов, и предаст и себя и любимого человека и Родину и бога, и… с ужасом поймёт, но смутно, как бы шёпотом: что он.. призрак.
Мне иногда снится, что я и мой смуглый ангел, стали от боли, некими демонами-амурами: я — одет как на бал, она — в прекрасном вечернем, чёрном платье на обнажённое тело, с чудесным и длинным вырезом, гармонично совпадающем с «вырезом» крыла над её правым плечом. Мы скитаемся вместе — всегда вместе, ибо два крыла на двоих, — и испытываем тех людей, которые говорят друг другу о вечной любви, и говорят бог знает что, так что порой и правда, очень трудно отделить человека от призрака, особенно, если эти слова и многие мысли, сказаны не просто в разных веках другими людьми, но ими же, в их прошлых или даже грядущих перерождениях.
И вот я и мой смуглый ангел — испытываем их: пронзаем смуглой стрелой, стрелами. Точнее, не их, а их любовь. И любовь темнеет, израненная. Они оказываются у бездны..
А чувствуется и живётся у бездны — иначе. Мы там обнажены и сердцем и судьбой и нам нечего скрывать и мы такие, какие есть.

И вот если после этой боли отношений, над бездной, всё те же слова вечной любви будут срываться с уст возлюбленных..
Я и мой смуглый ангел, даруем им рай, уже на земле: рай любви, и безграничного счастья.
Боже.. в таких моих снах, о смуглом ангеле и мне, в ходили дивные, страшные слухи, как о Бонни и Клайде любви. Нас боялись и молились нам, и многие люди боялись любить, боялись говорить вечные слова любви, потому что знали, что говорят неправду, знали.. что они — призраки.
Это я знаю, что мой смуглый ангел не призрак, и что она любит меня. Но она порой сомневается, что любит, потому что её любовь ко мне мерцает в веках, как луна в облаках, и она думает, милая, что любовь ко мне прошла.
Она просто иногда забывает… что у нас два крыла на двоих. И одно сердце.
Боже, если бы люди только знали, что призраки вовсе не выдумка и они давно живут рядом с нами и даже.. в нас, через нас, просто они проявляются иначе: на уровне слов.. не наших, чувств и мыслей, тоже, не наших, а кем-то сказанных, быть может века назад, недожитых вполне.

Итак, это была моя проверка: призрак я или человек?
Ноги мои стали какими-то блаженно лёгкими, как и сердце. Я даже улыбнулся сам себе, подбадривая себя: Саша, только не упади в обморок. Умоляю. Вот смеху то будет. Рыцарь.. пошёл на кузнечика, с голыми руками, как на медведя в старину, и в обморок упал. Что смуглый ангел скажет?
Тогда я потеряю смуглого ангела навсегда. Я буду.. скверным для неё. Недостойным её.

И вот прошли года. Много лет.
Ночь. Я лежу в постели и думаю о моём смуглом ангеле.
Где я? В Индии? На Мадагаскаре? Во Франции? В России?
Из окна виднеется лишь верхушка тополя вдалеке и фонарь, возле которого пролетела не то огромная бабочка, не то летучая мышь.
А это значит, за окном может быть и Индия, и Россия.
Хорошо что не Мадагаскар, и очень хорошо, что в моей постели нет пьяного пирата. Хорошо что я не женщина, и не попугай.
Боже, как это хорошо, быть мужчиной и любить моего смуглого ангела, в дивном образе женщины, а не кого то другого.

Лунные сумерки в спальне. Я поднял левую руку над лицом и рассматриваю её.
Тогда, в детстве, я смог поймать огромного кузнечика с мечом. Со сладким холодком в сердце, бьющимся как бы во все стороны света, я подошёл к моему смуглому ангелу, и, мысленно, как рыцарь перед своей дамой, встал на колени.
Но лишь мысленно. Потому что рядом были ребята, и они могли засмеяться, а это в детстве ранит больнее меча и когтей дракона.
Я протянул смуглому ангелу мой дрожащий кулачок, в котором было сердце травы: огромный кузнечик с мечом.
А значит, в моём детском кулачке была моя смерть, моя жизнь и моя любовь.
Боже.. как сейчас помню, как она ласково взяла мою ладошку в свои пальчики, именно — в пальчики, словно она была ранена, и поцеловала ладошку, а потом приблизилась ко мне и поцеловала меня в губы..
Вот тут я точно думал, что потеряю сознание от счастье и моё зелёное сердце выпрыгнет в траву..

