5

Редкость: чем больше перечитываешь, тем больше нравится. С одной стороны, здесь полно поп-культурных ходов (герои очень быстро перестают притворяться, что говорят на языке 17 века, а историко-бытовые зацепки вроде вхождения в обиход чая вводятся в текст несколько грубовато), что не мешает Стивенсону использовать приемы прямиком из классики. Некоторые заставляют вспомнить уроки лит-ры: например, состояния природы, вечно что-то символизирующие в душе героев. Я про этот конкретный момент:

Вулсторп производил впечатление места возвышенного и близкого к небу; деревья вдоль деревенской дороги кривились в одну сторону, наводя на мысль, что в здешних краях не всегда так тихо и безветренно, как в этот весенний день.

Это Даниель едет к другу, за которым много наблюдает, много думает, восхищается, но не всегда понимает. А вулсторпский пейзаж как раз один из таких ключей к характеру, данному по большей части со стороны.

У легкомысленного на первый взгляд Стивенсона встречаешь глубину, причем там, где не ожидаешь ее найти.

Подробности

Про название

«Ртуть» – емкий символ, позволяющий соединить несоединимое: дух научного познания и алхимическую мистику, персонифицированные в том же Ньютоне, скажем. Или в любом другом молодняке, ищущем истину.

Название-метафора само по себе не достижение, конечно, но Стивенсон использует забытые значения, из-за чего их количество удваивается-утраивается, а смысл текста при этом идет вглубь. Конкретно в этот раз он пользуется тем, что ртуть может быть не только металлом, но и философской. Поэтому выражение «философская ртуть» можно понимать буквально, а можно образно – учитывая, что речь идет о натурфилософах с живым, как сама ртуть, умом.

Про Ньютона

Всегда опасаюсь, когда вводят исторических личностей в приключенческие романы, но на этот раз вроде пронесло: места ему отведено немного, но автор обошелся с ученым бережно. Даже смелые подозрения в нетрадиционной ориентации не бесят. Во-первых, ее крайне мало. Во-вторых, это дает возможность соотнести его с Тьюрингом (спасибо таланту семьи Уотерхауз сталкиваться с кем-то гениальным) и, наконец, провести своего рода параллель: увлечение математикой и физикой – это большая и чистая любовь (к кривым), а алхимия – «грех супротив естества» (с).

Все потому что у автора прямо таки личные счеты к Ньютону; я так и вижу, как Стивенсон мечтает вернуться в 17 век, чтобы встряхнуть того, вернув его от алхимии к физике. За этим и нужен Даниель – выразить личное отношение к Н., у которого образовалась своя нераздельная Троица, с Гуком и Лейбницем. В итоге получилась такая вещь в себе, замкнутая, непостижимая и масштабом дара превосходящая всех прочих коллег.

Стивенсон сопоставляет рабочую манеру Гука и Ньютона и отслеживает направление их научных интересов: один смотрит в микроскоп, другой – в телескоп. Стивенсон сводит желание Ньютона смести старую чушь с корабля современности и застройку Гуком оживающего после чумы Лондона в одну общую идею обновления.

В чем я несколько разочарована, так это в отсутствии байки об упавшем яблоке. Ну раз уж тут вульгаризация истории, пошлейшие исторические анекдоты и все такое. Гулять так гулять. Но нет: на орехи досталось только знати, к ученой компании Стивенсон демонстрирует другой подход, теплый, тактичный и подчас восторженный.