4.5 Еврейский Карлсон (версия "18+")

«Отдохните и выпейте вина с видом на Старый город и безмятежную Геенну», - приглашает рекламный проспект одного иерусалимского ресторана, чем сразу создает совершенно особое настроение. И, да, я в курсе, что Геенна – это не только адрес конторы по поджариванию грешников, но еще и мирная, живописная долина. Но от ассоциаций уже никуда не денешься.

И следующая ассоциация - проза Исаака Башевиса Зингера. Тексты обманчиво легкие, искрящиеся и пьянящие, идеально подходящие и для ума и для сердца, объем книг - обычно как раз на пару вечеров в уютном кафе. Отдыхаешь, пьешь вино и читаешь книгу, но к привычному эскапизму это отношения не имеет, всё – рядом: вечный Старый город с разрушенным Храмом, взывающий к памяти, к совести, к раскаянию и переосмыслению своей жизни, Новый город – живой, яркий, динамичный, открытый и зовущий вперед, за мечтами, может быть? даже за моря – в Америку или еще дальше. Но и Геенна – рядом, совсем близко. И её кажущаяся безмятежность обманчива. И что делать после прочтения книги с собой и со своей жизнью совершенно непонятно. Такие вот шутки шутит с читателем Исаак Башевис Зингер.

Но писатель ли с нами шутит? И причем тут вообще Иерусалим? Ведь Исаак Башевис Зингер никогда и не был в этом прекрасном городе, израильтянином суждено было стать только его сыну, узнавшему отца в большей степени через его творчество, чем через личное общение. А сам Исаак Башевис Зингер – это польский еврей, уехавший в США не зная ни одного слова по-английски и через 30 лет получивший Нобелевскую премию по литературе с формулировкой: «за эмоциональное искусство повествования, которое, уходя своими корнями в польско-еврейские культурные традиции, поднимает вместе с тем вечные вопросы».

Представитель Шведской академии назвал писателя «бесподобным рассказчиком и стилистом, мастером и волшебником». И это чистая правда. Поверьте, вручение нобелевки Зингеру - это не политическая акция, когда еврейский писатель награждается за общественную деятельность и стопку тяжелых как кирпичи и нудных до зубной боли трактатоа о Второй мировой войне, Холокосте, «еврейском вопросе» и тому подобных вещах. Зингер был совсем не "образцовым" лауреатом: не воевал с фашистами, не был в концлагере, не занимался благотворительностью и просветительскими проектами. Зато в 1985 году, когда ему было за 80, он был включен в список "10 самых сексуальных мужчин Америки". Это ли не доказательство таланта в рассказывании волшебных историй прекрасным дамам?

И «Люблинский штукарь» - это прежде всего интересная и мастерки рассказанная история. Мы оказываемся на территории современной Польши рубежа 19-20 веков и знакомимся с Яшей Мазуром – красивым, умным и в меру упитанным мужчиной в самом расцвете сил. Да, ваши ассоциации идут в верном направлении. Наш герой - настоящий еврейский Карлсон в версии «18+». Яша довольный собой весельчак, всегда готовый "шалить и баловаться", Потому и род занятий у него совершенно неподобающий для еврея, воспитанного в традициях иудаизма, - штукарь, фокусник. И фокусник великолепный! "Упитан" Яша ровно в меру для того, чтобы суметь ходить по канату и выполнять прочие трюки, с каждым разом все более сложные. Яша неутомим в придумывании новых развлечений для зрителей и по-настоящему одарен. "Волшебные умения" - чревовещание, гипноз, освобождение из любых оков - даются ему так просто, что даже его богобоязненная жена Эстер начинает подозревать вмешательство в эти дела нечистой силы.

Вы удивлены тем, как это у Карлсона-Яши может быть жена? Право, зря. Как никак нашему герою уже чуть за 40 и он понял, что счастье не в пирогах, хотя дармовые сладкие пирожки отнюдь не разлюбил. Моральные принципы остались у Яши на уровне детского сада: "раз варенье, значит, мне", зато мощность ... эээ пропеллера такова, что сил хватает не только на жену, но и на любую попавшуюся на пути дамочку. Невзрачная молоденькая ассистентка? Сгодится. Что ж добру пропадать? Скучающая во время "отсидки" вора-мужа женушка? Еще лучше. Будь поблизости Фрекен Бок, то и она бы оказалась в Яшином "донжуанском списке".

Слишком приземленно для мечтателя Яши, чьи помыслы порой обращаются в самые высшие сферы? Пожалуй, что да. Поэтому наш Яша, грезящий о полетах с помощью технических устройств, над которыми всерьез раздумывает (а мы помним, у нас начало 20-го века на дворе), находит себе "возвышенный" предмет страсти - красавицу-католичку Эмилию. Наконец-то, достойная цель. Ведь пани Эмилия - профессорская вдова строгих правил, да еще и юная прелестная дочь Галина на её попечении (уйди-уйди от меня призрак Лолиты).

Яша оказывается в щекотливой и, прямо скажем, непростой ситуации. И, друзья, поверьте, я тут ничего не проспойлерила, событийный ряд можно и в аннотации найти. Только, вот, автор аннотации роман хоть и прочитал (что уже редкость в наши дни), но понял как-то весьма своеобразно. Яше приписали то, что ему по "детскому" Карслсоновскому статусу просто не положено: "кризис среднего возраста", "муки выбора", осознание тщеты существования и т.д. и т.п. Обо всем этом имело бы смысл поговорить, если бы Яша психологически дорос до проблемного "среднего возраста". Пока же на фоне инфантильности можно наблюдать лишь отдельные "ростки" переживаний пубертата, это всяческие идеи о том, какой наш штукарь "не-такой-как-все" из серии:
«В нем уживались разные повадки. Он был верующий и неверующий, хороший и плохой, искренний и притворщик. Умудрялся любить сразу нескольких женщин…»

Ну конечно, каждый простой Абрам или Янош, всегда точно знает, куда ему нужно: в синагогу, костел или кабак, к жене или к милашке, в родное "местечко" или в далекую Италию. Иное дело Яша Мазур, весь такой непростой "противоречивый и внезапный". Проблема Яши это нечто в духе: "Как поделить 10 апельсинов на 4 равные части, чтобы мне досталось 8". Делить 10 на 4 не так просто, придется какие-то разрезать, потечет кровь сок, но взять 8 себе не получается. Сложнейшая жизненно-математическая операция вызывает системный сбой: волшебный пропеллер Карлсона ломается, Яша падает с высоты, ломает ногу и ожидаемо становится "самым больным Карлсоном на свете". Только без Малыша и без варенья.

А дальше происходит такое, что я готова аплодировать Исааку Башевису Зингеру стоя. Последняя часть романа превращает историю люблинского штукаря в притчу агады, которая даст каждому ровно то, к чему он готов. И еще немного еврейской мудрости впридачу.