3.5 Герой ненашего времени

Все ее молодое сильное тело властно говорило о том, что она имеет право брать от жизни все, что интересно, приятно, нужно ей, и что она имеет право делать все, что хочет, со своим, ей одной принадлежащим, прекрасным, сильным, живым телом.

Центральная тема книги это почти что античный, вакхический гимн чувственной телесности. Воспевание страстных, возбуждённых, сильных тел, как у горячих жеребцов и красивых кобыл. Если женщина, то красивая и гибкая. Если мужчина, то сильный и большой.
Притом, для всех героев любовь подменяется желанием обладать чужим телом.
Весь роман пропитан какой-то порнографической риторикой: на горизонте непрерывно маячат возбуждённые тела, украшаемые постоянно повторяющимися эпитетами при общей косноязычности текста. Но при такой поддерживаемой, должной будоражить, атмосфере, непосредственного описания сексуальных сцен в книге нет. Так же обходится писатель с темой инцеста — искушая и смущая читателя впустую.
Зато БДСМ начала двадцатого века освещается более подробно. Для многим героев секс невольно и, зачастую, безотчётно связан с парадигмой власти и подчинения. Вот парень и девушка сладостно разговаривают об изнасиловании, вот возбуждённый офицер Зарудин упивается порабощением высокомерной красавицы.

И острая жестокая мысль стала смутно представлять ему вычурно унижающие сладострастные сцены, в которых голое тело, распущенные волосы и умные глаза Лиды сплетались в какую-то дикую вакханалию сладострастной жестокости. Он вдруг ясно увидел ее на полу, услышал свист хлыста, увидел розовую полосу на голом нежном покорном теле и, вздрогнув, пошатнулся от удара крови в голову.

Но книга не только об этом. Всё же, пусть эстетика тела и увлекает читателя (и, возможно, и самого писателя), смещаясь в основу повествования, по-моему она является лишь рупором. Живописное, внятное и доходчивое изобразительное средство, с помощью которого писатель доносит свои идеи, вступающие в конфликт как с привычным житейским укладом, так и с популярными теориями и моралью.

Санин вернулся домой, разделся, лег, укрылся, хотел читать «Так говорит Заратустра», которого нашел у Лиды, но с первых страниц ему стало досадно и скучно. Напыщенные образы не трогали его души. Он плюнул и, бросив книгу, моментально заснул.

В разговоре Сварожича и Семенова находит выражение противопоставление абстрактных философских вопросов самой жизни, в пользу, конечно же, последней. Сварожич, высланный студент, всех жителей маленьких уездных городов огулом считал мещанами, не способными не только понимать, но даже интересоваться теми вопросами философии и политики, которые Юрий считал единственным смыслом и интересом жизни. Его позиция практически сразу же отвергается другим студентом, чахоточным Семеновым. — Вот вы думаете, что все это очень важно… то, что случилось в университете и что сказал Бебель… А я думаю, что когда вам, как мне, придется умирать и знать наверное, что умираешь, так вам и в голову не придет думать, что слова Бебеля, Ницше, Толстого или кого еще там, имеют какой-либо смысл! [...]Вы вот еще будете живы… Будете ходить, смотреть на эту луну, дышать, пройдете мимо моей могилы и остановитесь над нею по своей надобности, а я буду лежать и отвратительно гнить. Что мне Бебель, Толстой и миллионы других кривляющихся ослов!
Так же хотелось бы отметить, что в текст романа нет-нет да просачивается по каплям какая-то общая тёмная и мрачная жуть русской литературы. ...Кровь так и хлынула… прямо на скатерть, в блюдечко с вареньем… густая, черная! Эта легочная кровь, поэтически соединяющаяся с тем вареньем, которое ещё недавно вкусно и крепко пахло кипящим сахаром и малиной под зеленой липой — настоящее топливо для ночных кошмаров. Или вот:

Он лег спать, и во сне ему представилось, что кто-то тяжелый и громоздкий сел на него, вспыхивая зловещим красным светом.
«Это — черт!» — с ужасом пронеслось в его душе.
Юрий делал судорожные усилия, чтобы освободиться. Но Красный не уходил, не говорил, не смеялся, а только щелкал языком. Нельзя было разобрать, насмешливо или соболезнующе он щелкает, и это было мучительно.

Этот отрывок заставляет вспомнить и Гоголя, и мужичка, работавшего над железом, из кошмаров Анны Карениной, и рассказы Андреева, и "Бесов" Пушкина...
Помимо того писатель яростно бичует ханжество. Его гнев вызывает идеализация женской невинности, ведущая либо к поруганию чести (с распространённым исходом в виде самоубийства), либо к быту с детьми и пелёнками. Несправедливость женской сексуальной несвободы в противовес распущенности мужчин порицается главным героем, Саниным.

...если бы под твоим черепом ворошилась бы хоть одна здоровая чистая мысль, разве ты страдал бы так и делал несчастным себя и других оттого только, что женщина, свободная и молодая, выбирая самца, ошиблась и стала опять свободной уже после полового акта, а не прежде него… Я говорю тебе, но ты не один… вас, идиотов, сделавших жизнь невозможной тюрьмой, без солнца и радости, миллионы!.. Ну а ты сам: сколько раз ты сам лежал на брюхе какой-нибудь проститутки и извивался от похоти, пьяный и грязный, как собака!.. [...] Что тебе до ее прошлого? Она стала хуже, меньше доставит наслаждения? Тебе самому хотелось лишить ее невинности?..

Сам образ Санина выписан автором не без должного очарования. Сильный, уверенный в себе, привлекательный, спокойный человек с собственным мировоззрением, нетипичным для небольшого уездного городка. Как скала он возвышается над мелким, подёрнутым тиной озерцом соседских судеб. Плакса Новиков, недотёпа Сварожич, заплутавшая среди условностей Лида, пошлый Зарудин, внушаемый Иванов... Все они выглядят такими маленькими и слабыми, завернутые в паутину устаревших принципов и заскорузлых убеждений. Немудрено, что Санин, случайно оказавшись поблизости, лишь свысока посмеивается над Новиковым или Лидой, оказавшимися в сложном для себя положении. И так же, походя, устраивает судьбы других людей.
Этот образ уверенного спокойствия, находящего свой смысл жизни в гедонизме, полностью принимающего близких себе людей со всеми их решениями (шутка ли, чуть было не позволил утопиться родной сестре, чтоб не мешать ей поступить по-своему!), противопоставляется как сверхчеловеку Ницше, так и идеалам прежней жизни, с их зависимостью от общества и семейным укладом.

«Противная штука человек!» — не подумал, а почувствовал он, и ему захотелось сейчас же, хоть на время уйти от всех этих людей

Но этот сильный человек в своей силе одинок. Мелочность, несуразность и предсказуемость других делаются ему скучны так, что он терпеть их больше не в силах. Он уходит, и оказывается, что под стать ему лишь открытая, бесконечная и светлая природа. Закономерный итог.