Я лежу в постели и рассматриваю свою левую руку. Трогаю шрамик у себя на запястье.
Его сделала любовь. Много позднее того случая с кузнечиком.
Так вышло, что бесконечно любя моего смуглого ангела, я причинил ей ад. Не намеренно. Так в жизни бывает. Так порой в старину, бесконечно уставшие на непосильной работе, матери, «засыпали» своих детей в постели.
Так ребёнок порой, изувеченный, сквозь сон может закричать и даже ранить самое родное существо, которое спит рядом с ним.
Или вот: так чудовище, расцветая от любви, на миг раскрывается всеми своими ранами судьбы, всей тоской озябших веков по любимой, крыльями, и шипы на крыльях, раны судьбы,и нежность души, равно пронзают возлюбленную..
Я не о грубости говорю и не о насилии даже «с горяча», как бывает даже у добрых людей порой. Любимая знает, что у меня даже и тени грубой мысли не может быть о ней и о женщинах вообще, а не то что о грубой силе.

Есть какой-то странный и таинственный закон любви, и он сильнее жизни: если мы больше жизни любим того, кем нежно бьётся наше сердце, то мы, как бы в предвосхищении рая, загробной жизни, переносим точку опоры с себя, со своего телесного бытия, на любовь и существование любимой: мы живём дальше себя, словно грустные ангелы смотря на тех, кто ещё живёт — лишь собой, любит, лишь собой.
А это значит, что в такой любви, если любовь другого человека умерла.. или скрылась на время — что время для любви? Так, дрожь яблоневой, заневестившейся веточки в ночи.. любовь никогда не умирает, она может скрыться как луна, как зацветшая яблоня, до следующей весны, скрыться на год, на 100 лет, на 1000 лет, — то ты сам себе уже не нужен: ты собой жить не можешь, по той простой причине, что перенёс всё своё сокровище души и витальности.. нет, не на небо, как в Евангелии сказано, а на небеса небес: в душу и милое существование любимого человека, а значит, если ты собой уже не можешь жить, и тобой уже никто не живёт, ты не просто никому не нужен, тебя — и нет вовсе, а быть, тому, кого нет, больнее, чем не быть, и потому так сладостна мысль о самоубийстве, потому то в ней сияет некая сингулярность и дышащая, светлая точка звезды, иного бытия, когда ты был хоть как-то.. был хоть травкой в августе, или весенним дождём над бело-розовой яблоней.

Я сразился со своим драконом, когда покончил с собой, прошлой зимой.
Меня чудом спасли. Но шрам остался. Дракона никто не видел и врачи мне не верили, что это дракон.
И всё же я смог поймать и приручить смерть. Она была в моём кулачке.. как комарик-ангел в янтаре.
Я победил смерть. И себя победил, что самое страшное (люди наивные, не понимая, повторяя с чужих слов, страшные слова: победи себя..
Чем победить? Они задумывались хоть раз? Ну да бог с ними).
Меня больше нет без моего смуглого ангела. Я призрак. Я сердце в траве..
Нет, умирать я больше не хочу и не боюсь. Мне искренне грустно смотреть на детский страх смерти в религии. А это именно детский страх, потому что и религия ещё ребёнок. Ей только предстоит стать ангелом.
Страшно не умереть, а потерять родного человека. И для сердца ведь не важно, умер он, живёт ли в другом городе, стал он травой или кем-то ещё.
Ты потерял его навсегда, вот что страшно. Тут именно загробный ужас утраты.
А ещё я понял одну странную истину. Если бы я был более талантливым и смог протянуть её другим, я бы спас от самоубийства много людей.

