О душе и звёздах

​Вечереет. Вечер реет. Весна заметает дорогу светом и счастьем.
Зажёгся фонарь возле одинокого дерева, осветив ветки белоснежной тишиной: кажется, что выпал снег.
Островок снега посреди моря весны.
Снег словно бы вернулся неприкаянным призраком на то место, где он.. умер, когда-то.
Мальчик идёт с мамой по дорожке в парке и стреляет из игрушечного автомата по птицам, деревьям, последнему отблеску солнца на далёком окне, по фонарям.
Мама идёт с ним и не замечает его игры, войны незримой и безумной. Идёт как ангел белоснежный.
У мальчика счастье блестит в глазах.
Я иду к нему и ангелу навстречу. Мне почему-то бесконечно грустно и больно от всего этого.
Солнце убитое, лежит в траве. Раненые птицы упал в закат..
Мир рушится на глазах, а люди проходят мимо, не замечая этого. Как всегда…
 
Мальчик улыбается и в азарте нездешнего счастья стреляет в меня.
Я подыгрываю ему, падаю на дорожку в парке, схватившись за сердце.
Ребёнок замер. Улыбка слетела с его лица как осенний лист.
Ангел тоже замер и обернулся: свет фонаря заметает светом лежащего на дорожке, под деревом, молодого человека.
Мальчик оглядывается в ужасе на расстрелянный мир…
Так бывает, совпало просто — ссора с любимой, боль в сердце, рушащийся на глазах мир и мальчик, стреляющий в мир и сердце моё.
Я убит. Меня нет.
Да и мира, быть может, нет и не было никогда.
 
Шопенгауэр, вроде, писал, что мир есть ложь и его нет: стоит закрыть глаза и он исчезнет.
В отношениях тоже так бывает: закроешь глаза сердца, осязаний… и мир нежно исчезнет, и пощёчина просияет из пустоты, словно птица, вылетевшая из ало полыхающих зарослей октября и ночи.
Я виновен перед любимой: я солгал ей.
И она, по всем законам Шопенгауэра, будь он неладен, исчезла.
Часто бывает, что при разрыве отношений, женщина или мужчина забирают с собой свои вещи, нажитое вместе добро.
Любимая.. забрала у меня всё, не желая этого: весну, солнце и звёзды, деревья милые и птиц: целый мир забрала.
Только теперь я понял, что всё это принадлежало ей.
Хотя многое из этого я ей сам подарил…
 
Я сам всё разрушил. Солгал однажды из благих побуждений. Ложь проявилась, словно моя душа на фото в аду.
А потом… был ад измены.
Кто сказал, что ада нет? Я атеист, но я теперь знаю, что есть не только ад, но и.. рай.
Но ад всегда вдали от нас, в душе другого человека, кем мы живём, и потому невозможно проникнуть в этот ад и покинуть его: это солнце ада опаляет нас и сжигает на расстоянии.
Также ад бывает и в нашей душе, но как бы тоже.. вдали от нас, т.к. мы вдали от своей души: в пустоте и тьме.
Рай тоже есть, точнее — был: это какое-то грустное свойство рая: он сразу — был и утрачен навеки, он полыхает синевой и листвой где-то там, за плечами крыльев.
 
Да, я изменил любимой и солгал… но лишь в её сердце.
Она искренне верит, что я ей изменил.
Если честно, на моём месте, тогда, изменило большинство мужчин, а я остался ей верен.
Что сдерживает большинство людей от греха и порока у верующих и атеистов?
Ад наказания: совести, закона, бога… не важно.
Не от полноты души не грешат, а от страха быть уличённым.
Если бы погасить на одну ночь, как фонарь, рай и бога, совесть и законы общества, то мир был бы разграблен, изнасилован и распят в эту ночь.
В мире без бога, как-то странно случился бы бог, тишина о нём, идеально круглая, размером с луну, затмевающей солнце: может быть поэтому некоторые в ночи порока.. ищут ад и рай.
 
