5 Гладко было на бумаге, или Утопия на марше

Джеймс Скотт, профессор политологии в Йеле, активно интересуется проектами переделки - народов, хозяйств (в первую очередь агрикультуры), городов, человеков, - запущенными центральными властями в Новое время и дальше. Скотт в один ряд ставит принудительное введение французского литературного языка, электрификацию всей страны и пустые улицы Бразилиа, указывая на их единый корень: желание упорядочить пространство и жизнь вокруг себя. Для него нет разницы между Лениным, Ле Корбюзье, Рузвельтом или Ратенау - всех их объединяет безжалостное планирование для высших целей, когда вроде бы все делается для людей, но желания самих людей при этом игнорируются. Тейлоризм, военная мобилизация, гигиена труда и всеобщее образование суть разные проявления одного и того же - высокого модернизма. Не обязательно быть тираном, но обязательно иметь ненаучную веру в науку и четкий, выверенный и эстетически безупречный план тотального переустройства: Кубичек, Неру и Ньерере немногим лучше Сталина или Мао, а разницы между капиталистическим, социалистическим и колониальным высоким модернизмом почти не просматривается.

Из-за того, что автор взялся за весь мир, а не за отдельную страну, тема стала откровенно неподъемной: Джеймс Скотт сам признает, что в какой-то момент осознал, что пирог-то не лезет, так что пришлось урезать объем и выкидывать множество интересных эпизодов (в результате несколько раз упоминается Долина Теннесси, но нигде не объясняется, что же это за проект был такой); с другой стороны, здесь и так всего много - от перестройки Парижа бароном Османом до внедрения адресной системы, от уничтожения Столыпиным общины до программы переселения в Эфиопии.

Автор сравнивает проекты земельных реформ с созданием научного лесоводства в Германии в XIX веке: после того, как лес избавили от муравьев, пауков, гнилых деревьев, подлеска, мха, насекомых и прочего, что "мешало" деревьям стать товаром, поначалу удалось добиться унификации, создать normalbaum и получить большой профит за первое поколение; а потом лес умер - почва истощилась, и выяснилось, что весь этот мусор и гниль крайне полезны. Также и с различными попытками упорядочить сельское хозяйство: попытки насадить бумажный идеал сверху оборачиваются провалом из-за конфликта с местными условиями и желания подогнать реальность под план.

Вообще Скотт часто противопоставляет центр и провинцию, указывая, что хотя часто местные особенности мешали торговле, объединению и развитию страны, он появились не на пустом месте и игнорирование их приводит к экологическим катастрофам и массовой гибели людей. (В одном месте он, например, показывает пальцем на США: успехи сельского хозяйства в Штатах, наложившись на глобальное доминирование страны во второй половине двадцатого века, привели к тому, что американский вариант стали копировать и экспортировать в развивающийся мир, что почти всегда приводило к провалам.) Кроме того, автор явно любит аналогии и употребляет их довольно часто: иногда удачно, иногда - не очень, какие-то сравнения действительно позволяют лучше понять его мысль (одно из лучших сравнений - с итальянской забастовкой: как только рабочие начинают четко следовать правилам и инструкциям, производительность завода резко падает), а какие-то не понятно зачем использованы. В этом смысле Скотт напоминает Владимира Ильича, тоже любившего оперировать множеством примеров и аналогий.

Важно, что описывая тот или иной проект, ту или иную утопическую идею и ее теоретические основы, автор всегда дает противовес: рассказывая о проектах Ле Корбюзье, он дает слово критике Джейн Джекобс, в деталях разбирая труды Ленина, он не упускает возможность выдвинуть вперед ругавших его Розу Люксембург и Александру Коллонтай.

В книге иногда попадались сомнительные утверждения и слабые места, но автор хитроумно отводит возможную критику своих постулатов, тут же признавая недостатки и слабости своей монографии и удачно преуменьшая их значение. Критикуя высокий модернизм и утопические планы за чрезмерное упрощение, Скотт, как кажется, сам совершает этот грех и упрощает различные проблемы, чтобы свести их под единый знаменатель: все-таки партия большевиков как авангард рабочего класса и дом как машина для жилья - это разные явления. Впрочем, эта претензия нивелируется тем фактом, что автор игнорирует сложности различных исторических контекстов вполне намеренно. Он сам упоминает, что хотя, например, строительство Бразилиа и Чандигарха, советская коллективизация или одеревнивание Танзании не сделали жизнь людей лучше, эти проекты добились другой цели - политического контроля и административной унификации. То есть Скотт осознанно сужает область зрения, поскольку его интересует строго определенная тем - а именно, что любая утопия устраивается не для людей, а для государства (отсюда и название книги).

Книжка отличная, тема интересная, точка зрения автора по большей части вполне убедительная, здесь много пищи для ума и качественный глубокий и тщательный анализ, даже хотя иногда и кажется, что Скотт одновременно рассказывает о нескольких различных явлениях (это, скорее всего, из-за того, что мне не хватает кругозора и знаний).