Память сердца

Ночь без тебя. Сны без тебя.
Руки мои без тебя и губы… жизнь моя без тебя.
Когда тебя долго со мною нет, кажется, что ты не существуешь, и тебя выдумало стосковавшееся по тебе сердце.
Или я не существую и сам себя выдумал, нарочно, для любви к тебе.
Я словно недавно родился и совсем ничего не умею ещё, жить не умею. Одно лишь умею: любить тебя… больше жизни. Словно я любил тебя всегда, даже когда меня ещё не было.
Декарт ошибался: люблю, следовательно — существую.
Разлюбить тебя, всё равно что умереть. И это залог моей верности тебе. Ты сразу поймёшь, что я тебя разлюбил или изменил: я просто умру в тот же миг. В своей постели или.. в постели другой женщины.
Пойти к другой женщине в постель, всё равно что пойти на эшафот.

Может, мы снова поссорились, странно поссорились, и я чуточку разлюбил тебя, и мне этого хватило, чтобы умереть?
Меня нет без тебя. Меня, как только меня, больше нет, да и не было никогда.
Смутно помню, что страшно было оглядываться на своё прошлое, где мы с тобой ещё не встретились.
Я робко подходил к воспоминаниям детства, юности, первой несчастной любви, как к бездне среди ночи: не видно, где кончается земля и начинается бездна и звёздная ночь: звёзды начинались под моими ногами.
Возьму маленькое воспоминание, словно камушек, и брошу его на пол, и оно сорвётся в бездонную тьму: однажды в детстве я упал во сне с постели, на пол. Рядом, бабушка мучилась бессонницей, и от моего падения, вскрикнула, и я закричал от этого, закричал оттого, что совсем забыл, что рядом со мной, спит бабушка, что бабушка вообще существует, и мне до ужаса представилось, что от моего падения — вскрикнула сирень цветов на окне, а возможно и звёзды за окном, словно между мною, моим падением, цветами и звёздами, была тайная связь, и мы были одним целым, а может были только звёзды, цветы и бабушка о чём-то плакала возле окна, а меня не было вовсе: я умер.

Боже мой… я боялся своих воспоминаний, в которых не было тебя, как бездны, к которой я по ночам зачем-то подходил, как вор, или убийца, возвращающийся на место преступления.
Или как язычник: там полыхал обнажённый космос.
Там звёзды летели куда-то, осенняя листва шелестела зачем-то. Я там кого-то любил, спал с чужими людьми и просыпался с чужими людьми, как в бреду, тоскуя по тебе, по свету и смыслу моей жизни.
Я о тебе мечтал, как о чуде. Мечтал о тебе, о таинственной жизни на далёкой звезде в Поясе Ориона (ах, я тогда ещё не знал, что у тебя есть две красавицы сестрёнки, но ты — самая яркая из них!), и не менее таинственной жизни в почти космических глубинах океана.
Моё сердце томилось и дрожало без тебя в этом мире, как трава на осеннем ветру.
Да, без любви к тебе — меня нет.

Когда я лежу в постели без тебя, мне мерещится, что меня всё ещё нет, что на постели растёт робкая травка, да два василька в траве — мои бессонные глаза. Бессонная синева…
Меня всё ещё нет? Да, я ещё не встретил тебя, я — сплошное предчувствие тебя. Я — томление по тебе, в природе.
Посмотри в окно: облака летят как перелётные, сизокрылые ангелы, шумит листва и клён роняет свой алый лист, словно кто-то пырнул его в тёмном переулке и он истекает кровью.
Травка волнуется… словно кто-то невидимый гладит её, утешает.
Вся природа томится по тебе одной…
Я тоже так тосковал, когда ещё не встретил тебя.
Мне и сейчас кажется, что ты мне приснилась: встретить такое чудо как ты, так же фантастично, как найти жизнь на далёкой звезде.
Об этом бы стали кричать все газеты. О жизни на далёкой звезде… и о нашей любви.

Я на земле ещё не видел такой любви, как наша, и не читал о ней. Она неземная. Ты… неземная.
Меня ещё нет. Я шелест листвы на осеннем ветру.
Моё сердце медленно падает алым листом к твоим милым ногам: ты идёшь по тропинке в парке и задумалась о чём-то… ты ещё не знаешь меня, но ты улыбнулась чему-то в душе, глядя на лист: ты подняла тогда его и теперь он у тебя как закладочка в книге Шмелёва - Пути небесные.
Где ты сейчас? Любить тебя, всё равно что жить. Жить с тобой… значит — быть.
Тебя нет со мной, значит, и меня нет.
Кто я? Что я?

