О побеге из детского сада

Вообще помнить себя я начала довольно рано, а именно- с трехлетнего возраста. Правда, моя кузина Ира говорит, что это поздно: себя она, видите ли, помнит еще в коляске с болтающейся где-то в поднебесье погремушкой и кусочком синего-синего неба, однако меня память миловала: вспоминать полную обездвиженность, немоту, мокрый зад в какашках и погремушку в конце тоннеля- не те впечатления, которые я бы хотела оставить от детства.

Первое мое воспоминание является эпизодичным и довольно бессвязным- разноцветные камушки на дне фонтана в славном граде Минске. Зато второе отличается редкой сюжетностью. Накануне происшествия с моей подругой Лилькой приключился страшный казус. Так как в детском саду туалет был строго по расписанию, каждый детсадовец жил мечтой уложиться в заданные сроки. Если сие удавалось, ребенок был счастлив и весел, как в рекламе памперсов. Если выполнить ежедневную норму в срок не представлялось возможным, на лице киндера проступали признаки жесточайшей борьбы, сама физия принимала самое сосредоточенное выражение, а перед внутренним взором злобно хохотал вожделенный горшок. Не все были в состоянии выдержать этот гогот, и в один прекрасный день Лилька от безнадеги обкакалась. То, что последовало потом, напомнило страшную сказку похлеще, чем про бабу-Ягу. Воспиталка, бледная от гнева, поволокла ревущую навзрыд Лильку на лобное место, где ее прилюдно четвертовали. На глазах у всей притихшей группы Лильку раздели донага, вымыли под душем, одели, а всем остальным пригрозили, что если кто до горшка не дотерпит, тоже будет предан анафеме. Понятное дело, что после такого потрясения я была бы не я, если бы на следующий день в противоречие всем нормам не обделалась. Поначалу я пришла в ужас, картины прилюдной казни, не успевшие померкнуть, живо предстали передо мной во всем своем мрачном великолепии. Будучи деятельным ребенком, я вмиг осознала, что на это я пойтить не могу, а посему явка с повинной к воспиталке была отметена за профнепригодностью данного варианта. Второй вариянт мне импонировал больше, и он включал в себя подробный план действий, которые я до этого ни разу не совершала- побег из тюряги, тропу до дома в полном одиночестве, набор сложного входного кода и побывку у дверей квартиры, пока меня не обнаружат. Действовать я начала незамедлительно, пока не раскрылось мое преступление. Еще за несколько дней до события я заприметила за верандой пышный куст. Куст обладал двумя бесценными свойствами, которые поднимали его значимость в моих глазах неимоверно. Во-первых, в его ветках можно было спрятаться, и фиг бы кто тебя нашел, а во-вторых, за кустом были выломаны прутья детсадовской клетки. Не иначе как мои предшественники по ночам орудовали пилой и через спасительную дырку бегали за пивом. Зайдя за веранду, на которой ничего не подозревающая пока воспиталка весело трепалась с коллегой по цеху, я шмыгнула в куст, а оттуда через дырку выбралась на свободу. Свобода ошеломила меня своим великолепием и габаритами. Я была совсем одна на огромной улице, как взрослая, и если бы не какашки в моих штанах, меня бы распирало от гордости. Дальше по сценарию предстояла тропа до дома. Ее я знала с закрытыми глазами. Важно вышагивая, я добрела до родимого подъезда. Передо мной уже замаячил силуэт спасительной шлюпки в этом холодном океане детсадовского равнодушия, как вдруг произошла досадная оплошность- тот самый айсберг, который потопил "Титаник" моей экспедиции. Код на входной двери был слишком высок для трехлетнего шпенделя, и как я ни пыталась, дотянуться не могла. От огорчения я громко и горько разрыдалась, однако каким же божественным выглядело в этой катастрофической ситуации появление моей мамы... Дверь просто открылась, а там она...

Со слов маман, когда мы с ней разбирали эту историю не так давно, выходило, что именно в этот прекрасный момент вздумалось ей отчалить в магазин за провиантом. Спускаясь на лифте и услышав детский рев еще за версту, она с удовольствием думала, какая она, моя мамахен, прекрасная мать, и какая негодяйка Ленка со второго этажа, у которой Лёшка так орёт. В роли идеальной матери она пребывала ровно до того момента, пока не открыла дверь подъезда, потому как картина мира пошатнулась и, выписывая круголя, упала в обморок. Собственное чадо, которое по приговору должно было отбывать часы в детском саду, кушая пироженку и играя с чудесными детишками в трик-трак, стояло перед ней, размазывая сопли по щекам, смердело и вопило во всю мощь своих легких. Опомнившись от шока, маман сгребла меня в охапку, оттащила домой и совершила помыв без свидетелей, чего, собственно, я изначально и добивалась. Потом курс изменился с магазина на детский сад, и маман, полная гнева, ракетой полетела выяснять, почему ее ребенок вместо пироженок под приглядом разгуливает по району один и весь в дерьме... Подробности бойни и куцые перья воспиталки милосердно оставим без подробностей...