3

Этот роман мне посоветовали как книгу, где драма-драма и всех хочется бить лопатой по лицу, и надо сказать, что характеристика попала прямо в точку. Как же у меня знатно пригорело! История начинается с того, что 15-летняя дочь главного героя, хирурга Тимотео, попадает в аварию и получает серьезную черепно-мозговую травму. Жизнь девочки висит на волоске, и пока коллеги Тимотео борются за её жизнь в операционной, он начинает свой монолог-исповедь. Отец, обращаясь к дочери, рассказывает о том, как давно, ещё до её рождения, он изнасиловал женщину. Дико, по-звериному отодрал незнакомку, словно стервятник, захвативший чужое гнездо. Просто потому, что она имела неосторожность пригласить его в дом, когда он, ожидая машину из автосервиса, искал место, откуда можно позвонить жене. Это только завязка, а у меня уже полыхает - то ли от того, что рассказ Тимотео, изобилующий физиологическими подробностями, обращён к девочке-подростку, то ли от того, что даже сейчас, много лет спустя, в его голосе нет ни стеснения, ни раскаяния.

Несите огнетушитель

Я не ханжа и нормально отношусь к натурализму в книгах, но размер члена отца и форма вагины матери - это чуть больше того, что ребенок хочет знать о своих родителях, и уж тем более никакому ребенку не хочется знать об их любовниках и любовницах. И пусть этот рассказ ведётся только в голове Тимотео, пусть обращение к дочери - всего лишь литературный приём, но это не делает ситуацию менее криповой.

А вот к чему я отношусь ненормально, так это к насилию. "Он был пьян", "Она вырядилась как проститутка", "Она сама этого хотела" - фразы из других отзывов на эту книгу, иллюстрирующие слатшейминг и виктимблейминг - явления, которые не зафиксированы в нашем языке, а потому до сих пор не порицаются в обществе. Правда же в том, что у насильника всегда есть выбор, а у жертвы его нет, поэтому насилию в моих глазах нет оправданий, и точка. Нет у меня ни единого слова жалости и для Тимотео. О, Тимотео, мерзкий ты червяк, то ли от неуёмной похоти, то ли от угрызений совести придумавший себе "любовь"! Даже не смей пятнать своей чёрной слизью это слово! Вспомни, как ты относился к своей внезапной жертве! Как заявлялся в её дом в любое время дня и ночи, как молча пользовался ею, как со смесью стыда и брезгливости бросал на стол мятые купюры! Вспомни, какой ты её видел: костистой, большелобой, мелкозубой, с головой, похожей на голову огородного пугала, с перегидрольными волосами, с тонкими ногами дугой, с обгрызенными ногтями на припухших пальцах, с маленькими привядшими грудями, с пучками волос подмышками... А вспомни, как стеснялся её дешевой выношенной одежды, как морщился от затхлых запахов её убогого жилища, как раздражался при виде безвкусной обстановки. Вспомни, как ты снял ей просторную светлую квартиру на тихой улочке почти в самом центре, как украдкой бегал к ней в обеденный перерыв с цветами в зубах и сумками, полными продуктов, и готовил лазанью, как накупил ей ворох платьев всех оттенков радуги, а она счастливо смеялась, как поднял на уши лучших специалистов города, когда она внезапно заболела... Что, не помнишь такого? Правильно, потому что ты, трусливый кусок склизкой биомассы, не сделал для неё ровным счетом ни-че-го! Ты пальцем не пошевелил, чтобы вытащить её из трущоб, где она влачила свою такую непохожую на твою, такую несоответствующую твоему социальному статусу маленькую жизнь. Неееет, тебе, жителю респектабельного района, нравилось садиться в свой автомобиль и наведываться в это гетто, как в зоопарк, чтобы поглазеть на Италию, как на диковинную зверушку, как на обезьянку с плаката в её комнате. Что-что ты там сказал? Италия тебе не позволила ей помочь? Отказывалась, когда ты предлагал поднести сумки, вызвать такси, дать денег? Однако же, когда ты вознамерился её изнасиловать, её сопротивление тебя почему-то не смутило! Да если б ты так настаивал на помощи, как на сексе, глядишь она бы и не отказалась. И ты ещё смеешь что-то лепетать про свою великую неземную любовь! Есть хорошая поговорка: кто хочет, тот ищет возможности, кто не хочет - ищет оправдания. Так вот, настоящий мужчина, особенно влюблённый мужчина, ищет возможности, чтобы быть с любимой и делать её счастливой, а ты всю свою жизнь искал оправдания для своих бездействия и безволия. Любая женщина, рядом с которой когда-либо был любящий мужчина, скажет, что это - антилюбовь.