Лежу в ночи в постели. Постель среди ночи…
Нет ни города, ни домов, людей ещё нет.
Я словно лежу в постели на далёкой, одинокой планете, и томлюсь по тебе.
Чтобы не сойти с ума без тебя среди тьмы, за миллион миль от тебя, я говорю с тобой вслух.
Мне нравится ощущать на губах твоё милое, тёплое имя.
Произнесу его и затихну. Тишина, глубокая, округлая тишина, почти как в космосе.
Слышно, как бьётся сердце. Шумит о чём-то листва за окном. Кровь течёт по венам…
Карие веточки вен растут на постели. Сердце моё прозрачно дрожит, как последний листок на ветру…
Снова шепчу твоё имя… Возможно, я ещё жив.
Затихаю. Подношу пальцы к губам: они ещё дрожат теплотой твоего имени…
Глажу свои губы и повторяю медленно твоё имя, шёпотом, а потом, громче, и снова шёпотом, словно кручу ручку старого радио и ловлю сигнал с далёкого города, или с далёкой звезды.. не важно.
Я глажу пальцами губы и твоё тёплое имя.
Замираю и улыбаюсь от счастья с твоим именем на губах, и пальцы доверчиво подчиняются чуточку влажным губам и словно улыбаются вместе с ними.
Похоже на мастурбацию ангела… в сумасшедшем доме.

Слёзы на глазах. Слёзы на пальцах. Не понятно, кто кого утешает…
Снова говорю с тобой в ночи. Говорю с ночью, шелестом листвы и милыми звёздами.
Они такие прекрасные… говорить с ними, всё равно что говорить с тобой, когда ты за закрытой дверью после нашей ссоры и я, прижавшись к двери ладонями и лицом, что-то говорю тебе, говорю...
Интересно можно поссориться вон с той звёздочкой, крайней справа, в Поясе Ориона?
Поссориться со звездой, и умереть. Снова.
Говорить, говорить, бредить тобою в ночи, привстать на цыпочки губ и… оторваться от земли, переселиться в слова, блаженно забыв о теле, одинокой прохладе постели…
Ощущение свободы и полёта. Мои слова падают в небо… спиной.

И снова стою над бездной в ночи. Моя постель над бездной.
Нет тебя, а значит и мира больше нет. Мир не нужен без тебя.
Воспоминание юности. Тебя ещё со мною нет. Мир словно был сотворён совсем недавно, на днях: дотронься до реки, листвы — испачкаешь душу синевой!
Да, тебя словно ещё нет на земле и ты нежно сопричастна мгновенной синеве меж облаков, шелесту осенней листвы под ногами…
Почему под ногами?
Я с друзьями — на крыше высокого дома. Счастье, вместе с ветром осени, бьёт в грудь. Я пьян то ли от вина, то ли от влюблённости.
Мне так хорошо… что хочется коснуться бездны, пройтись над бездной, чтобы хоть как-то уравновесить цветение бездны во мне, с бездной внешней.
Я забираюсь крыши, улыбаюсь девушке и расправляю руки крестом.
Ветер, милый ветер, зарывается под мою распахнутую синюю курточку и словно цветёт у меня на спине, смутной, заплечной памятью о крыльях.
Закрываю глаза и иду над бездной, как лунатик любви.
Женский вскрик, приглушённый ладонью, сорванный ладонью, словно свечу загасили рукой.
Кто-то подбегает ко мне и крепко обнимает, прижимая к себе: девушка? Ангел?
Забирается ко мне. Я открываю глаза…
Это девушка. Карий ветерок её волос развевается за плечами.
Беру её лицо в ладони, смотрю в её милые глаза, цвета ласточкина крыла, чуточку разного цвета, и целую долгим поцелуем.
Снова закрываю глаза. И она закрывает. Чувствую в ладони своей, цветение её волос, ветра…
В её руке цветёт моя рука. Мира нет. Есть я и она.
Может, всё же — ангел?

Хочется, чтобы это был ангел.
Это идеальное алиби. Странно дело: мне стыдно… что я до встречи с тобой, родная моя, с кем-то встречался, дарил кому-то первый трепет своего сердца, свои первые сны… как цветы.
Уже потом ты призналась мне, что в тоже время, осенью, в другом городе, ты целовалась на крыше с парнем и земля плыла у тебя под ногами…
Значит, я предчувствовал тебя, я чуточку целовался с тобой, с ангелом моим, когда ещё и не встретил тебя…
Наверное, так изменяют ангелы… в сумасшедшем доме, в смирительной рубашке туго стянутых крыльев: они освобождаются от них по ночам.
Это и правда похоже на безумие: тебя нет со мною в постели…
Я не могу обнять тебя и быть может никогда не обниму.
Словно на спиритическом сеансе, быть может, буду слышать время от времени, шорохи твоих писем, огоньки звуков твоих редких звонков.
Мой стих к тебе, сама собой упадёт со стола, ненужный и бессмысленный, словно осенний листок.

