5 Too Much Happiness

Она сказала: для общего развития во время занятия домашними делами у нее есть Хейердал через говорилку. А Элис Манро предпочитает слушать именно так – понемногу каждый день в машине. И я подумала, что знаю, какая книга на английском станет следующей. Потому что все время читаю что-нибудь по-английски. Понимая - обедняю свое восприятие в сравнении с тем, что могла бы получить от хорошего перевода и мне не тягаться в умении снимать оттенки смысла с носителями языка. Но совершенно точно зная, что представление о мелодике авторского слова и то особое чувство «нахождения внутри», которое возникает, когда в процессе набредаешь на свое, стоит многих оттенков смысла в проходных сюжетных линиях. Которых и на русском не всегда удостаиваешь внимания.

И я взяла «Слишком много счастья». Знаете, иной раз читаешь обладателя престижной литературной премии: Букера, Пулитцера или даже Нобеля и погружаешься в пучины отчаяния. То ли ты настолько непроходимо тупа, что не умеешь увидеть в этом явном убожестве блеска, который разглядело жюри премии; то ли они там голосуют, руководствуясь исключительно соображениями геополитики, а литературные достоинства вообще не считают критерием. Но в другой раз посчастливится найти книгу, которая на многие годы становится источником света, тогда гордишься принадлежностью к человеческой расе (не-а. не кажется пафосным или высокопарным, это же хорошо, когда есть, чем гордиться). С Элис Манро горжусь.

У канадской литературы есть свойство, которое определяю, как чуть провинциальную, умную пуританскую добропорядочность. Не потому что воображаю себя большим специалистом, только и знаю Робертсона Дэвиса, который тоже номинировался на Нобеля. Но его знаю хорошо. И люблю. И в этом сборнике рассказов совершенно другого писателя, к тому же женщины (тонкое наблюдение, Кэп), неожиданно для себя, то и дело ловлю отголоски его мотивов.

Твердое стояние двумя ногами на земле, даже и тогда, когда речь об эфемерных материях. Особенно тогда. Незначительные, в девяти из десяти случаев, детали - в одном выстреливают восторгом абсолютного узнавания. Большего и не нужно. Вот первый Dimensions – поистине Деменция, пришелся на день мерзкого приступа, раз в полгода-год накрывающего мигренью с почти полной потерей ориентации: не то, что английский текст нового для себя автора – два двузначных числа сложить не можешь. Продиралась, так ничего и не поняв, видно не судьба с этим рассказом.

«Вымысел» с его странно балансирующим, падающим внутрь себя сюжетом. Хорошо. Но пока не трогает. Дальше, история девочки, у которой только и было близких в большом городе, что дальний родственник, который кормил иногда в приличном ресторане, да соседка по квартире – разбитная деваха в цветастом кимоно, мать-одиночка, оставившая дитя на попечение родственников и вообразившая, что набор цветных фломастеров поможет ей одолеть премудрости классического образования. Грустно и я это понимаю.

А потом два подряд – «Глубокие провалы» и «Свободные радикалы» - оглушают и я знаю, зачем нужна была эта книга. И дальше она может вообще ничего не дать, уже одарила по-царски. Но будет еще лесной рассказ с этой безнадежной загнанностью маленького человека: жена тяжело больна, привычный источник дохода схлопнулся мыльным пузырем, а деньги на то, чтобы кормить семью и лечить ее, и платить-платить-платить за все необходимы. И ты думаешь, что в капкане, но даже представления не имеешь, что может быть хуже. А потом – р-раз и все налаживается. Нет бога из машины (почти нет), просто поменял точку сборки.

И будет «Слишком много счастья» о Софье Ковалевской, «Так много счастья» (для себя перевожу “Too Much Happiness”). Снова точка сборки. Взгляни на свою судьбу с позиции тети Маши из второго подъезда – бедная девочка. А теперь посмотри изнутри – так много счастья! Я сказала о пуританской добропорядочности. Не совсем верно, глубокая внутренняя порядочность; пристальное доброжелательное внимание к малым мира сего: как ты, как я, как целый свет. Жизнь, в которой не всегда есть место подвигу, но так много счастья.