А что же Италия? Любила ли она Тимотео? Знаете, есть у меня кошка. Когда я в приступе нежности набрасываюсь на неё, чтобы потискать всласть, она замирает в той позе, в которой я её застала, тело её совершенно дервенеет, а глаза стекленеют и выпячиваются в пустоту. С невозмутимостью фаталиста она принимает этот удар судьбы и в таком вот состоянии безропотно пережидает, пока налетевшему на неё стихийному бедствию не надоест её трепать, после чего поднимается на свои пухленькие лапки и трусит дальше по своим кошачьим делам, как будто всё это было не с ней. Италия - зверёк из той же породы, хотя Тимотео видел в ней, скорее, собаку - всегда пребывающую на том же месте, где он её оставил, всегда преданную, всегда ждущую хозяина. Мы можем оценить эту женщину только через призму его восприятия, поэтому её образ как будто расфокусирован. Где она училась, о чём мечтала, что это за цыгане, с которыми она якшалась, настоящее ли это имя - Италия, да даже сколько ей лет - ничего этого мы не узнаем, потому что Тимотео это не интересовало. У них вообще как-то не принято было общаться между соитиями, так что кто знает, то ли она по натуре была неразговорчивой, то ли не хотела пускать его в свою жизнь, чувствовала гнильцу. Понятно в ней только одно - почему она снова и снова давала собой пользоваться, откуда растут корни у этого стокгольмского синдрома.

О третьей стороне этого треугольника, жене Элизе, мне почти нечего сказать. Её мы тоже видим через искажённую оптику Тимотео, а он жалуется, что она, эффектная пышногрудая блондинка, успешная в карьере женщина, не гладит ему рубашки, не ждёт дома с бокалом холодного пива на подносе и - о, ужас! - не стирает его плавки. Конечно же, она сама довела Тимотео до измены - тем, что слишком идеальная для него. Это так нелепо, что совершенно не верится и в прочие его инсинуации - что она-де забросила мужа, расклеившегося после смерти отца, совсем не уделяла ему внимания и даже, кажется, разлюбила. Знала ли она об измене? Женщина, остывшая к своему мужчине, вряд ли заметила бы его интрижку на стороне. И всё же Тимотео уверен, что она знала. Но Элиза, по его же описаниям, не похожа на терпилу, которая молча проглотит предательство. Не будучи привязанной к мужу ни деньгами, ни детьми, она бы, скорее всего, ушла от него сама. Какого-то такого сюжетного поворота я и ожидала, пока книга, уже мысленно получившая от меня крепкую четвёрку, продвигалась к финалу. И чтоб ещё выяснилось, например, что Анжела - вовсе не дочь Тимотео, а его друга Манлио, с которым Элиза, знавшая об истории с Италией в мельчайших подробностях, задорно наставляла мужу рога. "Нас с тобою не простит Бог", - сказала Тимотео Италия, как будто повесив на стену ружьё, и я всё ждала, ну где же он, где же этот Бог, который не простит?! Не дождалась. Роман получил самую пошлую, самую топорную развязку из всех возможных, и она мигом отбросила его из категории криповатых артхаусных драм а-ля Тарантул в ряды безыскусных бабских романчиков. Очень обидно.