4.5

Народ в нашем клубе, прочитавший эту книгу, парадоксальным образом разделился на две группы. Одни отписали: «Я понял, зачем Бойн написал эту книгу, но мне не понравилось», другие: «Не знаю, что он хотел сказать, но книга прекрасна». Вот я отношусь ко вторым.
Под «не знаю» я подразумеваю не непонимание сюжета в принципе, а то, что темы, которые он поднимает — бесчеловечное отношение к людям, которые не такие, как ты, ужас войны и непонимание друг друга — уже тысячи раз поднимались до него и поднимаются сейчас, и, на мой взгляд, избитые. И если бы не стройность сюжета и не язык, эта их избитость сделала бы весь роман посредственным. Но он построен так, что избитость тем почти не замечается. Вот из-за этого «почти» и ставлю 9.

Бесчеловечность отношения к гг со стороны его соседей, а главное, родителей, просто тотальная. Мне сложно поверить в такое, конечно, может быть, в те времена действительно все поголовно считали позорными нетрадиционные ориентации, но что-то мне больше верится в обратное. Ведь массы людей известны и из ещё более ранних времён, которых, напротив, укрывали родственники, друзья, коллеги… Но, может быть, Тристану просто не повезло находиться в среде мещанско-обвательских торговцев, имея своим отцом мясника-лавочника… Единственный, кто расположен к нему, и не винит его за его необычные пристрастия — это Сильвия, которая, сравнивая его с Питером, отмечает последнего как законченного эгоиста, а значит, видит в Тристане прежде всего человека. Господи, в этом романе так мало людей, которые в людях видят людей! Они видят импульсивных дочерей, сыновей, не блюдящих «честь семьи», отступников-трусов среди призванных воевать, именитых писателей, в той или иной степени богачей, прошедших войну «патриотов» — кого угодно, но только не людей. И самое жуткое, что на войне, где очевидней всего проявляется человечность, эту истину лицемерно замазывает командование, старательно зашоривая глаза себе, а затем и каждому новоприбывшему солдатику. И привычка к лицемерию у последних, видимо, так сильно успела укорениться в этом чопорном английском обществе, что они сами верят в то, что говорят, и отказываются видеть правду.
Тристан не является исключением. Он не видит в Питере эгоиста, в Сильвии человека, в Уилле — ещё большего эгоиста… Ужасно жалко его, но он сам виноват, по сути, что выбирает таких людей.
Уильям — просто отребье, мне даже не хочется произносить его имя. «Это же несерьёзно, если не с девушкой» — говорит он, чтобы успокоить совесть — и ведь успокаивает, подонок! «Мы же с тобой друзья» — говорит он… Друзья… Друзья не бросают товарищей. А он относится к Тристану хуже чем к остальным: «ах, мне страшно, ах, мне тоскливо, ах, Тристан, ах, мне нужно твоё тепло и участие, ах, иди ко мне» — и после, когда тому в разы больше требуется его, подонка, участие, избегает его и отворачивается. Мол, это непотребно, это стыдно, особенно ему, сыну священника. Себя винить надо, он зачинателем был, оба раза причём. Лжец, и очень наглый — в недоумении широко глаза раскрывающий, когда Тристан спрашивает, что, после этого раза он тоже будет его избегать? Этот Уилл, ясно, тоже из чопорной семьи, с чопорным воспитанием, и страдающий от этого. Будь он более сильным, он бы просто не подошёл бы к Тристану, и не мучился бы в итоге, и не мучил бы Тристана. Но он чопорен, и не понимает, что снова и снова предаёт Тристана, он вообще об этом не думает, рассуждать предочитает об общечеловеческих принципах и пацифизме. И правда, на кой ему брать в руки оружие, если он одним своим поведением может убивать. Это вот тоже интересное противопоставление двух идей за жизнь. Война бесчеловечна, и можно быть против неё, но при этом оставаться бесчеловечным и не замечать в себе этого изъяна…
Сестра Уилла очень живая, её можно понять. Она пытается облегчить жизнь родителей встречей с ближайшим другом их сына, но им просто не нужны поиски правды, они хотят жить в залакированной легенде. Сами при том являясь изгоями общества. Сколько изгоев в книге (вспомним Вульфа ещё), и ни один не понимает другого, и одни изгои продолжают изгонять других изгоев, потому что, видите ли, у каждого свои собственные моральные устои и своя собственная правда. И жалко, и перестрелять хочется.