Это было похоже на кошмар наяву, ухмылку крыльев ангела в аду.
Я был в другом городе, скучал по любимой, и, когда говорbk c ней по телефону, почему-то смотрел на звезду в тёмном окне: казалось, я дозвонился до далёкой звезды, где и живёт любимая.
Мы как-то привыкли к безумию расстояний, но на самом деле, они, одни из самых экзистенциальных вещей в мире.
Влюблённые и ребёнок в первый день в детском саду догадываются об этом.
Мы совершенно равнодушно оглядываемся на трагедию землетрясения в 16 веке на юге Испании, на гибель Цветаевой, Лорки.
Чем отличается трагедия от нас за 500 лет и за 500 км?
И то и то мы толком не видим, они на одной плоскости отдаления.
Или всё дело в том, что люди в отдалении пространства — живут сейчас?
Но если любишь, т.е. чувствуешь дальше себя, то открываешь маленькую тайну бессмертия души и жизни после смерти: все почему-то ищут эти тайны в будущем, а нужно только.. обернуться душой, почти как Орфей, обретя сразу рай и ад и.. потеряв любимую.
Все это для нас сглажено расстоянием: подушка безопасности, устремляющаяся в нас с голубой мягкостью дней и лет, как бы смутно говоря нам, что мир и сердце в нём, когда-то разбились.
 
Не знаю, быть может со мной что-то не так, но на меня порой накатывает время, девятым валом тёмной громады расстояний обрушиваясь посреди ночи и дня, и тогда я буквально рыдаю от осознания гибели Цветаевой, словно она повесилась только вчера, исхожу слезами от женских и детских криков под обломками мира в Испании 16 века.
В Библии говорится, что в конце времён — времени не станет.
Но для влюблённых.. конец света может случиться в любой миг.
Мы привыкли к пустоте жизни, дыша ею, пытаясь сказать самые главные и нежные слова в ней, но, не слыша слов в безвоздушном пространстве гордыни, лжи, эгоизма, думаем, что слов эти нет, любви, истины — нет.
Есть в любви что-то от взрыва сверхновой, когда весной света полыхают пространства, а сердце словно бы блаженно расширяется в мир.
Во тьме остаётся лишь малая нейтронная звезда, размером с луну: её вещество до того плотное, что щепотка её на Земле, весила бы тысячи тонн.
В ней нет больше пустоты — сплошная душа и свет, который… порой даже не может покинуть звезду и она для других превращается в чёрную дыру: образ поэта, и, быть может, зла и порока.
 
Я был далеко от любимой: почти на другой звезде.
Вечером позвали на андеграундную вечеринку, развеяться.
В сердце была пустота, темнота вдали от любимой.
Вокруг этой темноты медленно вращались, приближаясь по странным, пьяным орбитам, лица женщин, мужчин, сирень за окном и даже идеально-круглые, как планеты — другие века (сглаженные до круглоты, вращением в пустоте).
В одной дальней и сумрачной комнате, из которой музыка виделась как полоска света утром из-под двери, на белом диване сидела женщина в очках, поджав колени в тёмных брюках, к груди: колени были похожи на сложенные, тёмные крылья.
Так уж вышло, что я случайно выпил в бокале вина, стоявшего на столике, словно аленький цветочек, наркотическое вещество, к тому же — возбуждающее.
Я был закрыт с ангелом в комнате.
Мира больше не было. Слёз у женщины больше не было.
 
Я сидел возле женщины и говорил с ней и луной за окном.
Держал цветок вина перед собой: он рос как бы из моей груди, пустоты: казалось, я держал в руках своё обнажённое сердце.
Оно нежно билось во все стороны мира, и мне почему-то было стыдно, что лунная женщина смотрит на моё сердце, которое я подносил к губам, делая маленькие глотки.
Я прикрывал сердце рукой, но это не помогало. Мои ладони стали прозрачными и как бы намокли лунным светом.
В какой-то миг я почувствовал себя совершенно обнажённым и беззащитным перед женщиной, а моё сердце.. бокал вина в руках, стал моей душой, испытывающей чудовищную вину перед кем-то незримым.
Я пожелал спрятаться в свою вину, вино — весь, оставив тело, обнажённость мою — женщине, словно ненужный, бледный шум листвы существования.
Тело стало моей одеждой, совершенно мне не нужной, а колени крыльев женщины были озябшими.
Проявив простую галантность, человеколюбие даже, я встал душой и накинул на колени женщины своё тело, словно одежду, дабы согреть.
 