Лежу в ночи. Ночь лежит со мною в постели. Письма твои лежат со мною в постели.
Набоков говорил, что взял бы с собою на луну, собрание сочинений Чехова.
Ты не любишь Чехова. Он не любит людей. Значит и я чуточку не люблю Чехова.
Но по ночам всё же прокрадываюсь к нему и зачитываюсь, прижимая к груди.
Родная… я изменяю тебя по ночам — с Чеховым. Прости.
Знаешь, я бы ни одну книгу не взял с собой на луну или в полёт к далёкой звезде: я бы взял твои письма ко мне: мой рай и мой вечный трепет в ночи.

Слёзы на глазах… словно запястье души порезано. Истекаю слезами, душой, думая о тебе.
Моё существование без тебя, расщепляется на душу и тело.
У души есть больше шансов прийти к тебе, где бы ты не была сейчас.
Тело умрёт, а душа, лунатиком бессмертия, поднимется по лестнице к тебе, пройдёт сквозь дверь…
Твоя милая кошка с белыми носочками, замрёт в коридоре и блеснёт глазами на меня, и улыбнётся хвостом, и дальше пойдёт, и я пойду дальше. Войду в твою спальню.
Ты лежишь в постели в своей чёрно-зелёной пижамке. Рядом с тобой лежит мужчина.
Возле тебя, на краешек постели, есть маленькое свободное место: как тогда, на крыше…
Я неслышно ложусь рядом с тобой. Лицом к лицу, как раньше: на расстоянии дыхания от тебя.
Любуюсь тобой, спящей. Ангелы в твоей комнате, странно смотрят на нас. Это какой-то рай с бирюзовыми шторками.
Рядом с тобой не нужен рай…

Но пока этого нет, и я просто лежу на краешке своей постели и словно чувствую движение Земли в космическом пространстве.
Держусь руками за постель и письма твои, чтобы не упасть.
Я чувствую движение души на орбитах реинкарнаций. Чувствую их центростремительную силу, выбрасывающую меня куда-то… к тебе, всё время к тебе: так в шторм, после кораблекрушения, на девственный остров выбросило Робинзона.
Моё сердце укачивает на этих орбитах.
Я помню, как встретил тебя в итальянском Авиньоне 14 века. Ты вышла из церкви в чудесный апрельский день с сиреневыми цветами, прижатыми к груди. Была пятница. Карий ветерок развевался у тебя за плечами…
Во времена Декарта, меня за что-то казнили на эшафоте и перед смертью я повторял твоё милое имя, жадно ища глазами тебя в толпе...
Я помню, как через 500 лет, я полечу вместе с тобой на далёкую планету, сиреневую, как твои ноготки, которые я так любил целовать.
Мы с тобой поссорились где-то там, в созвездии Скорпиона.
Ты пропала. Вышла в открытый космос. Я лёг на краешек постели, отвернулся к полнолунию иллюминатора: сияли звёзды, ты, милая, была среди звёзд, словно ангел…
Я любуюсь тобой и пишу тебе любовное письмо сиреневыми чернилами. В нём всё моё сердце. Мне кажется, я пишу такое письмо тебе в самых разных веках: они шелестят осенней листвой… и опадают в вечность и под милые ноги твои.
Вот бы выйти в открытый космос, и там, среди звёзд, отдать тебе это письмо…
Да, тогда была осень, но среди звёзд, это не так заметно, хотя они шелестят своим пёстрым мерцанием, словно листва в ноябре.

Неужели я никогда тебя не увижу? Не коснусь твоих губ, милых рук?
Это же невыносимо. Это так же безумно, блаженно-безумно, — знать что ты есть, и не мочь тебя коснуться!!, —  как если бы за этой стеной, рядом с постелью, у таинственных соседей, был рай.
Там цвели бы дивные сиреневые цветы и летали бы ласточки и ангел сидел бы у ночного окна, прижав колени крыльев к груди.
И никто не знает об этом чуде, что вот это окошко в ночи, горит не просто так — там рай.
И лишь одинокая влюблённая девушка в синеньком плащике бредущая по улице, остановится на миг и улыбнётся окошку, и даже не обратит внимание на моё тёмное окно, на меня в постели, шепчущего в ночи твоё милое имя.
Она не заметит… ад, хотя быть может она с ним знакома.
Вот бы она поднялась, постучалась ко мне в дверь… хоть бы кто-нибудь постучал.
Я схожу с ума от одиночества.
Без тебя схожу с ума, любовь моя...