4 Подводя итоги

Мысли на окололитературную тему, нанизанные на лейтмотив краткой автобиографии.

Это — не сборник животрепещущих фактов, скандальных подробностей или тайн души. Скорее, это — пышное, ветвистое размышление на тему собственных же размышлений и воззрений, их изменчивости, трансформации личности, ну и, конечно, о литературном труде.

Первая треть «Итогов» радует искренней и четкой позицией автора. Моэм восторгается легкостью слога и простотой образов, когда же велеречивость его утомляет и набрасывает в его понимании на все произведение маску неестественности. Да, такое имеет место. Автор восторгается американским подходом к литературе, с его схематичностью, и корит возросших на могучих переводах Библии англичан, которые играют в красивости ради самих красивостей. Поэт у него пусть будет поэтом, мистик — мистиком, а романист — способным выдать законченный сюжет. Позиция мне не близка, но я её уважаю.

Моэм не боится признать некоторую ограниченность собственных выразительных средств и не заискивает со светочами мировой литературы, которых принято чтить только за стиль. Его в меру циничные умозаключения о страдании, человеческом характере и творчестве читаются с легкостью и приязнью — они лишены как нигилистических глупостей, так и рафинированной патетики. Все просто, проверено жизнь, где-то грустно, где-то вполне жизнеутверждающе.

Увы, часть про драматургию и театр прочитал с трудом, а заключительную — так вообще. То зевая, то... то пролистывая. Театр мне не интересен; читал лишь искусственно возбуждая любопытство, чтобы узнать, как же и сколько Моэм умудрился заработать. Вроде бы, заработал :)

А вот третья часть, философская, показалась наивной. Особенно скучно было читать о проблемах зла, Боге, религии и т.д. Здесь автор оправдал упреки критиков, которые называли творчество Моэма поверхностным, а язык его, легкий и живой, отчего-то свернул на слякотную тропку и завяз в однообразном колебании между одной мутной банальностью и другой.

Тем не менее, мне, как человеку случайному, книга пришлась по вкусу, мысли о писательстве во многом оказались ценны, а характер Моэма — приятно совпал некоторыми рельефами с моим собственным.