Дело в том.. что я был — Там, по ту сторону жизни. У меня есть свой загробный опыт, и по Сю сторону — в любви, и по Ту сторону — жизни.
Оттуда ведь понимаешь, что любовь и жизнь — одно. Потому нам так часто кажется в настоящей любви, что мы любим больше жизни: просто любовь на земле, в её атмосфере чуждой, как на иной планете, движется медленней и нам хочется догнать подлинную жизнь, — счастье.
Да, лишь умерев, я понял, как бесконечно люблю моего смуглого ангела, и понял то, что она — моя жизнь. Не бог, не ангелы, не бессмертие души, а именно - она, она одна в целом мире. Потому что только рядом с ней мне интересен и бог и ангелы, а без неё — они как осенняя и ненужная листва в пустом небе.
Следовательно, она — мой бог, мой рай, мой ангел. Она — живая икона неба и его чудес.
Знаю, мужчины любят кидаться словами, но сердце чувствует ложь. Такие пёстрые слова на устах мужчин, как идиотические крылья куропаток и гусей, пририсованные к ангелам на картинах художников Возрождения.
Мы просто привыкли к этому бреду и уже не замечаем его.
Мне легко доказать, что мой смуглый ангел — мой бог, религия моя и небо моё.
Другие как могут доказать? Словами? Покупкой дорогого кольца? Букетом роз? Поступками?
Их тоже можно «пририсовать», как крылья куропаток к плечам любви. К сожалению, этому верят многие женщины.
А потом тот, кто клялся в вечной любви, бьёт женщину, или отбирает у неё детей.

Я докажу иначе: не поступком: всей жизнью своей: я всю жизнь свою обращу в молитвенное служение моему смуглому ангелу.
И как герой Ностальгии Тарковского, нёс свечу, прикрывая её от ветра, краем плаща и рукой, так и я пронесу свою любовь до конца своих дней и умру с именем моего ангела на устах.
Но этого ведь мало, правда? К тому же.. я сам себе дал фору: я уже… умирал, с именем моего ангела на устах.
А это, как не крути, довольно редкое явление: помнить, как умирал с именем ангела на устах, помнить, что был бесконечно предан любимой до самой смерти.
Быть может из-за этой странной ретроспективы, переливающейся через память, сердце и жизнь, мне и кажется.. что я уже любил моего смуглого ангела в прошлой жизни? Жизнях?
А может.. мне просто нужно было капельку умереть, чтобы вспомнить это?
Я вспомнил.. внахлёст: что любил её и 200 лет назад и буду любить через 200, 1000, 100000 - вечно.
Нет, я пронесу эту любовь ещё дальше. В иные века. В прошлые и грядущие, как бы осветив их, мою жизнь, живущую в этих веках. Я зажгу в них такой фантастический свет, что любимая увидит его отсветы в иных веках: это будет нежный свет моих стихов к ней..
Я донесу эту свечу любви до того момента, когда человечество станет единым сияющим ангелом, и вот тогда я обернусь всей своей вековой тоской, к любимой, и скажу ей: я люблю тебя..
И в этот миг, зашелестят, словно перья крыла, страницы моих стихов в разных веках, и века покроются, словно мурашками, тёплым шёпотом моих строк, моего признания в любви смуглому ангелу - покроются нежным именем смуглого ангела!!! - самые разные века сольются в единую, прекрасную песнь и молитву, восхваляющего моего бога — моего смуглого ангела, и в этот миг, лазурный томик моих стихов (Сердце в траве) упадёт с полочки чудесного московского ангела, спящего в постели, и она сквозь сон прошепчет своим дивным голоском: я люблю тебя.. люблю..
И слёзы сверкнут на её ресницах и в этот миг она и постель под ней и даже её милая, старая серая кошка с белыми лапками, приподнимутся над полом..

Но самое главное другое: лишь умерев и освободившись от бренного и нелепого тела, словно от смирительной рубашки, понимаешь: та невыносимая, бесконечная тоска по любимой, которая была на земле, и от которой ты хотел избавиться, умерев, на самом деле, очень даже маленькая, по сравнению с тоской по любимой — после смерти, потому что там нет тела и бесконечную тоску по любимой ничего уже не сдерживает.
Потому что есть малые и большие бесконечности. Это легко представить: если бы яблонь было бесконечное множество, то цветов на яблонях, было бы кратно больше этой начальной орбиты бесконечности, в прогрессии.
И по этой фатальной и замкнутой «орбите» бесконечности, человеческая боль, сомнение, обида, страх, могут блуждать 10, 100, 10 000 лет, и так и не найти выхода.
Если приглядеться к миру, то мы увидим по сути, увеличенные до бреда, словно тени от фонарей, мировые трагедии, являющиеся чем-то бесконечно маленьким, как ранка ребёнка, но они блуждают уже века и не могут выбраться на свет.
Так и трагедии любви.