Женщина была вся прозрачна от грусти и холода звёзд, и в её животе и груди я увидел прекрасные луговые дали, с сиреневыми цветами и закатом.
Каким-то образом, эти цветы в женщине и закат, пробудили во мне странного ангела.
За своими плечами я ощутил теплоту напряжения эрекции крыльев.
Женщина увидела крылья мои и улыбнулась… своими крыльями, ласково разведя их у груди, словно колени.
Мир замер и стал рушиться у меня за плечами.
Мне казалось, что любимая умерла уже давно и много вёсен прошумело с тех пор и цветы проросли на её тихой могилке.
Я склонился к женщине, к сиреневым цветам и стал плакать.
Пронеслось ещё несколько лет, веков даже.
Я был совсем другим человеком и звали меня иначе, и прекрасная испанка в осеннем парке Флоренции 16 века обнимала меня рукой под вечерним фонарём.
О любимой я уже забыл. Её просто не было в мире и я был блаженно-свободен, мог делать всё что хочу.
 
Мои губы уже приблизились к губам женщины, как вдруг, в голубой глубине груди её, качнулась веточка сирени…
Я смутно вспомнил, как лежал когда-то давно с любимой женщиной в постели: оба размаянные после ночи любви.
Сирень сердцебиений…
Блаженно-тяжёлая сирень после дождя, словно она росла на другой планете, чуть больше Земли.
Как сладостно было припасть губами к открытой сирени сердцебиений удовлетворённой женщины!
Губы буквально пили это сиреневое, парное, тёплое счастье.
Утром, проснувшись пораньше и сорвав за окном веточку сирени, я принёс её любимой в постель.
Она лежала ко мне спиной, правым плечом: дотронулся сиренью до неё, и её плечо словно бы нежно улыбнулось, потянулось. 
Женщина ещё не проснулась толком, ещё не видела меня и сирень, но её осязания, словно крылья незримые и мои милые соучастники, увидели сердце моё, бившееся ей навстречу, раньше тела моего, словно моего тела и не было а одно сердце замерло в воздухе над белой постелью: её осязания, крыльями протянулись ко мне, как протянулась бы женщина в белой и лёгкой ночной сорочке.
 
Возможно, во всё это мало кто поверит, но в своих трагических галлюцинациях я пережил целые века, но и там, помнил о своей любимой и остался ей верен и девственно чист.
Я ушёл в испанский средневековый монастырь и принял постриг.
По вечерам я склонял колени в храме пред фрескою с ангелом, написанным Алехандро Эррера, молился своей любимой, умершей 400 или 500 лет назад: ангел был странно похож на неё… 
Может, для кого-то это прозвучит развратно и грязно, но всё это происходило лишь в моей несчастной голове, наяву же, моё беззащитное тело, оставленное в мире без разума и любимой, заперлось в туалете, где, собственно, и была моя Испания: в своих видениях сердца, я искренне и светло молился у фрески с ангелом, тело же моё, плакало, само не зная почему, и занималось мастурбацией, гладя левой рукой голубую, ночную сирень на обоях, как бы выросшую на могиле любимой…
 
Скажите честно, вы бы поверили во всё это, на месте моей любимой?
Да, я остался ей верен, но в её душе поселились ад и неверие.
Она сказала, что простит меня, если… я наберусь храбрости и расскажу ей всю правду.
И что мне делать? Правда, истина, я это понял только теперь, никому не нужна и невозможна: как в моём сердце есть фантастическая и бесприютная правда, так и где-то в мире, я уверен, в веточке сирени ли на ветру, в вечерней прохладе звезды на заре, в улыбке ребёнка — есть зерно истины и даже.. возможность бога.
Ложь — одно из имён смерти.
Я не могу строить отношения на лжи. Любимая не понимает, что сблизившись телами, наши души во лжи были бы разлучены, более того — этой ложью я убил бы доверие её, но словно в кошмаре, после этого экзистенциального убийства, моя душа, разом покинула бы тело моё и оказалось на далёкой и грустной звезде, бесконечно далеко от любимой.
 
Вечереет. Вечер реет. Я лежу под одиноким фонарём и меня заметает печалью и светом.
Женщина и ребёнок стоят надо мной, словно ангелы с другой планеты и ничего не могут понять.
Переглядываются, оглядываются на странно затихший мир.
А я лежу на холодной и тёмной земле и плачу, истекаю болью, душой: не могу подняться, пригвождён к земле: моё сердце словно бы весит 1000 тонн.
Перед взором, голубой прибой аромата сирени, похожей на ласковую вспышку видения рая… утраченного.