Я многое узнал о тайнах жизни, красоты и бога, Там, после смерти. Узнал много того, чего не надо знать человеку.
Я мог бы легко.. искусить до тотального крушения веры, любого верующего, самого набожного монаха любой конфессии, приоткрыв ему некую тайну, но не полностью.
Но главное, что я узнал — Там, это тайну любви и моей любви к смуглому ангелу.
Я знаю, что она настоящая. До того настоящая, что если моей ангел проживёт на земле 1000 лет, с учётом перевоплощений, то она больше не встретит такую любовь. И она сама это смутно знает. В этом трагедия наша: мы не можем быть вместе, и порознь, мучаемся. Но по разному. Как на качелях.. перевоплощений и простого времени: когда она, милая, поймёт, что нуждается во мне? Не знаю. Главное, что поймёт. И не важно, через 40 лет, в старости, или через 200, 500 лет, когда будет прелестной индианочкой, или травкой где-то на Мадагаскаре..
Знаю, что лет через 200 она снова позовёт меня, затоскуя по мне. А меня не будет на земле. Но у её дома кротко расцветёт яблоня в ноябре..
Я начну своё медленное паломничество к ней. Когда я появлюсь на свет, она уже будет старенькой, но с всё таким же прелестным носиком, который с ней словно путешествует из одного воплощение, в другое.
Мне будет 20 лет, когда я дойду к ней на её зов. Ей тогда будет уже 90 лет. Но мне это не будет важно. Я.. как рыцарь, склонюсь к её милым, старым и худеньким ножкам и поцелую их, и она обнимет мою голову и сквозь слёзы прошепчет: я тебя ждала. я тебя звала. И ты пришёл.. ты снова пришёл, любимый.
Господи.. да ради одних этих слов, я готов пройти пешком триста лет, лишь бы склониться к милым ногам моему смуглого ангела..

Это я просто урод времени, и мне чувством легко перенестись если не в будущее, то в тоску по любимой, в будущее, на 200, 1000, и даже 10000 лет, когда ветвь человечества расщепится, и многие люди станут подобны ангелам.
Я же не виноват, что я — урод, и тысячелетней тоской скучаю по моему смуглому ангелу..
Такая любовь даётся человеку лишь раз в жизни. Во всей совокупности жизней.
И это моя вина.. а не её, что я её потерял. Потерял навсегда доверие и любовь моего смуглого ангела.
И ангелы отметили меня, словно Каина, печатью на руке: запястье, это ведь чело поэта..
Я точно знаю, что мне нет места в раю. Я никогда не буду с любимой. Этой моя вечная боль.
Не хочу её мучить и смущать в раю. Я стал чудовищем..
Вы можете представить чудовище в раю?
Это не шутка и не гипербола. Мне мерзок рай..
Я бы не хотел там встретиться с богом или ангелами. Иначе вышла бы байроническая сцена и скандал. И полетели бы перья в цветы..
Меня бы снова выгнали из рая и сослали на далёкую планету или, что иногда практикуется в раю для особо опасных: сослали бы в средние века: любимая живёт в 21 веке, а я.. в 14, где-нибудь в Авиньоне. Разве это не ад? Это больше чем ад.
Но главное.. я не смог просто пройти мимо бога или поклониться ему. Я бы не смог не задать ему вопроса: за что?

За что ты создал меня, всего меня, в ком каждый атом поёт о смуглом ангеле и дышит ею так, как и крылья птицы не дышат воздухом, как цветок не дышит солнцем.
Мне не нужны ни красоты искусства, ни сокровища мира, ни бессмертие души, ни другие женщины, ни жизнь, ни рай ни.. даже Ты, боже, потому что всё теряет смысл, без моего смуглого ангела.
Ты мне скажешь: здесь, в раю.. всё — любовь, и я буду любим..
Мне не нужен такой рай. Я отрекаюсь от такого рая: он и ноготка моего смуглого ангела не стоит, со всей его небесной молью.
В раю… иногда любовь умирает. На небесах этого ещё не понимают. А я хочу сохранить мою вечную любовь, променяв её.. на вечную жизнь: зачем мне она без смуглого ангела?
Боже.. как я могу быть в раю вместе с моим ангелом, если там будет.. её возлюбленный?
Смогу ли я проснуться с ней вместе, как на земле, прильнув лицом к её милой, тёплой подмышечке?
Да все цветы рая не смогут мне заменить чудесной подмышечки смуглого ангела..
Или в раю просто не знают о чудесных подмышечках смуглого ангела? И о других её чудесах?

Ах, я бы мог легко искусить твоих ангелов: просто приведя ангела с завязанными глазами к постели моего спящего смуглого ангела.
Твой ангел встал бы на колени перед ней и прильнул бы лицом к её милой подмышечке, тёплому лону..
И пальцами яркими, словно яблонево-лиловой, медленной метелью лепестков, пробежался бы по её долгой прелести бёдер и ножек, и моя возлюбленная отозвалась бы мурашками, целуя ими касания ангела, как бы приподнимаясь на цыпочках кожи к лиловым устам касаний его..
Я бы даже не ревновал, а наслаждался слиянием ангелов. Полнолунием ангелов!
Ангел бы пал.. он бы понял, что такого счастья нет в раю.
Он бы рассказал о чудесном земном смуглом ангеле на небесах, и на следующую ночь.. небо бы опустело: все ангелы были бы в Москве. На той самой улице. Возле её милого дома осенняя листва шумела бы по особенному: шелестом исполинских крыльев: ангелы были бы в кафе, работали бы дворниками, мило ей улыбаясь своими загорелыми, восточными лицами, (люди думали бы, что это гастарбайтеры), продавали бы ей чай в магазине и её любимое миндальное печенье, и даже работали бы.. мастерами по шугарингу: эти самые счастливые: там вакансия: 10 000 ангелов на место. больше чем в Хогвартс, Мхат, Мгу вместе взятые за много лет.

Мне не нужен рай Мышкиных (князь), где все одинаково бледно и тихо любят друг друга одной любовью: и деда Егора и любимого человека и соперницу, причинившую много боли и мышонка — у вас есть мыши в раю? Жаль.. они так страдали на земле..
Вот бы мне попасть.. в Рай животных. Есть такой? Как раньше были вагоны первого класса, где ездили «господа», и четвёртого. Там мои друзья..
4-й и 5-й день творения, это ведь настоящий рай, да? А всё что после.. уже утрата его и погибель. Вот в чём секрет ваш и трагедия человечества: оно взяло за идеал — погибель: гнусный рай людей. А всё что выше человека (а любовь стремится вырваться из мерзости «человечности», с его кровожадными призраками страхов, сомнений, обид), априори считается грехом и натравливается верный пёс — мораль.
И я не про телесность говорю, или про высшие качества души: всё это — душа, и тело — тоже душа, но раненая, словно тусклое стекло,, и много раньше христианства тёмные и злые люди сделали эту ошибку: разделив тело и душу, приравняв человеческое — к телу, а все лучшие качества души — к человечности.
Я хочу рай.. где два сердца вместе, горят ярче любого рая и любовь в них, таинственней, чем жизнь на далёкой звезде.

Рай — у колен моего смуглого ангела. А то что я вижу вокруг.. — не рай, а жалкая пародия.
Видишь каким я стал злым, Господи? Прости.. без моего смуглого ангела и любви, я стал — чудовищем.
Почему, боже? Почему? Создав меня всецело для того, чтобы я любил моего ангела, и в этом была бы цель и смысл моей жизни.. ты разлучил меня с Ней, отнял у меня больше, чем потерял Демон, утратив Небеса?
Я утратил самую прекрасную женщину в мире..
За что, боже? За что ты нас разлучил??
Но иногда, — я это точно знаю, — когда в раю будет вечер, и три луны взойдут на небесах, я тайно проберусь в рай, в тёмном плаще крыльев, и, прислонившись к высокой, зацветшей яблоне, буду с нежной улыбкой смотреть, как мой смуглый ангел играет в траве со своими милыми детьми.
Это будет мой рай.. иногда приходить вот так и смотреть на счастье моего смуглого ангела.
К моей ноге подойдёт мой милый, крылатый Барсик, потрётся как раньше, нежно мяукнув, признав меня, даже в моём зверином облике. Моя нога уже не как у человека, на ней звериная шерсть демона.
Моё тело — в шрамах.
Поцеловав травку в раю, по которой ходила любимая, я вернусь обратно, «к себе», прихрамывая.
Со мной по травке будет идти мой верный кот (чёрный верх, белый низ, как на балу у падших ангелов положено). На его носике — тёмная клякса (как положено у котов поэтов).
Милые вы мои..  Как долго выдержать сердцу человека в раю? Не разорвётся ли оно от боли и счастья?